Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что-то типа этого.
— Как ты думаешь, а зачем это делают люди?
— Те, кто умен, — извлекают наслаждение из созерцания красоты, которая заложена в роскошных вещах. Те, кто глуп, — извлекают лекарство от зудящего «хочу», все время сравнивая себя с теми, кто умен, и пытаясь доказать сами себе и окружающим, что и они умны.
— А мы?
— Мы подражаем людям.
— Зачем?
— Потому что больше ничего мы не умеем. Нас сделали похожими на людей, но никто не объяснил, зачем нам самим это надо. Может, мы и знали это когда-то, но забыли. Нас учат языкам и манерам, менеджменту и психологии, но никто, понимаешь, никто не знает, зачем это надо именно мне или тебе. Мы учимся пользоваться, но никто не научил нас создавать, радоваться, благодарить и любить. Наша популяция колоссальна, черные крысы управляют глобальной экономикой, только все дело в том, что они не знают — зачем.
Есть порог чувствительности для любого удовольствия, перешагнув который ты скатываешься в боль или в нечувствие. Если все время жевать трюфели, их вкус станет неощутим. Если ездить на дорогом автомобиле, твои органы чувств перестанут замечать скорость и тебе останется только тщеславие. Если кончать с любой приглянувшейся женщиной — скоро все они станут одинаковы и тебе придется нюхать кокс или ширяться: так они уже не возьмут.
Есть порог для каждого кайфа, за которым, сколько ни ширяйся, будет прятаться ломка. И тогда кайф становится не целью, а средством избежать ломки.
И если ты представишь, что ломка — это жизнь, а кайф — иллюзии, виртуалка, то все встанет на свои места.
— То есть я катаюсь в лимузине и сплю с бабами потому, что, если я перестану это делать, я начну жить — а именно этого я и не хочу?
— Да. Потому что жизнь для нас с тобой, Сережа, впрочем, как и для огромного большинства, это — пытка. В жизни надо думать и решать, страдать и двигаться. В жизни надо отвечать на «зачем?» и «с какой целью?», а это и есть дух, причиняющий безмозглой, но снабженной нервами материи чудовищную боль.
— Но почему даосы?
— Да хоть инопланетяне, какая разница? Неважно, Сережа, кто нас создал. Имеет значение только то, что нас создали. Когда человек приручает собаку, для охраны или для выступления в цирке, он любит ее. Он заботится о ней и воспитывает ее. Он учит ее правильно ходить и есть, не гадить на ковер и не кусаться без причины. Собака видит свое отражение в глазах хозяина и виляет хвостом от радости. У нее есть цель и смысл: она ждет и служит, играет и защищает. И хозяин радуется ей. Если бы мы умели любить собак или лошадей, кошек или попугаев, а главное, если бы они могли полюбить нас, мы узнали бы, что любить другого, чем ты, — это счастье. Это — слияние, если хочешь. Возможно, когда-то мы тоже были так любимы и умели любить тех, кто давал нам пищу и кров, знания и цель. Мы служили им, а они удивлялись тому, как много мы можем уметь. Но их больше нет, Сережа, и мы остались одни в этом мире. Нас не любят звери — мы далеко ушли от них. Нас не любят люди — мы угрожаем им. Мы не любим себя, потому что ночами нам страшно от того, что мы не такие, как все.
Крыса — животное социальное. Если человек заведет дома крысу и не будет общаться с ней — она сдохнет от тоски. Нас некому любить, мы можем любить только как педики — самих себя, любить, видя только свое отражение напротив. У нас нет Другого — нет тех любящих глаз, в которых мы могли бы отразиться во всем своем уродстве, чтобы этот Другой преобразил нас и поднял нас до себя. Мы выброшены в мир, где никому нет до нас дела, и поэтому мы разрушаем его как можем, — Аида замолчала и натянула на себя одеяло. — Даже собственное уродство пугает меня саму больше, чем окружающих.
— Пойдем покурим, что ли? — я никогда не хотел думать о том, что она сказала. Мне хотелось опровергнуть ее слова, обозвать ее дурой, но я понимал, что в чем-то самом грустном она права.
— Нет уж, давай спать, — она закрыла глаза и повернулась ко мне спиной.
А я лежал и думал, что, может быть, все это возвращение к истокам и поиск корней, всего лишь попытка человеческой психики объяснить необъяснимое. Как будто если ты придумал название происходящему и подвел под него теорию — ты покорил реальность и можешь ею управлять. Если кто-то творит чудеса, то он просто обязан дать им объяснение — иначе чудо вызывает страх, а творящий его превращается в угрозу. Привычный мир дает трещину, и сквозь нее наружу лезут ночные кошмары, и ты понимаешь, что на самом деле никогда не имел власти над происходящим — это оно владеет тобой.
Может быть, поэтому Бог не любит чудеса. Любое чудо — это оскорбление твари Творцом, марионетки — кукловодом. Это как рывок за ошейник: напоминает, кто ты на самом деле. Поэтому великие чудеса вызывают неблагодарность, а Творящий их — рабский страх и ненависть.
