Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «Национале» Богословский обычно завтракал, а обедал в «Метрополе», для чего вызывал интуристовскую машину «Линкольн». Таковы были заработки популярного песенника, автора таких хитов, как «Спят курганы темные» и «Шаланды, полные кефали».
Как рассказывал Богословский: «Однажды в ресторане я впервые увидел Фаину Раневскую. Она сидела с каким-то господином и смотрела в мою сторону, а потом указала на меня пальцем и рассмеялась. Я тогда был сильно озадачен. И когда через несколько лет благодаря съемкам познакомился с ней лично, напомнил ей этот эпизод. Оказалось, на вопрос своего спутника: «Что вы будете на десерт?» – она ответила: «Вон того мальчика».
Как-то в ресторане «Националя» Богословский сидел вместе со Светловым, а за соседним столиком оказался сверхпопулярный тогда певец и актер Марк Бернес. Богословский, ранее рассказавший Светлову, что Бернес любит его стихи, сказал: «Смотрите, Миша, какое совпадение. Бернес сидит за соседним столиком». «Это вон тот крашеный блондин?» – спросил Светлов и подошел к Бернесу, который уже готовился дать поэту свой автограф. Но Светлов опередил его, пока Бернес нехотя вынимал из припасенной на всякий случай пачки одну из своих фотографий, поэт огорошил его: «Нет, вы меня не поняли. Это я хочу вам дать автограф!» И буквально всучил ему свою книгу, которую, как выяснилось, он носил с собой специально для такого случая.
«Националь» в 1947 г.
«Националь» в период хрущевской «оттепели»
А бывало и так. Утром часов в девять Никите Богословскому звонил Александр Вертинский, живший на улице Горького, и предлагал: «Что делаешь? Пошли прогуляемся?» «Пошли», – отвечал Богословский.
Встречались они в «Национале», завтракали. Затем шли выпить кофе с коньячком в «Коктейль‑холл», что в доме 6 по улице Горького. Оттуда – обедать в «Метрополь». Заканчивалась прогулка за ужином в Доме актера. Вот такой любопытный маршрут. Можно себе представить, до какой кондиции доходили его участники к моменту возвращения домой.
Ну а о сегодняшнем значении «Националя» для Москвы и говорить не приходится.
Тверская ул., дом 5
Долгоруковы, Румянцевы и Мейерхольд
Высокий статус Тверской улицы, престижность проживания в ее пределах определили и родословную этого дома. Когда-то, еще при Петре Великом, владение принадлежало князьям Долгоруковым, происхождение которых отличалось куда большей знатностью, чем императорский дом Романовых. Один из самых известных представителей рода – князь Юрий Долгорукий, по преданию основавший Москву в 1147 г. А где тогда находились Романовы? Вот именно, нигде. Да такой княжеской фамилии еще и в помине не было.
До своей смерти в 1723 г. дворцом на Тверской владел известный деятель Петровской эпохи, сенатор и российский посол в Польше Григорий Федорович Долгоруков. Интересы своей страны он защищал так усердно, что поляков буквально трясло при одном лишь упоминании его фамилии, ибо «князь Григорий Федорович, муж ума обширного, ума тонкого и острого, души самой возвышенной, был одним из замечательнейших русских дипломатов», как оценивали его потомки.
Чуть менее удачливым оказался сын князя – Алексей Григорьевич, унаследовавший дворец своего отца. Это был тот самый Долгоруков, что сумел добиться огромного влияния на малолетнего Петра II. Юный император назначил своего бывшего воспитателя членом Верховного тайного совета. Алексей Григорьевич интриговал против Меншикова, добившись ссылки того в ставший впоследствии знаменитым город Березов Тобольской губернии.
