Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Случались в карете и политические разговоры. Виктор как-то заявил уверенно, что после смерти короля Августа II на польский трон, конечно, вернется Станислав Лещинский, потому что этого хочет Франция и Бог. Матвей в Париже привык к этим разговорам и никогда не возражал: Лещинский так Лещинский, а тут вдруг заупрямился:
— Кому польским королем быть, покажут выборы.
— А выборы именно это и покажут. Лещинский уже был законно выбран, и если бы не ваш царь Петр I, до сих пор бы сидел на польском троне.
— Дался вам царь Петр! Поляки сами выбрали себе короля. Они славяне, и потому интересы России им ближе, чем интересы Франции.
— Поляки — католики, а католический мир един. И если Россия ввяжется в польскую проблему, начнется война.
— Не говорите так, Виктор! У вас для этого нет оснований. Вот вы едете в Варшаву по посольским делам. Я правильно понял?
— С чего это вы взяли? — встрепенулся Виктор.
Матвей рассмеялся.
— А что делать сейчас французу в Польше, как не интриговать? Не на пикник же в самом деле вы туда едете? И потом, я сам слышал, как в разговоре с Гебелем вы упомянули имя вашего посла в Варшаве, маркиза Монти.
— Маркиз Монти мой родственник.
— Четвероюродный дядя троюродного дедушки.
— А вам не кажется, юноша, — влез в разговор Шамбер, — что вы, как говорят в России, «лезете в чужой огород со своим уставом»? — Пословицу он произнес по-русски.
Матвей аж поперхнулся от смеха.
— Это какой же в огороде может быть устав? Чтоб репа быстрее росла?
— Голова у вас как репа, — проворчал Шамбер. — Только не хватайтесь за шпагу! Я пошутил и прошу у вас прощения. — Он надвинул козырек своей немыслимой шляпы на лоб и закрыл глаза.
Они благополучно миновали границу Франции, потом Саксонии и въехали в Польшу. Путешествие подходило к концу. Последняя гостиница, в которой им предстояло ночевать, отстояла от Варшавы в сорока верстах или около того.
5
Матвей проснулся от озноба и нестерпимого зуда, лицо и руки так и горели. На ногах его лежал Прошка, лежал неудобно, лицом вниз, тоже перепил, негодяй! Матвей с трудом выпростал ноги и сел. Где это он? Кисть руки горела от волдырей, такой, наверное, была и рожа. Как они в крапиве-то очутились? Лес, тихо… Солнца не видно, погода пасмурная, листочки на кустах подрагивают от ветра.
Ну давай, глупая голова, вспоминай! Ночью в трактире они решили отметить конец путешествия и крепко поспорили. Спор был серьезный — какая нация крепче, русская или французская. В том смысле, кто кого перепьет. Виктор обидно скалился и говорил про знатные французские виноградники и известные всему миру вина: «Да мы в своем отечестве вино вместо воды употребляем… с детства. Француз не пьянеет!» Матвей горячился, упрекая бордоские, бургундские и прочие шампанские за то, что слабо пьянят, и славил русскую, из пшеницы полученную чистейшую влагу. Поскольку о драгоценном вине, схороненном под сиденьем, Виктор словно забыл (украденная Матвеем бутылка тоже была здесь ни к чему), а водки под рукой не было, спорить стали, подкрепляя свои аргументы местной, весьма забористой брагой и плохим венгерским польского розлива. Еще пили английский ром, который, желчно посмеиваясь, выставил месье Шамбер. Не пожалел рома, скотина! Сам он не пил, в этой дуэли он был секундантом. Проклятый Шамберов ром Матвея и доконал.
«Неужели француз-каналья меня перепил? — с тоской подумал Матвей. — Перепил и в крапиву выбросил. Мол, мы почти в Варшаве, дальше сам добирайся как знаешь. Понятное дело, кому захочется долг сполна платить, если есть возможность отдать только половину? Уши оборву! А может, я себе чего-нибудь позволил? Может, за шпагу хватался? Вроде нет…»
Матвей огладил бугристое лицо. Левая рука была перепачкана какой-то липкой дрянью и воняла кисло. Батюшки, да это кровь! Остатки хмеля слетели с него разом. Значит, все-таки дрались! Подожди, подожди… А ведь он помнит, как его тащили, на руках тащили, а потом он привычно плюхнулся на подушки, задев головой шляпку гвоздя. Этот гвоздь, торчащий косо из обшивки, всю дорогу ему мешал. Значит, до кареты его донесли, скотину пьяную. Что же он делает здесь в крапиве в компании Прохора?
Тут он вспомнил про документы и деньги, зашитые на груди под подкладкой камзола. На месте… Покойный батюшка всегда учил: паспорт и кошелек в дороге держи укромно. Если разбойник за просто так кошелек не срежет, то на мертвом подкладку пороть не станет, а посему будет на что и похоронить добрым людям, и имя на кресте они смогут написать.
Он с трудом поднялся. Болело бедро. Фу-ты ну-ты! Опять кровь. Что же это за шпажный бой был, если его в задницу пырнули? Штаны попортили. Выходит, ранили человека и выбросили из кареты, как куль.
— Прошка, вставай, пора! — прикрикнул он негромко. — Хватит валяться-то! Тут барин бедствует, а он дрыхнет!
