Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гурьев расфокусировал зрение и чуть повернул голову. Так ты пощупать меня решил, нежить, подумал он. Ну, давай. Давай.
Трое вошли в зал, огляделись – по-хозяйски, с видом людей, привыкших к страху окружающих. «Фрайеров», какими были для них все люди вокруг – кроме них самих. Грязная пена, подумал Гурьев. Сколько такой пены старательно взбили, как венчиком для сливок, «карающим мечом революции». А как ещё удержать запертых за колючкой людей в узде повиновения? Вохры на всех не хватит. Вот и эти пригодились. Красавцы, ничего не скажешь. Менестрели по фене. Романтики форточки. Социально близкие. Родня. По прямой линии. Только без рук, мысленно вздохнул Гурьев. Только без рук.
Троица, лавируя между столиками, приближалась. Приближалась нагло, нехорошо – уронив пару стульев, задевая гостей. Даша стала покрываться гневным румянцем, а Гурьев продолжал делать вид, что полностью увлечён процессом поглощения пищи. Они остановились, и старший спросил насмешливо:
— Кто это тут на нашем месте расселся?
Гурьев не спеша отложил вилку и нож, потянул салфетку, тщательно промокнул губы. И только после этого поднял на подошедших взгляд.
Тот, что задал свой хамский по форме и сути вопрос, дёрнулся, присел как-то в сторону, и перегнулся в пояснице. Всхлип, вырвавшийся из его лёгких, похожий на предсмертный взвой висельника, кажется, был слышен всем вокруг. Двое других, вжав головы в плечи, застыли – бело-синие, как покойники, с трясущимися руками, коленками, боясь сделать лишнее движение.
— Прости, Светлый Барин, — хрипло и тихо сказал старший из троицы и склонился ещё ниже. — Обознался. Пойдём мы.
Немного помолчав, словно раздумывая, Гурьев почти неслышно осведомился:
— А я отпускал?
— Нет, Светлый Барин, — с готовностью откликнулся бандит. — Отпусти, Светлый Барин. Обознался. Прости, Христа ради. Нету меня. Уже нету. Вот, как Бог свят, — он, не разгибаясь и по-прежнему уставясь в пол, несколько раз истово перекрестился. — Видишь, крест на мне. Отпусти, Христа ради, Светлый Барин.
Гурьев чуть качнулся на стуле, кивнул. И громко щёлкнул в воздухе пальцами. Официант, ненамного меньше перепуганный, чем бандиты, возник около столика:
— Пожалуйте-с.
— Девушку с бутылкой ситро – вон туда, — Гурьев показал направление. — Помещение очистить, закрыть. Вопросы?
— Сделаем-с, — официант попятился, увлекая за собой изумлённую до полного ступора девушку.
— Взяли стульчики. Сели, — Гурьев оборотился теперь к бандитам.
Этот голос, подумала Даша. Этот голос. Голос, от которого вырастают крылья. Или – вот так, как сейчас – замерзает воздух и всё живое. И неживое – даже камни. Как там говорят – стынет кровь в жилах? Надо услышать этот голос, чтобы понять, как возможно такое. Что такое возможно вообще. Да, теперь я знаю. Теперь знаю – возможно…
Бандиты подчинились без звука – расселись чуть не в метре от стола, поджав икры под сиденья, глядя в пол.
— Хорошо, — кивнул Гурьев. — Я кто?
— Светлый Барин, — тут же отозвался «старшина».
— А ты кто?
— Я вор, Светлый Барин.
— Кто послал?
— Ферзь, Светлый Барин. Прости.
— А Ферзь – кто? Вор?
— Нет, Светлый Барин. Он легавым был, Светлый Барин. А теперь – деловой. Прости, Светлый Барин.
— Почему ты пришёл?
— Я не знал, Светлый Барин. Отпусти, век буду Бога молить за твою доброту, Светлый Барин. Отпусти, Христа ради.
Гурьев опять покачался на стуле, подвигал бровями, как будто сомневаясь – казнить или миловать. Вздохнул:
— А у хозяина места вопросов к тебе нет?
Вор быстро вытряхнул карманы и шипнул, как спущенное колесо, на спутников. На столе выросла горка мятых и свёрнутых разноцветных бумажек.
— Всё, пустой я, Светлый Барин, — искательно наклоняя голову, сказал бандит. — Не серчай, Светлый Барин, не серчай. Не знали мы. Не знали.
— Иди, — разрешил Гурьев. — Иди. Ещё раз увижу тебя – когда-нибудь – убью. Понял?
— За что, Светлый Барин? Не сделал же я ничего. Обознался. На фантики позарился, есть грех, воровской. За что же жизни лишать?
— Я голоден, — Гурьев улыбнулся. — Я очень голоден. Брысь.
Несколько секунд посмотрев на дверь кафе, за которой скрылась троица, Гурьев перетёк в вертикальное положение и направился к Даше. Молча протянул девушке руку, отвёл обратно за их столик, отодвинул стул, усадил, — всё так, будто ничего и не произошло. Всё и выглядело так, будто ничего не произошло – посуда на столе не тронута, деньги исчезли. Разве только в кафе сделалось пустовато и тихо. Видя, как Гурьев, словно так и надо, взялся снова за великолепную рыбу – Рыбу, — Даша потрясённо прошептала:
— Гур… Мамочки, мамочки, Гур… Мамочки, какой же ты страшный. Какой же ты на самом деле страшный, Гур… Ужас. Ужас.
