Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слова говорились сами собой, для сопящих рядом сестер, а для себя Гриша думал про другое. Про тот корабль, что совсем недавно видел он в облаках пара – будто в настоящих облаках, клубящихся над океаном. Есть же на белом свете счастливые люди, которым довелось в жизни ходить под парусами, видеть дальние моря и страны!..
Он, конечно, не знал в тот момент, что с ним случится такое же через недолгое время…
Командир „Артемиды“
1
Синева была и-зу-ми-тельная. Так сказала бы Оленька Максарова (Гришина ровесница). А старшая из сестер, Аглая, тут же отыскала бы в этой синеве разные оттенки. Она любила рисовать и знала множество красок. Назвала бы „аквамарин“, „бирюзу“, „ультрамарин“, „индиго“… Все эти краски сейчас переливались и смешивались в громадной синеве, которая к тому же казалась подсвеченной изнутри. Словно кто-то расположил под толщей воды великанские серебряные зеркала. Они отбрасывали пробившие водную толщу лучи, и отражения их местами ложились на склоны волн зеленоватыми пятнами.
Волны двигались слева и навстречу и ощутимо качали бриг, но с высоты марсовой площадки казались небольшими. Кое-где они были оторочены пенными щетками…
Капитан второго ранга Николай Константинович Гарцунов, командир „Артемиды“, не позволял Грише подыматься по вантам выше фор-марса и грот-марса. „На нижние площадки – так и быть, а на салинги – ни-ни…“ Гриша и не помышлял нарушить запрет. На военном судне порядки крепкие. Да и с марса (высота до которого шесть саженей) простор открывался небывалый. Дух захватывало. Не от страха захватывало, конечно. Уж чего-чего, а высоты Гриша Булатов не боялся сроду. Бывало, что робел перед дракой, ежился в темных комнатах, порой опасался признаваться в проказах, но на самые высокие березы забирался без опаски, с крутых ступеней на старой пристани нырял очертя голову. И когда Агейкин отец, дядя Игнат, пустил мальчишек на колокольню Михаила-Архангела, Гриша сразу вскочил на приступок широченного полукруглого проема рядом с колоколом – чтобы оглядеть всю Турень и заречные дали. Его перепуганно ухватили за подол рубахи…
И сейчас, на фор-марсе, у стыка мачтовой колонны и стеньги, Гриша ощущал себя уверенно, как птаха с крыльями. Стоял на брусьях решетки, настеленной на краспицы и лонга-салинги, затылком прислонялся к лакированной поверхности толстенной фор-стеньги, а для удобства и прочности держался за начищенное медное кольцо – рым. Зачем этот рым привинтили здесь, ниже эзельгофта, было непонятно. Никакая снасть сквозь него не проходила. Может, иногда поднимали сюда на фале фонарь, надобный при ночных срочных работах? Гриша не знал. Во всех рангоутных и такелажных мудростях и тонкостях не разберешься и за год…
Снизу долетал иногда негромкий, но бодрый звон колокола. Каждые полчаса вахтенный отбивал „склянки“. Сверкающий колокол с надписью „Артемида“ висел над форштевнем. В его язык был ввязан короткий плетеный „конец“ – рында-булинь. Впрочем, отсюда, сверху, его было не видать…
Редкие облака в голубизне были похожи на клочки белой кудели. Солнце горячо светило в левую щеку. Ветер остужал эту горячесть и взъерошивал растрепанные локоны. Прижимал к животу подол широкой холщовой рубашки.
От рыма пахло нагретой медью. От стеньги – сухим деревом и лаком. Это было похоже на запах „волшебного фонаря“. У того ящика медью пахло боковое колесо для поворота стеклянных картинок, а горячим лакированным деревом – согретые лампою стенки… Где это всё теперь? Полутемная комната, притихшие девочки, проблеск месяца в щели ставен, лопотанье Лизаветы-красавицы на коленях тетички Полины, голос Арины из кухни: „Ужинать-то скоро ли будете, люди добрые…“
Господи, где это всё теперь? И есть ли оно на самом деле? Или по правде ничего нету, кроме этой всеохватывающей синевы, которая называется „Атлантика“?
2
Как вообще всё это могло приключиться с мальчиком Гришей Булатовым из далекого от всех морей города Турени?