Вообще, чуда хочется, когда денег не хватает или здоровье ухудшилось. А чудеса другого толка — раздражают. Чудеса должны приносить пользу — вот девиз человечества. Они имеют право поднимать достаток и улучшать здоровье, а еще они зачем? Если бы я был Богом, я отказался бы творить на таких условиях.
— Аида, а сколько тебе лет?
— Человеческих? Считается, что шестнадцать. А так — не знаю. А что?
— Ты слишком много знаешь.
— Твой отец был хорошим учителем, — она поднялась и уселась, подогнув под себя колени. — Иногда мне даже казалось, что он мне почти не противен, что я могу даже простить его. Но он любил секс, когда я сверху. Это потому, что все, кто его окружал, всегда были снизу. Под ним. И за это я ненавижу его.
Она вдруг рывком откинула с меня одеяло и, внимательно рассмотрев меня, провела кончиками пальцев от моей подвздошной ямки через грудину и живот к самому паху.
— У тебя совершенное человеческое тело, Сережа. Тебе повезло.
Я схватил ее за руку и притянул к себе, так что ей пришлось упереться другой рукой о подушку, чтобы не упасть на меня.
В ее глазах не было ни желания, ни отвращения, губы приоткрылись, обнажив краешки белоснежных зубов, а волосы упали мне на лицо.
Я видел, как майка обтягивает ее грудь, выделяя соски, тепло ее тела жгло меня через влажную ткань.
Я замер, ища в глазах девушки правду. Но в них все было мертво, как в покинутой лаборатории, и я понял, что если сейчас я возьму ее тело, я потеряю навсегда ее саму.
Я отпустил Аиду и подвинулся, позволяя ей лечь. Она усмехнулась и откинулась на подушку, больно хлестнув меня волосами по глазам.
Мы лежали в темноте, тяжело дыша, как после драки, и я подумал, что отразил ее первый удар. Или прошел первый тест — понимай как угодно.
— Ты можешь убить меня?
— В драке — наверное, нет. Но неожиданно — да, конечно. Я знаю, куда нажать. А могу просто зарезать тебя во сне.
— Почему тогда ты не убила отца?
— Испугалась. Я представила, как будет больно, когда меня поймают, и не смогла. Я боюсь боли. На этом свете я боюсь только боли — потому что это единственное, что связывает меня с жизнью.
— Хреновая из тебя Юдифь.
— Уж какая есть.
* * *
С утра мы пили кофе. Аида готовила завтрак — овсянку с апельсиновым джемом, тосты и сок. В континентальном духе.
— Это отец тебя приучил?
— Почти всему, что я умею, научил меня он. Я живу с этим. С этим придется смириться и тебе.
— Тоже мне Пигмалион фигов.
— Мужчины общаются с женщинами двумя способами — пользуются как вещью или владеют как животным. Во втором случае они могут ее чему-то научить. В первом будут просто пользоваться. Пока вещь не придет в негодность.
— С тобой трудно разговаривать. Но прикольно.
Аида пожала плечами поставив передо мной тарелку с кашей, уселась напротив и принялась за свою порцию.
— После завтрака пойдем.
Я уже забыл, куда собирался вчера, и возвращение к реальности пробудило во мне легкий дискомфорт. В целом все было так, как говорила Аида. Я готов заниматься чем угодно, лишь бы не жить.
Вход в лабораторию был под кроватью. Мы откинули дверцу и начали спуск по узкой крутой лестнице, сваренной из арматуры.
Мы оказались в помещении, больше всего напоминавшем деревенский погреб, тем более что по стенкам были развешаны полки, на которых красовались банки с разносолами. Но Аида прошла мимо них и, отодвинув какой-то мешок, наклонилась над металлической панелью с кнопками. Она снова набрала код и толкнула дверь от себя.
— Добро пожаловать в ад, — она усмехнулась и пропустила меня вперед.
В полной темноте мы двигались по темному тесному коридору, напоминающему проход между кают на небольшой частной яхте.
— А почему мы не зажигаем свет? — поинтересовался я у Аиды.
- Между светом и тьмой... - Юрий Горюнов - Социально-психологическая
- Три закона. Закон первый – Выживание - Елена Пост-Нова - Прочие приключения / Социально-психологическая
- Клан Идиотов - Валерий Быков - Социально-психологическая
- Концерт Патриции Каас. 7. Неужели это возможно. Недалеко от Москвы, продолжение - Марк Михайлович Вевиоровский - Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Смутное время (фанфик Neon Genesis Evangelion) - Dron - Социально-психологическая
- Концерт Патриции Каас. 4. Недалеко от Москвы. Жизнь продолжается - Марк Михайлович Вевиоровский - Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Концерт Патриции Каас. (1) Знакомство - Марк Михайлович Вевиоровский - Научная Фантастика / Прочее / Социально-психологическая
- Концерт Патриции Каас. Далеко от Москвы - Марк Михайлович Вевиоровский - Научная Фантастика / Прочее / Социально-психологическая
- Этот счастливый токсичный мир - Диана Ибрагимова - Героическая фантастика / Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Кто платит за переправу? - Танассис Вембос - Социально-психологическая