Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да.
– Федю Ефимова я знаю уже пятый год. Хороший летчик. Досрочно капитана получил. Кем вы ему приходитесь, простите?
– Мы с ним учились в одном классе, Павел Иванович. – Нина вздохнула. – Любили, чего уж там… Потом на десять лет потерялись. Муж у меня, девочке пять лет. – Она опять вздохнула. Горько и безысходно.
Не зная, как утешить эту милую запутавшуюся женщину, Чиж вдруг разоткровенничался:
– Когда Ефимов прибыл к нам, я командовал этой частью. Думал, впереди еще жизнь. Но в один прекрасный осенний день оказалось, что жизнь уже позади. Сердце какое-то не такое стало. Запретили летать. А какой я командир, если не летаю? Попросился на другую работу. Жизнь, Нина Михайловна, уходит почти на глазах. Имейте это в виду.
Чиж насторожился. По асфальтовой дорожке бежала Юля.
– Кажется, за мной, – сказал он и встал. – Ефимов хороший летчик. Надежный. Я летал с ним. Ему можно довериться.
– Товарищ полковник, – на крыльце появился дежурный по КПП. – Вас зовут на стартовый командный пункт.
– Летят? – спросил Чиж.
– Да, – ответил сержант.
– Ну, вот и дождались, – улыбнулся Чиж. – Через час будут. Есть еще время?
– Конечно, – сказала она. – Спасибо вам, Павел Иванович.
В предчувствии работы Чиж распрямил спину, пошевелил плечами, расправляя грудь. Сейчас начнется, так что надо «запасаться кислородом».
– Кто это? – спросила Юля.
Чиж шел быстро, и она, чтобы не отстать, вцепилась в рукав его кожанки.
– Я могу закрутиться, а ты не забудь… Увидишь Федю Ефимова, скажи, что его ждут. У нее мало времени.
– Ты не сказал, кто это.
– Нина Михайловна. Друзья они, учились вместе.
– Ясно.
– Ничего тебе не ясно. Тут еще никому ничего не ясно. – Чиж наклонился и сгреб в ладонь пучок скошенной травы. Еще вчера головки клевера фиолетово горели на зеленом ковре. Сегодня уже слиняли, сморщились, окрасились рыжими пятнами. Запах от подсохшего клевера дурманил, настраивал на замедленный темп.
«Вытянуться бы на этой траве», – усмехнулся Чиж и передал пучок подсохшего клевера Юле.
– С этим запахом у меня связана одна история. Подбили меня возле Гомеля. Сел кое-как на луг, вывалился из кабины прямо в сено. Подобрали без сознания. Нанюхался, видно, от пуза, до сих пор помню.
– Хорошо пахнет, – только и сказала Юля.
У входа в «высотку» Чиж осмотрелся. И вправо, и влево, и впереди лежало бескрайнее поле аэродрома. Над бетонной полосой спокойно колыхалось знойное марево. Нагретый воздух подымался густыми витками, словно неведомая сила отсасывала с земли слежалые волокна тонких стеклянных нитей; ослабевшее солнце все еще работало, расточительно щедро исходя теплом.
Возле домика дежурного звена появилась санитарная машина. Заняли свою позицию пожарники. Пульс аэродрома набирал рабочий ритм.
На пятом, предпоследнем пролете лестницы Чиж почувствовал сухость во рту. Остановился, облизал губы, прокашлялся. Дело дрянь. Надо больше ходить пешком, обтираться по утрам холодным полотенцем, трусцой бегать. Движение – это жизнь.
На СКП – стартовом командном пункте – все было готово к приему новых самолетов. Дежурный штурман встал, увидев Чижа, но тот махнул рукой: дескать, сиди работай. Эфир в динамиках потрескивал далекими электрическими разрядами; щелкая секундомерами, проверяла свое хронометражное хозяйство Юля. И только солдат-наблюдатель спокойно шлифовал шкуркой выточенный из плекса самолетик. Его оптика была давно отлажена и наведена куда полагалось. Чиж взял микрофон внутренней связи, началась проверка готовности служб.
Эскадрилья прошла над полем аэродрома в парадном строю. Прошла низко, на предельной высоте. Прошла как ураган. Готовясь в прошлом к воздушным парадам, Чиж видал картинки и похлестче, удивить его чем-либо было трудно. Да и новые самолеты знал по рисункам и фотографиям.
Но то, что пронеслось перед его глазами сейчас, вызвало грусть у старого истребителя – эта техника ему уже никогда не покорится. Рассыпавшись букетом за полосой, самолеты набирали заданный эшелон, чтобы с равными промежутками времени выйти на посадочный курс.
И пошла привычная, как жизнь, работа. С минутами предельного напряжения и такими же короткими минутами отдыха.
«„Медовый“, я «полсотни первый», дайте прибой». Это Волков. Его голос, даже сдобренный шумами эфира, Чиж отличит среди сотни других голосов. Круто набирает Ваня Волков высоту. Круто. Еще будучи лейтенантом, заявил о себе как главнокомандующий.
