Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Наташка, нам не уйти, – отрывисто заговорил Пётр, не сводя глаз с приближавшихся зверей. – Догонят, разорвут… Наташ, брось им… дитё… Пока они его треплют – мы успеем уехать.
– Не дам! Ты чё – Ванюшку?! – Наталью так и обожгло с головы до ног от страшных слов мужа. А он уже кричал, умоляя:
– Все ведь погибнем, и он с нами заодно, а так хоть мы спасемся. А детей мы с тобой ещё сколь хошь нарожаем… Бросай, говорю!..
Волки были совсем уже близко. Еще немного – и вопьются в горло обезумевшей гнедой, и окровавят снег кусками их беззащитных тел…
Наталья видела всё – и только крепче прижала сынишку. Муж протянул к нему руки – она, выпрямившись во весь рост, мотнула головой:
– Нет!.. Ежели так – обоих нас бросай.
Пётр отчаянно выругался:
– A-а, дура! Ну и сдохни с ним!
Он потянулся к Наталье – и в этот миг сани сильно встряхнуло на дорожном ухабе.
Пётр так и вылетел из повозки с вытянутыми руками.
Наталья видела, как он пытался ухватиться за обледеневший край саней – и не успел. Слышала позади отчаянный вопль. Очень скоро он оборвался…
Кровавый клубок звериных тел и он, её муж Пётр, – всё осталось позади.
Не было сил поднять вожжи, но лошадь сама неслась вперёд крупной рысью, будто сбросив на дорогу самый тяжелый груз.
Ванечка зябко вздрогнул, будто в младенческом его сне привиделось что-то недоброе, и успокоился, затих, сладко посапывая.
А впереди, за изгибом дороги, уже показались желтые огонечки справных станичных изб.
Недолетая песня
Ах, каким золотым был тот давний октябрь семидесятого! Тоненькая берёзка, стоявшая одиноко на пригорке, озябла под холодным степным ветром и куталась в платочек из тончайшего златотканого шёлка, – но ветер безжалостно рвал её наряд и, посвистывая, швырял наземь целые пригоршни прозрачно-жёлтых листьев.
Мне было грустно смотреть на беззащитные ветви, и от этой грусти в сердце прорастали… – нет, это не были стихи. Рифмованные строчки:
У реки в дождливой дымкеУвядая, лес грустит.Золотистая косынкаС плеч берёзовых летит…
Стихи мои были слабенькими, как эти жалкие листья, которым уже не вернуться на склоненную к земле ветку. И я открывала томик Гарсиа Лорки, а то – ставила пластинку и наслаждалась любимыми романсами, русскими песнями.
Я бредила Есениным! Его стихи звучали в душе, окутывая сердце пленительной горечью. В юности так часто плачешь ни о чем – а первое безответное чувство, кажется, навсегда разбивает сердце.
Шестнадцать лет, счастливое время прикосновения к любви! Прикосновения – несмелым взглядом, учащённым стуком в груди, предательским полыханием щек…
Я торопливо пролистывала те странички, которые было стыдно читать, и находила жемчужно-сверкающие строки о чистой и высокой любви. И – вот оно:
…Я теперь скупее стал в желаньях,Жизнь моя, иль ты приснилась мне?Словно я весенней гулкой раньюПроскакал на розовом коне.Все мы, все мы в этом мире тленны,Тихо льется с кленов листьев медь…
Я пела:
Будь же ты вовек благословенно,Что пришло процвесть и умереть,
– и сама себе казалась очень старой – наверное, такой я буду в тридцать лет, если всё-таки доживу, – и уставшей от жизни. От вызнавших мою сердечную тайну и нещадно мучивших одноклассниц, от одиночества среди шумного мира…
Но самым любимым было «Письмо матери».
В нём Есенин каким-то чудом сумел излить не только свою любовь к оставленной в родимой деревеньке матери, но и тоску моего брата Павлика, учившегося в мореходке, и мое предчувствие скорой разлуки, ведь уже – десятый класс, вот закончим последний год, сдадим экзамены – и всё! Надо будет уезжать куда-то далеко от мамы, поступать в институт… И отзывалась печалью материнская неусыпная тревога-маета, что не дает покоя, когда детей нет рядом.