— Ты что, дивушко? — он расстроенно отложил прибор и отодвинул от себя тарелку. — Испугалась?
— Гур. Разве можно пугать людей – вот так?!?
— Людей – не стоит, — со вздохом согласился Гурьев. — Да, ты права. Людей – не стоит. А вот тени – тени должны знать своё место. И то, что тени меня боятся – это мне, в общем, нравится. Это неплохо. — Гурьев вдруг поймал себя на том, что только что – как и в последние пару лет, иногда, всё чаще – у него явственно проскользнули какие-то совершенно сталинские интонации, и расстроился ещё больше. — Ну, а с людьми… С людьми бывает сложно, это да. Но ведь танк – он всегда страшный, правда? Даже если танк – наш.
— Гур, ты что?! При чём тут… танк?! Ты же – человек!
— Какой же я человек, дивушко? — удивился Гурьев. — Я – танк. Уже очень давно. Сухопутный дредноут. И морской тоже, — добавил он с усмешкой.
Даша не приняла – ни шутки, ни тона. Гурьев увидел, как по лицу девушки градом покатились слёзы:
— Нет. Нет. Не смей. Ты не танк, — Даша изо всех сил уцепилась обеими руками за его руку, тряхнула – раз, другой, словно хотела разбудить. — Ты не танк! Ты человек! Ты мой друг – и ты человек! Я тебя люблю, Гур. И Рэйчел. И все. Все! Ты не можешь быть танком, Гур! Ведь я же так тебя люблю!..
* * *— Ыыыыэээттта хххтооо?!? — задыхаясь от быстрого бега, спросил один из «шестёрок», тараща на старшего седые от ужаса глаза.
— С-с-с-ве-ве-ветлы-лыййй Ба-бари-и-и-иннн, — странно заикаясь и стуча зубами, провыл «старшой», сползая спиной по штакетнику какого-то забора. — Уууоооойй…
— Тот?!? Ааааа…
Вор бешено закрестился, забормотал:
— Прикатит… На зону прикатит… Терпил, фрайеров, фашистов[88] в шарашку забирать… По зоне хряпает… Чё не по его… Мусоров – пополам, саблей… Воров – пополам, саблей… Сабля-то – из руки растёт… Ууууооо… Ферзь, сука рваная… Гнида страшная… Попишу,[89] попишу, чушка вонючая, во что вмазал, вмазал во что… Уоооааай… Шнифты![90]!! Шнифты видал?!?
Сталиноморск. 13 сентября 1940
На двери ресторана висела табличка «Спецобслуживание». Гурьев постучал. За стеклом возникла напряжённая физиономия швейцара, который отрицательно затряс головой и раздражённо потыкал пальцем в табличку. Гурьев кивнул и улыбнулся так, что швейцар, сначала побелев и отпрянув, завозился лихорадочно с запором. Мгновение спустя дверь распахнулась, и Гурьев шагнул внутрь.
Этот новый сладостный стиль хозяев жизни, подумал Гурьев, охватывая взглядом пространство ресторанного зала и привычно фиксируя расположение дверей и проходов. Этот стремительно вошедший в моду ампир эпохи позднего Репрессанса, с его тяжёлыми бордовыми присборенными шторами на окнах, безвкусной лепниной, обильно уснащённой символами безвозвратно ушедшей пролетарской эстетики, всеми этими звёздами, колосьями, молотками, серпами… И так органично смотрится в этих гипсовых складках всякая мутная накипь – все эти завмаги, завхозы, завклубом, завтрестом, завпотребсоюзом, замначальники милиции, вторые секретари и зампредисполкома. Зав, зав. Гав, гав. Коммунисты. Комиссары. Не в будёновках – в «сталинках» и картузах, похожих на фуражки комсостава. Армия любителей жизни. Какие уж теперь будёновки… И, как кокетливый фестончик на самой вершине этого душистого букета, — Ферзь, с его заграничной помадой и тушью для бровей и ресниц, сумочками и туфлями из крокодиловой кожи, «Коко Шанель», шерстяными и коверкотовыми отрезами, шёлковым бельём и фильдеперсовыми чулочками для толстоногих и толстозадых матрон и таких же толстоногих и толстозадых любовниц. И кокаином, наверняка. Нет ничего плохого в буржуазности, усмехнулся он мысленно. Я не против, я за. Только зачем было устраивать такую кровавую баню, перебив пол-России? Чтобы сидеть здесь теперь вот так? Только не говорите, что вы заслужили это в честной схватке. Не было никакой честной схватки. Вы всё это украли. Сбольшевиздили. А теперь – всё вернётся на место. Потому что я уже здесь. Не так, иначе – но вернётся на место. Потому что всё всегда возвращается. Возвращается вечером ветер на круги своя. Возвращается боль, потому что ей некуда деться. Господи. Рэйчел. Откуда это в моей голове?!
- Всем смертям назло - Вадим Давыдов - Альтернативная история
- Ты проснешься, на рассвете (СИ) - Алекс Войтенко - Альтернативная история
- Тайная история сталинских преступлений - Александр Орлов - Альтернативная история
- Тени и магия. На службе в городе - Хон Вог - Альтернативная история
- Дети Империи - Олег Измеров - Альтернативная история
- Летун - Олег Быстров - Альтернативная история
- Грош - Давыдов Григорий - Альтернативная история
- За Русь святую! - Николай Андреев - Альтернативная история
- За Русь святую! - Николай Андреев - Альтернативная история
- И снова война - Станислав Сергеев - Альтернативная история