Чиж помнит тот зимний день, когда они с полковником Гринько мучились над разработкой летно-тактического учения. Гринько явно не хотелось иметь дело с полевым грунтовым аэродромом. Во-первых, не оберешься мороки с перевозкой технического персонала и оборудования, а во-вторых, грунт не бетон, для реактивного истребителя площадка не самая подходящая. А учения хотелось провести красиво, ждали командующего.
Тогда и встрял в разговор Ваня Волков, помогавший клеить карты.
– Теперь понятно, почему летчики боятся грунтовой полосы как огня. Лучше, говорят, катапультировать.
Гринько замер. В его прищуренных глазах появился недобрый блеск.
– Кто этот невоспитанный офицер? – спросил он Чижа.
– Лейтенант Волков, – представился очень бодро Иван. – Я, товарищ полковник, прошу прощения за несдержанность, но вопрос, который вы обсуждаете, касается больше нас, молодых летчиков. При таком подходе к летно-тактическим учениям мы не научимся воевать. Красота нужна на парадах.
– Во-о-он! – гаркнул Гринько.
– Это не уставная команда, – заметил спокойно Волков и вышел.
Гринько молчал минут десять. Свесив над картой серебристый чуб, он упирался в стол крепко сжатыми кулаками и не мигая смотрел в одну точку. Под загорелой кожей рук матово белели напряженные суставы пальцев.
– Сукин сын, – наконец прохрипел он. – Молоко на губах не обсохло, а туда же, учить. Посмотрю я, как он будет садиться на грунт. И техника к самолету не подпускай, Павел Иванович. Он инженер с дипломом. Пусть к повторному полету самолет на запасном аэродроме готовит сам. Под контролем, конечно.
План учений был перепахан с ног до головы. Работа с грунтовых аэродромов стала главной на учениях, а Волков все задания выполнил четко и даже, можно сказать, с блеском. Когда командующий похвалил офицеров штаба за грамотную разработку учений, Гринько сказал Чижу:
– Представляй этого сукиного сына на командира звена. Поддержим. А то начнет командующего поправлять.
Он же выдвинул Волкова и на должность комэска, и на учебу послал в академию. Когда Волков, завершив образование, возвратился в полк к Чижу заместителем, Гринько уже был на пенсии.
– «Полсотни первый», я «Медовый», вы на посадочном, удаление двадцать.
Точку в пространстве, где должен появиться идущий на посадку самолет, Чиж обычно находил сразу. Беспрерывно работающий компьютер в уме считал безошибочно, как только задавались параметры. Скорость, удаление известны, остальное – дело техники.
– Шасси выпущены! – выкрикнул наблюдатель, не отрывая глаз от прибора.
Чиж направил взгляд в ту самую точку в пространстве, но самолета не обнаружил. «Неужто и глаза ни к хрену?» – мелькнуло тоскливое предположение. И тут он увидел самолет Волкова. Похожий на раскоряченного петуха истребитель снижался по крутой глиссаде. На таком удалении ему следовало иметь значительно меньшую высоту.
– Разучился садиться он, что ли, – буркнул Чиж, сжимая в руке «матюгальник» – так нелепо называли летчики командирский микрофон.
– Просто у этого самолета иная глиссада, – спокойно подсказал штурман.
Ну конечно же! Как он мог такое забыть?
От огорчения заныло в левом плече. Чиж расслабил руку, встряхнул кисть, но боль продолжала сверлить плечо и даже перекинулась ниже, к локтевому суставу.
– Удаление два, – сказал динамик, и Чиж опять с тревогой посмотрел на самолет Волкова: не мог он убедить себя, что такая глиссада соответствует заданной. Укоренившаяся годами привычка сидела в нем, как ржавый гвоздь в сухом дереве.
– Над ближним!
«Сядет с перелетом», – решил Чиж и, уже не отрывая глаз, стал следить за посадкой командира полка. Самолет явно «сыпался». Но у земли плавно выровнялся, показалось – еще больше растопырил ноги, заскользил над серым бетоном и коснулся колесами полосы в том самом месте, где вся она была исписана черными продольными мазками. Каждый возвратившийся на землю самолет оставлял здесь автограф, свидетельствующий о благополучном завершении полета. Два дымка под колесами командирского самолета подтвердили – посадка произведена по высшему классу. Значит, руководителю полетов придется осваивать новые посадочные параметры.
За самолетом Волкова еще трепетал серый крест тормозного парашюта, а разрешение на посадку уже запрашивали «полсотни пятый» и «полсотни шестой».
- Машинист - Михаил Фёдорович Колягин - Советская классическая проза
- Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза
- Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко - О войне / Советская классическая проза
- Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов - Советская классическая проза
- Свет-трава - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Лога - Алексей Бондин - Советская классическая проза
- Под крылом земля - Лев Экономов - Советская классическая проза
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Желчь - Александр Шеллер-Михайлов - Советская классическая проза
- Матросы - Аркадий Первенцев - Советская классическая проза