Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обязательной традицией на пиру было произнесение тостов. Первая чаша поднималась за здоровье и за братскую любовь того иностранного государя, от которого прибывали послы, потом за многолетнее здоровье самого московского царя, затем за здоровье царевича-наследника, далее за здоровье бояр, послов и т. д. Один из иностранных гостей на царском пиру, Барберини, свидетельствовал: «Заздравные чаши иностранных государей или почетнейших гостей сопровождались следующими обрядами: в то время, как государь брал у кравчего кубок, стольник, который пить наливал, выступал на середину комнаты и провозглашал тост, причем все вставали, а послы выходили из-за стола. Государь так же вставал, снимал шапку и, троекратно перекрестясь, выпивал кубок, причем послы кланялись. После того государь из собственных рук подавал заздравную чашу гостям, боярам и всем сидевшим за столом. Каждый, по порядку старшинства мест, выходил из-за стола, брал кубок и, отступая на несколько шагов от трона, бил государю челом и осушал чашу»[32].
Примечательно, что на роскошных царских пирах гости сидели на длинных деревянных лавках. Эти лавки символизировали единство и братство пирующих. Сесть на одну лавку за один стол значило войти в неразрывное единство, забыть на время все распри и споры. В то же время ближайшие места к царю указывали на высокое социальное положение присутствующих. Нередко за право сесть рядом с царем разгорались жестокие споры. Впоследствии тот факт, что чей-то предок сидел ближе к царю, чем предок другого человека, мог привести к тому, что потомку первого отдавалась более высокая должность и его род признавался более знатным. Так называемая система местничества, основа государственного порядка старорусского допетровского общества, была тесно связана с царским пиром. Сам же царь или патриарх восседал на кресле или троне, возвышаясь над всеми присутствующими. Это означало конец эпохи княжеских пиршеств, когда и князь, и его дружина оказывались в равном положении за одним столом. Теперь же, в период становления самодержавной монархии, царю нужно было выделиться из толпы своих вассалов, слуг, и пир выполнял при этом важную социальную функцию.
Винокуренное производство и государствоМы не раз отмечали, что в домосковской Руси пьянства как социального порока не существовало. Тем не менее, с XV–XVI веков до нас начинают доходить известия о массовом народном злоупотреблении спиртными напитками. Связано это, в первую очередь, с технологическим развитием. В XV веке массовым становится производство алкоголя из зерна злаковых растений. Традиционные естественные способы получения хмельных продуктов становятся малопривлекательными по причине их трудоемкости, необходимости тратить много времени на сбор ягод или меда. Земледельцам проще и выгоднее было добывать алкоголь из того продукта, который всегда имелся под рукой: из ржи или пшеницы. Процесс перехода к производству спирта ускорила демонстрация в 1386 году в Москве генуэзским посольством изобретения алхимиков Прованса – аквавиты (винного спирта).
В этот же период в производстве медового алкоголя преобладающим становится медоварение. Усовершенствование этого процесса сказывалось и на технологии пивоварения, что в конце концов привело к возникновению винокурения, которое к началу XVI века было достаточно широко распространено.
Благодаря технологическому прорыву, появилась возможность получать алкоголь быстрее и с меньшими затратами. На северо-западе Руси начали повсеместно открываться корчмы – древнейшие русские питейные заведения. В них всегда можно было и поесть, и попить в свое удовольствие. Постепенно братчины из сельских изб или из-под открытого неба перекочевали под крышу корчмы. Рождалась более совершенная система потребления алкоголя, главной особенностью которой стало упрощение доступа к выпивке. Теперь, чтобы отпраздновать то или иное событие, не было нужды заранее сообщать гостям о пире, заниматься заготовками, совместной варкой пития в огромных котлах и пр. Достаточно было зайти в корчму и заплатить хозяину за обед. Между желанием и достижением желаемого исчезла пропасть множества промежуточных дел. Более того, если раньше выпивка неизбежно носила массовый, общинный характер, а значит, строго регламентировалась и контролировалась пировым сообществом, то теперь она перешла в разряд индивидуальных занятий, а значит, стала выходить из-под контроля старорусских общинных традиций.
