Рейтинговые книги
Читем онлайн Перед Сахарной - В Розанов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8

Tu es Petrus [24]… это о нем сказано.

Камень.

И плещут на камень волны со всех сторон, но он недвижен.

И светит солнышко. А он все так же темен и непроницаем для солнца.

Мимо проезжал экипаж. Задел колесом. Разбилось колесо, разбился экипаж, вывалились люди и кричат от боли.

А камень все молчит.

— О чем ты думаешь, камень?

— Я думаю о том, что было с основания мира и что будет к концу мира. Ибо я положен здесь от основания мира. И я пролежу здесь до конца мира.

— Ты слушаешь музыку Россини?

— Да, и музыку Россини (Рцы ее любил).

— Ты любишь покушать?

— Да, и люблю покушать.

— Фу… оборотень, леший, лешее начало мира. В тебе Бога нет. Совести нет. Стыда нет.

— Бог есть во всем.

Так лежит он, темный, в темном углу мира. Кровать. Стол. Образ. И «Новое время» (горой старые??).

— Что вы в Новом-то времени читаете?

— Последние сплетни.

— А образ?

— Это древние молитвы.

— И вы их сочетаете?

— Непременно. Последнюю сплетню так же необходимо знать, как необходимо знать самую древнюю молитву.

— И башмачок барышни?

— Да… Когда, оглянувшись, она поправляет подвязки и из-под приподнявшейся верхней юбки видны белые фестончики нижней юбки (Это — не «для примера», а он подлинно — купил такую карточку, — рассказал о ней дома, и дома смеялись и пересказывали.)

— А потом «Господи помилуй»?!

— Отчего «потом»? В то же время.

* * *

Вечное — в мгновениях. Вечное именно — не века, не времена, не общее, а «сейчас».

Их и записывай, — как самое важное, что вообще увидел в жизни.

Почему это важно, как «студента арестовали» и «что он думал, когда его вели в полицию». Таких павлиньих перьев — сколько угодно. Но Пучку одному пришло на ум надписывать «поспешно» на письмах, идущих к знаменитой «Гузарчик». И это, — потому что «единственно», — достойно книги и печати. Это — прекрасная жизнь, во всем ее божественном величии. А то — сор. И я сор — пропускаю, а величие записываю.

(Как произошло «Уед,»).

* * *

Вся натура моя — мокрая. Сухого — ничего.

Похож на воду синюю и грязную в корыте, в котором прачка стирала белье. Вот и во мне Бог «стирал белье» с целого мира. И очень рад. Много я узнал о мире из этой стирки, и полюбил много в мире, «принюхавшись к старым панталонам» всех вещей.

* * *

Почему это важно, что «я думаю о Чернышевском»? Сегодня думаю- это, п. ч. во мне мелькнула такая-то сторона его деятельности, лица и слога. (В «У един.» — о Чернышевском, м. б., верное, а м. б., и неверное.) Завтра мелькнет совсем другая сторона его же, и я напишу другое. И ни одно, ни другое не имеет иного значения, как «минуты моей жизни», и ровно нисколько не важно для самого Чернышевского и нисколько его не определяет. Ибо все мы

Се — раб, се — червь.[25]

Но как тогда Вера радовалась найденному под подушкой пуделю (игрушка автоматическая), то вот это вообще — было, и — не пройдет, как минута ее восторга. Что же важнее, ее восторг реальный или — то, как А. В. Тыркова [26] начинает свою повесть рассказом об обыске у студента, — и потом, конечно: «повели» и «что он думал».

Мысли наши, как трава, вырастают и умирают. Но радости и печали суть какие-то отлагания в Склад Вечности.

Эти отлагания я и записываю в «Уед.».

Все прожитое — вечно. А продуманное прошло.

* * *

Наша молодежь отчасти глупа, отчасти падшая. И с ней совершенно нечего считаться. Бриллиантики, в нее закатившиеся (или, вернее, в ней сущие), это сами хорошо понимают, тайно страдают, тайно находятся в оппозиции товариществу, и также втайне думают то же самое (т. е. «падшая»).

Молодежь — в руках Изгоевых. Ну и пусть они носят ее на руках, а она носит их на руках. Эти муравьи, таскающие пустые соломинки, нисколько не интересны.

* * *

В самом деле, писатель не должен смотреть на то, что написал много страниц; даже не должен утешаться тем, что произвел своими писаниями или своею личностью много волнения в печатном же мире, — и, наконец, даже в самой жизни, в политике или культуре. А — «что, в конце концов, из этого вышло» или «что, в конце концов, он сотворил и оставил». Это совсем иное, нежели «хорошо написанные страницы», и даже «очень хорошо написанные» и «очень много». До конца жизни писатель этим вопросом не задается. «Шуми ветер, неси — листы: а ты, писатель, как Древо же Жизни, роди новые и новые листы». Это упоительное представление молодости сменяется другим: «А где добродетель?» — т. е. в чем итог написанного? Иногда его нет после всего шума. Вот что хотел Страхов сказать мне надписью на портрете подаренном («боюсь, что при всей талантливости из вас ничего не выйдет»). И я не умею о этой «добродетели» сказать ни «да», ни «нет». Скажу только доброму учителю в могилу: «Старался, Ник. Ник., - и паче всего старался за идеализм в философии и за доблестную в Россию веру».