Матвей с трудом нагнулся, схватил слугу за плечо и тут же отдернул руку. Прохор был мертв.
Батюшки мои! Только тут он заметил в прогалине меж кустов карету и пошел к ней, хромая, ноги были чужими, ватными, зубы выбивали дрожь. Дверцы кареты оказались раскрытыми, на задке все так же высился притороченный багаж, невыпряженные лошади щипали листья с кустов. Впрочем, от четырех лошадей осталось только две. Угнали] сволочи! Но почему не всех? На подножке кареты лежала задранная вверх нога в щеголеватом красном сапоге с серебряной шпорой, голова обладателя сапог покоилась в кустах.
Они все тут лежали… и сидели — в самых нелепых позах. Виктор-бедняга с дыркой во лбу лежал, раскинув руки, глаза смотрели в небо, выражение лица удивленное, белоснежный его парик стал черным от крови. Пьер свернулся калачиком под колесом кареты. Кучера, видно, подстрелили первым, он так и сидел на козлах с вожжами в окоченевших руках. Поодаль лежали еще двое, судя по костюмам, местные.
Напали, значит, на карету. Хорошо бы рассмотреть главаря. Матвей вытащил обладателя красных сапог из кустов. Лицо атамана скрывала черная маска. Аккуратная, опаленная по краям дырочка в бархатном камзоле говорила о том, что пуля попала прямо в сердце. Матвей стянул маску с лица: молодой, холеный, на разбойника не похож. Да и что это за разбойники такие, которые на карету напали, а сундуков с добром не тронули? Значит, они что-то другое искали… Вокруг битые бутылки… Пустой бочонок на боку. Вино после боя лакали. Почему всех порешили, а его не тронули? Хотя почему не тронули? Видно, и по нему стреляли, когда Прошка волочил его безжизненное тело подальше от всей этой кутерьмы. Одной пулей задели ему бедро, другой убили Прохора. Вполне вероятная картина… А где этот, Огюст Шамбер? Матвей еще раз обошел вокруг кареты, обшарил все кусты. Ни мертвого, ни раненого Шамбера, его мучителя, не было.
Матвей перекрестился судорожно. Теперь думай, что делать. Первой мыслью было — убраться отсюда подобру-поздорову. Его судьба пощадила, так не медли, беги! Лошадь выпряги и скачи на все четыре стороны! Нет, на четыре стороны не надо, а надо домой, в Россию. Воспоминания о доме направили его мысли в другое русло. Он-то домой вернется, а Прохор-бедолага — никогда. Слуга он был, конечно, кой-ка-ковский, враль, неряха, да и подворовывал. Но он жизнь хозяину спас. «Спасибо тебе, Прохор». Матвей поклонился в сторону лужайки, где лежал убитый.
А может, и не так все было, может, и не он меня спас, а слепой случай. Но все-таки Прохора в лесу бросать негоже. И опять же Виктор… Он хоть и католик, да ведь Матвей с ним почти что дружил. Ну не дружил, а так… поговорить любил. С Виктором не подружишь, он хотел во всем свою выгоду иметь. Но ведь довез до Варшавы! Как обещал, так и сделал. Что ж его мертвого да с таким удивленным лицом здесь бросать? Нет, так не пойдет. Похоронить надо, отпеть Виктора и его людей по католическому обряду, Прохора по православному. Этого, в маске тоже, поди, по католическому. Теперь у него не спросишь, в какой вере крещен, лежит как бревно, со шпагой в руке. Кто его подстрелил-то? Наверное, Шамбер. Даже если французская нация выиграла справедливый спор, Виктор с утра был более для опохмелки пригоден, чем для боя. А такой выстрел могла влепить только твердая рука. Шамбера, очевидно, захватили в плен и увели с собой так называемые разбойники.
Смертельно хотелось выпить. Неужели эти негодяи все вино перепортили? В карете было полно битых бутылок, лужа вина на полу смешалась с кровью. Он начал выкидывать негодную посуду — у всех бутылок было отбито горло, словно тесаком по ним лупили. Он поднял бочонок, может, хоть на дне остался глоток? Бочонок был пуст, если не считать приклеившийся ко дну золотой луидор. Он-то как сюда попал?
И тут он вспомнил о припрятанной, в плащ закутанной бутылке. Ух, повезло. Матвей взломал сургуч. Вот и помянет он всех разом! На драгоценное бургундское не похоже, эдакую кислятину в Париже продают в любом занюханном трактире по два су за ведро. А тяжеловата бутылка-то! Что там на дне перекатывается?
- Прекрасная посланница - Нина Соротокина - Историческая проза
- Травницкая хроника. Мост на Дрине - Иво Андрич - Историческая проза
- Лето Господне - Иван Шмелев - Историческая проза
- Хроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич - Историческая проза
- Бирон - Роман Антропов - Историческая проза
- Пращуры русичей - Сергей Жоголь - Историческая проза
- Перекоп ушел на Юг - Василий Кучерявенко - Историческая проза
- Мальчик в полосатой пижаме - Джон Бойн - Историческая проза
- Перед разгромом - Н. Северин - Историческая проза
- В поисках истины - Н. Северин - Историческая проза