Массовое увлечение народа потреблением алкоголя в корчмах не могло не натолкнуть государство на соображение о новых источниках пополнения казны. Как справедливо считается, переломным годом в истории отечественного пьянства явился 1552 год. Иван IV Васильевич, вернувшись из похода на Казань, учредил тогда в Москве новый тип питейного заведения – кабак. Слово «кабак» было заимствовано у татар, у которых оно означало постоялый двор, где продавались кушанья и спиртные напитки. Однако на Русь кабак пришел с некоторыми отличиями. Иван Грозный запретил в Москве продавать водку, позволив пить ее одним лишь опричникам. Именно для них и был построен специальный дом для выпивки – кабак. Правда, особенностью новшества стало то, что в кабаке нельзя было поесть. Вскоре царь Иван настолько полюбил кабак, что приказал повсеместно закрывать корчмы и учреждать государевы кабаки, а при них – поварни, в которых готовили хлебное вино, пиво и мед. Царевы кабаки либо отдавались на откуп боярам с фиксированной в договоре суммой ежегодных выплат в казну, либо содержались кабацкими головами и «верными целовальниками» (сборщикам на «вере»), которые обязаны были сдавать в казну весь годовой доход питейного заведения «с прибылью против прежних лет». Откупная система и продажа на «вере» стали началом винной монополии на Руси. Государство начинало получать доход от производства и продажи водки. По свидетельству современников, он составлял от 800 до 3000 рублей в год – немалые деньги для того времени в государственном масштабе[33].
Однако замена корчмы (место кушанья и выпивки) на кабак (место одной только выпивки) не могла не сказаться на росте массового пьянства. С этого момента пьянство стало частью социальной жизни народа. При этом домашнее производство алкоголя преследовалось, хотя отдельным социальным слоям (боярам, дворянам, приказным и служилым людям) позволялось варить питье «про себя», для домашнего употребления, но не для продажи. В противном случае это считалось государственным преступлением. Всем прочим городским и сельским жителям запрещалось изготавливать алкоголь даже для домашнего использования.
Правда, в условиях развития системы кормлений, когда бояре «на откуп» получали земли, от которых им шел доход, в этих землях, или кормлениях, они могли устраивать свои собственные кабаки. Так наравне, с царскими кабаками, стали появляться кабаки боярские. Более того, церковь, которая отличалась определенной экономической независимостью от государства, также курила вино и торговала им. Даже в начале Х1Х века духовенство ходатайствовало о своем праве держать кабаки[34].
В XVII веке, когда бок о бок существовали запрет на частное производство алкогольной продукции и развитая система откупов, в Уложении 1649 года установлены были новые жестокие наказания за корчемство (штраф от 5 до 20 рублей, битье кнутом и пытки). Церковь, вторившая властям, назвала корчемство грехом, по поводу которого священнослужители стали спрашивать кающихся: «На корчме не пивал ли? И друга без памяти не упаивал ли? Обещаваешься ли потом тех не творити?»[35] Но, по большому счету, любителям выпить было безразлично, государево или частное вино вводило их в вожделенное состояние, и пьянство процветало вне зависимости от перипетий борьбы государственного и частного промысла.
Вынесенное из сельской местности, оторванное от древней земледельческой традиции питие в городском кабаке еще пуще провоцировало падение нравов. Многих иностранных гостей поражало присутствие на улицах Московии пьянства и блуда. Не то чтобы русские в этом отношении были первооткрывателями или могли удивить иностранцев чем-то новым. Но, привыкшие к распутству тайному, закулисному, чувствительные католические души заморских гостей бывали травмированы доступными всеобщему обозрению сценами из повседневной уличной жизни, сдобренными вином и «срамным фольклором». Одним из таких впечатлительных наблюдателей был голштинский дипломат Адам Олеарий, который, наслушавшись в кабаках песен с гомосексуальной и скотоложеской тематикой, вынес нелестный для всех русских вердикт: «Пьянству они преданы более, чем какой-либо народ в мире. «Брюхо, налитое вином, быстро устремляется на вожделение»… Напившись вина паче меры, они, как необузданные животные, устремляются туда, куда их увлекает распутная страсть»[36].
- Кода к книге «451 градус по Фаренгейту» - Рэй Брэдбери - Культурология / Публицистика
- Культура как стратегический ресурс. Предпринимательство в культуре. Том 1 - Сборник статей - Культурология
- Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо - Культурология
- Язычество Древней Руси - Борис Рыбаков - Культурология
- Музееведческая мысль в России XVIII-XX веков: Сборник документов и материалов - Коллектив авторов - Культурология
- Мир чеченцев. XIX век - Зарема Хасановна Ибрагимова - История / Культурология
- Теория культуры - Коллектив Авторов - Культурология
- Антология исследований культуры. Отражения культуры - Коллектив авторов - Культурология
- Древняя Греция. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов - История / Культурология
- Эстетика и теория искусства XX века. Хрестоматия - Коллектив авторов - Культурология