И только последние строки этой песни я не могла слушать. Обжигало холодом безысходности от слов:
Не буди того, что отмечталось,Не волнуй того, что не сбылось.Слишком раннюю утрату и усталостьИспытать мне в жизни привелось.И молиться не учи, не надо!К старому возврата больше нет… —
Душа не могла принять этого: как же – не молиться?! И я не дослушивала «Письмо…» до конца, осторожненько снимала иглу с пластинки сразу после:
Только ты меня уж на рассветеНе буди, как восемь лет назад.
Однажды на уроке литературы Валентина Борисовна сказала, что скоро в кинотеатре будет вечер, посвященный 75-летию Сергея Есенина. Попросила всех прийти, ведь будут звучать стихи и песни поэта, покажут документальный фильм.
– Ещё недавно Есенина считали реакционным поэтом, и его не то что изучать в школе – стихов было не найти, – сказала она. – Мы переписывали друг у друга из тетрадок его стихотворения. А теперь вот можно читать их открыто и говорить о его поэзии и о трагической судьбе…
Вечером кинотеатр был полон. Оказалось, что ушедший из жизни сорок пять лет назад поэт был интересен сельчанам – и моим ровесникам, и людям старшего возраста, которые в школе его «не проходили». А после фильма на сцену поднялся отец моей одноклассницы Любы К. – он работал в райкоме партии, чуть ли не в отделе пропаганды и агитации. Но вместо привычных пламенных речей он стал читать стихи. Почему-то всё больше те, которые я пролистывала не читая. Про то, как «выткался на озере алый цвет зари»… Про любимую, что «выпита другим»…
А потом он поставил новенькую пластинку. И у меня отхлынула краска от помидорно-красных щёк.
– Ты жива ещё, моя старушка?Жив и я. Привет тебе, привет!
– проникновенно пел Николай Сличенко.
«Письмо матери»!..
Но как же: ведь всего лишь через несколько куплетов будут те самые строки, с которыми никак не могла смириться моя душа!
Вот сейчас… сейчас Сличенко запоёт:
– Я вернусь, когда раскинет ветвиПо-весеннему наш белый сад,Только ты меня уж на рассветеНе буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечталось,Не волнуй того, что не сбылось.Слишком раннюю утрату и усталостьИспытать мне в жизни привелось…
И это бы ладно, я люблю эти горькие строки – пусть бы звучали, бередя сердце щемящей грустью… Не будь после них – вот этих:
И молиться не учи, не надо,К старому возврата больше нет…
И ничего, ничего уже не меняет то, что «Письмо к матери» закончится признанием в любви к ней:
Ты одна мне помощь и отрада,Ты одна мне – несказанный свет.Так забудь же про свою тревогу,Не грусти так шибко обо мне,Не ходи так часто на дорогуВ старомодном ветхом шушуне.
Ведь прежде этих родниково-чистых слов, вот сейчас, прозвучит: «И молиться не учи, не надо…»
Но это же невозможно!..
Я слушала:
Ничего, родная, успокойся,Это просто тягостная бредь…
– и не знала, что мне делать. Уйти, не дослушав? Но все остальные зрители не уйдут, останутся! И услышат глупые слова изверившегося во всем усталого человека… И эта нелепость будет звучать в них долго-долго, ведь последние слова крепче врезаются в память!
И я взмолилась про себя: «Господи, сделай так, чтобы этих слов не было!
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных!»
А иголка всё продолжала мягко шуршать по новенькой, специально купленной к этому вечеру пластинке:
Я вернусь, когда раскинет ве…Я вернусь, когда раскинет ве…Я вернусь, когда раскинет ве…
Я боялась поверить своему счастью: пластинку заело именно на том месте, словно иголка запнулась о невидимую преграду.
Наверное, не одна я молилась в тот вечер, чтобы не было этих постылых слов. И Любин отец, досадливо морщась, снял иглу. Песня закончилась обещанием: «Я вернусь…» – и это было правильно! Он обязательно вернётся и ещё попросит:
Конец ознакомительного фрагмента.
- Двери 520 - Святослав Элис - Русская современная проза
- Пятница, 13. Книга первая - Александр Травников - Русская современная проза
- Праведный грех - Владимир Ушаков - Русская современная проза
- Дети декабря - Платон Беседин - Русская современная проза
- Заветный Ковчег - Сергей Ильичев - Русская современная проза
- Underdog - Анна Янченко - Русская современная проза
- Оглашенная - Павел Примаченко - Русская современная проза
- Безумец и его сыновья - Илья Бояшов - Русская современная проза
- Ключ. Последняя Москва - Наталья Громова - Русская современная проза
- Лопухи и лебеда - Андрей Смирнов - Русская современная проза