Сын Алексея Григорьевича Иван беспрестанно проводил время с императором, спаивая и развращая несчастного юношу. Таких в царском окружении было немало. Долгорукову удалось и вовсе невозможное – он обручил с малолетним царем свою великовозрастную дочь Екатерину (будущая императрица на три года была старше своего четырнадцатилетнего суженого). Все шло отлично, можно себе представить, какую силу заимел бы Алексей Григорьевич, став царским тестем. Да и не он один – его братья Сергей и Иван также рассчитывали на свой кусок пирога. Как коршуны накинулись бы на Россию.
Но незадолго до свадьбы случилось непоправимое – Петр II смертельно занедужил, скончавшись 19 января 1730 г. Алексей Григорьевич успел составить завещание в пользу своей дочери, чтобы подсунуть его умирающему императору. Но у постели больного было в тот момент немало и других, желавших высшей власти. Завещание так и осталось неподписанным.
Воцарившаяся на троне Анна Иоанновна, разорвав кондиции, не забыла о Долгоруковых. Алексея Григорьевича сослали с семьей в тот же Березов, где князь и умер. Ему не довелось узнать об ужасной участи сына Ивана и двоих своих братьев. В 1739 г. их обвинили в измене и казнили.
А конфискованная усадьба на Тверской улице с 1745 г. принадлежала уже другому обласканному властью вельможе – графу Александру Ивановичу Румянцеву, дипломату и военачальнику (в России эти две профессии, как видим, часто совмещались). Он сыграл большую роль в возвращении на родину царевича Алексея в 1718 г., был членом Верховного суда, позже приговорившего его к смертной казни. Петр I, отметив заслуги Румянцева, наградил его тогда чином генерал-адъютанта и деревеньками. Политическая карьера Румянцева была полна зигзагов. Например, при Анне Иоанновне он стал жертвой приснопамятной бироновщины: «Человек петровского закала, любивший все русское, чуждый роскоши и изнеженности, деятельный, преданный отечеству, каким был Румянцев, не мог соответствовать порядкам, водворявшимся при дворе, где господствовал герцог Бирон и прочие немцы, и потому весьма естественно, что он имел скоро столкновение с братом всесильного временщика, навлекшее на него печальные последствия и по другому совсем делу. Императрица возымела намерение предложить Румянцеву место президента Камер-коллегии. Румянцев отказался, сказав, что, с ранних лет будучи солдатом, ничего не смыслит в финансах, не умеет выдумывать средств для удовлетворения роскоши и т. д. и, конечно, высказал при этом сгоряча много неприятного для императрицы о новых порядках при дворе, вследствие чего она приказала ему удалиться и затем отдала приказание его арестовать и предать суду Сената, который 19 мая 1731 года приговорил его к смертной казни. Царица из милости сохранила ему жизнь, заменила казнь ссылкою в пределы Казанской губернии, лишив чинов и ордена Св. Александра Невского и отобрав пожалованные ему ранее 20 000 руб. Румянцев со всем семейством своим был отправлен в село Чеборчино, Алатырской провинции, где и прожил более трех лет под строгим присмотром капитана Шипова, который, по данной ему инструкции, должен был неотлучно при нем находиться, никого к нему не допускать, читать все получаемые им
- Открывая Москву. Прогулки по самым красивым московским зданиям - Александр Анатольевич Васькин - История / Архитектура
- Титаны и тираны. Иван IV Грозный. Сталин - Эдвард Радзинский - История
- Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов - История
- От Москвы до Твери. Речное путешествие - Вера Глушкова - Гиды, путеводители
- Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века - Ольга Елисеева - История
- Прага: короли, алхимики, привидения и… пиво! - Александр Розенберг - Гиды, путеводители
- Вторая мировая война: вырванные страницы - Сергей Верёвкин - История
- Эпоха Юстиниана. История в лицах - Кирилл Карпов - Биографии и Мемуары / История / Политика
- Правда Грозного царя - Вячеслав Манягин - История
- Жизнь в средневековом городе - Фрэнсис Гис - Исторические приключения / История