(в вечер отправки портрета Страхова в фототипию Прокудина-Горского).

* * *

Пустынная земля есть голодная земля. И земледелец, насаждая сады, засевая поле, — насыщает ее голод.

За это, что он ее насыщает, земля выкидывает ему «сам 24» колос.

Вот Деметра.

* * *

И Деметра улыбалась, Баубасто с ней шутила.

Несколько лет уже, с тех пор как добрый Туренский (чиновник контроля, — из духовных) подарил мне III-й том архим. Хрисанфа — «Религии древнего мира» [27], я заметил следующее поразительное там сообщение:

«Когда Деметра, сетовавшая о похищении дочери своей Персефоны Плутоном, пришла, разыскивая ее, в Элевзис, то Баубо, жившая здесь вместе с Триптолемом и Евмолпом, угощая богиню (подчеркиваю далее я), поднесла ей отвар из полбы, [текст на греческом]; но богиня, удрученная горем, не хотела пить его. Тогда огорченная Баубо (слушайте! слушайте! внимайте, внимайте!) [текст на греческом] (т. е. обнажила свои стыдливые части и показала на них богине). Богиня после этого повеселела и приняла питье (Климент Александрийский в „Admonit. ad gentes“ [28] [„Увещание язычникам“]). Арновий рассказывает это иначе, нежели Клим. Александрийский; он говорит, что Baubo partem illam corporis, per quam secus foemineum subolem solet prodere, facit in speciem laevigari nondum duri atque striculi pusionis, redit ad Deam tristen et retegit se ipsam» [29]. [Баубо, сделав ту часть женского тела, через которую появляется плод, гладкой, подобно младенцу, еще не покрытому волосами, вернулась и показала ее грустной богине (лат.)]

Перед этим — несколько выше — у архим. Хрисанфа: «В Элевзинских и Дионисовых мистериях, — говорит с негодованием блаженный Феодорит, — ….» [текст на греческом: Мы видели фаллос Диониса, перед которым преклоняются, и женский срам — несчастье женской чести — перед которым испытывают благоговейный страх (греч.).]

Но ведь это — в рассказах Клим. Ал. и Арновия, — modus vivendi inter se virginum aeternarium sive virginium utriusque sexus?!!! [способ существования вечных дев между собой, т. е. дев того и другого пола]. Через миф и «якобы шутки» Баубасто, как и в «таинствах Диониса», греки выразили admirationem, adorationem et divinationem [поклонение, молитвенное обращение, обожествление (лат.)] (богиня Деметра) этой, как мы именуем, «аномалии» пола…

Мы же через наименование «аномалией», т. е. «странностью», «неожиданностью», говорим: «Не по-ни-ма-ем»… Что нам «непонятно» — они были вправе истолковывать. Мы же с «не понимаем» не имеем даже права возразить,

Возвращаясь к «шуткам Баубо», мы должны отметить, что «улыбнувшаяся» Деметра «стала пить» вовсе не «отвар полбы», и последний играет роль «для отвода глаз» «непосвященным», — тем именно, которым не находили возможным что-либо «рассказывать о содержании таинств»!.. Им и говорили: «да она пила просто полбу!», «отвар из ячменя»! А если бы он спросил, любопытствуя, для чего Баубо вышла к богине в таком странном виде и совершила неприличный жест, — то, посмотрев в глаза спрашивающему, «посвященный» ответил бы: «Баубо просто шутила». — «Шутила? зачем?» — «Да потому, что была богиня печальна». Таким образом, «посвященный» отвязался бы от спрашивающего. Но замечательно, что «улыбнулась» Деметра и утешилась от неутешного горя по утраченной дочери — не при виде полбы, а- взглянув на странное одеяние или раздеяние Баубо… Неужели нужно еще что-нибудь говорить, чтобы разъяснить вдумчивому «ученику», что именно утешившаяся богиня начала «пить» и каковы настоящие отношения Баубо и Деметры? Миф определенно говорит, учит, открывает, что «пьющие эту влагу жизни приобщаются бессмертия и становятся небожителями». Мысль мифа идет далее и учит о происхождении божественного и богов на земле: быть может, Баубо и Деметра были обе простыми и равночастными женщинами, — но равенство и сходство между ними нарушилось, когда Баубо не захотела пить, и ничего у гостьи не спрашивала, — а тоскующая гостья захотела пить, и отказом от фигуральной «полбы» показала, что она хочет другого питья. Баубо была слишком эллинка и жила в эллинские времена, чтобы не понять, чего гостья хочет. Она вышла в другую комнату, приспособилась и, вернувшись к гостье, недвусмысленным жестом ей выразила, что «согласна» и «готова».

1 2 3 4 5 6 7 8
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Перед Сахарной - В Розанов бесплатно.

Оставить комментарий