А вот так приключилось… Вскоре после того вечера, когда появился волшебный фонарь, пришло из Петербурга письмо от дядюшки четырех сестер Максаровых. То есть от родного брата их покойной маменьки, Николая Константиновича Гарцунова. Письмо было неожиданностью. Гарцуновы писали крайне редко, а чтобы вот так подробно, на нескольких листах – такого никогда не бывало. Дядичка и тетичка долго обсуждали это послание. От детей секрета не делали, и потому сестрам и Грише стали известны подробности. Николай Константинович писал с неожиданной душевностью, что прежние размолвки были досадными и ненужными. Что „порождены они нелепыми предрассудками“, которые непонятно зачем разделили людей, связанных родственными нитями. Годы идут, возраст уже немолодой, и все яснее делается понимание прошлых заблуждений. Досадно, что он, моряк, побывавший в разных странах света, не был ни разу в российском городе, где жила свои последние годы его любимая сестра, не посетил ее могилу и незнаком со своими четырьмя племянницами… Если бы, писал морской капитан Гарцунов, Платон Филиппович и его супруга Полина Федоровна проявили краткое гостеприимство и позволили ему появиться у них на несколько дней, он был бы им душевно благодарен. Тем более что весною он, командир специального судна, отправляется в ответственное плавание и когда получит новую возможность для приезда, сказать пока невозможно…
Ни Платон Филиппович, ни Полина Федоровна не видели никаких препятствий для такого визита. Напротив! Давняя размолвка между Гарцуновыми и Максаровыми всегда была темным облачком над жизнью Платона Филипповича (а значит, и над жизнью всего семейства) – даже после кончины Елены Константиновны. Девочки не раз шепотом беседовали о своих столичных родственниках (вслух говорить про это было не принято). Понятно, что они запрыгали!
А Гриша ощутил тихий восторг, похожий на тайное предчувствие. Память о паруснике с „туманной картины“ все эти дни не оставляла его, и ожидание, что он увидит „настоящего морского капитана“, стало ожиданием неведомого ранее праздника.
Оказалось, что письмо сильно задержалось в пути, и гость появился следом за ним буквально через три дня: рискнул отправиться в путь, не дождавшись ответа из Турени.
Да, это в самом деле был настоящий капитан. Не чета армейским капитанам, которых Гриша не раз видел во главе здешнего пехотного полка на городских праздниках. Его черный, с золотыми пуговицами и якорями на вороте, сюртук, густые эполеты с тремя звездами на каждом, сабля с медной витой рукоятью и в кожаных с позолотой ножнах – все это было из другого мира…
Лицо гостя, правда, показалось Грише сперва чересчур обыкновенным. Не боевое, не овеянное океанскими ветрами, а вроде как у знакомого доктора Евгения Алексеевича Шелковникова – с мягкими щеками, светлыми желтоватыми глазами, с припухлостью улыбчивых губ. („На маменьку похож“, – шепнула Грише Аглая, которая хорошо помнила Елену Константиновну; Гриша чуть не брякнул, что у маменьки небось не было маленьких пушистых бакенбард, но вовремя прищемил язык.)
Встретили гостя как родного, хотя и не ждали столь раннего приезда.
Конечно же, Николай Константинович привез подарки. Что там для взрослых – Гриша не разобрал (не подглядывать же!), а девочкам достались большущие куклы в немыслимых столичных платьях. В том числе и Лизавете-красавице, хотя она и не была племянницей капитана. Только на Гришу капитан Гарцунов глянул с растерянностью. Он не ведал, что у его сибирского зятя есть воспитанник. Но он быстро нашелся в сложных обстоятельствах.
– А ты, значит, Гриша? Рад знакомству… Я полагаю, не дарить же мальчику игрушку, как для девочек, потому – вот… – Он извлек бумажник с медными уголками и вынул блестящий серебряный рубль. – Получай. Пусть это будет началом твоего собственного капитала… Смотри, рубль этот особенный…
Гриша, сопя от радостного смущенья, смотрел. Конечно, рубль был замечательный, большущий, с разлапистым коронованным орлом, немножко старинный даже… но что в нем самое особенное?
– А ты взгляни, какого он года…
Гриша взглянул: 1814… Чем же он знаменит?
– В том году русские взяли Париж, закончивши нашу войну с Бонапартом, – сказал Николай Константинович. – Дата знаменитая… Правда, нынче новый Наполеон, под номером третьим, снова точит на Россию зубы, но о том уже особый разговор…
Рубль – деньги были немалые, можно корову купить. Но Грише зачем корова! Он затолкал рубль в карман нарядных плисовых штанов и обещал себе не терять его и не разменивать никогда в жизни. Монета в кармане дружелюбно звякнула об Агейкино стеклышко – словно поздоровалась…
Вечером было застолье – с пирогами, с водочкой и наливками для взрослых, с ягодными соками для детей… Девчонки настояли, чтобы в соседней комнате показать дядичке Коле „туманные картины“. Полина Федоровна цыкнула было на неугомонных сестриц: не время выходить из-за стола, но Николай Константинович не захотел обижать племянниц.
- Синий город на Садовой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Детские приключения
- Лесь с Ильинки-улицы - Валентина Ососкова - Детские приключения
- Алые перья стрел - Сергей Петрович Крапивин - Детские приключения / Детская проза
- Бежим отсюда! - Андрей Жвалевский - Детские приключения
- Неизвестные приключения Петрова и Васечкина - Сергей Арсеньев - Детские приключения
- Тайна опаловой шкатулки - Хильберто Ортис - Детские приключения
- Пропавшая Джина - Сергей Токарев - Детские приключения / Детская проза / Детская фантастика
- Приключений не предвидится. Айсберг и фонарный столб - Николас Гэннон - Детские приключения
- Боря Синицын и чудо-птицы - Лариса Кальматкина - Детские приключения
- Осоиное чудо - Гэллико Пол - Детские приключения