Форма входа
Читем онлайн Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад - Кейт Бернхаймер
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
После она уже совсем забыла, чего желала отыскать среди людей. Зимою возвращалась — ежегодный обряд — и бушевала, ища побольше, получше… чего? Она уже не робела. Заваливала костры, хоронила селян под своими покровами снега. Люди звали ее жестокой — уже не дурочкой простодушной — и не понимали, отчего она стала так похожа на них.
Тот год зима растянулась — апрель, май, июнь, июль. К августу уже для тепла жгли дни календарей. Царь повелел: тому, кто низвергнет ее, никогда больше не придется работать. Но те, кто некогда глотки друг другу рвали, лишь бы ее подманить, теперь лишь упрашивали: только уйди. Рога и дудочки забросили, голоса слились в один: «Провались ты, Страсть! Пошла прочь! Уходи! Вон!»
Сентябрь, октябрь, ноябрь. Зима увела в другую зиму. Царские охотники расставляли на Страсть капканы. Стреляли наповал, а заряды лишь тонули в снегу. Декабрь, январь, февраль, март. Месяцы теряли смысл, годы — счет. Какие уж тут слова? Время отмерялось лишь мучительным наступленьем голода. Люди уже томились по смерти.
В конце концов у царя остался лишь сын — только его можно было отправить из дворца за дровами, разогреть царю кашку. Когда началась та нескончаемая зима, парнишка был еще молод и о Страсти слыхал только, что чудовище она ненасытное, жрет человеческую жизнь. Соображал, что ее нужно бояться — это зверь огромный, как все их царство, тело ее объемлет горы и долы; говорят, эта женщина мужей замораживает своим дыханьем. Отцу даже не пришлось его предупреждать, чтоб был осторожней.
Сапоги он надел из воловьей шкуры на меху, втрое шнуром подвязал их до бедра. Шапку и рукавицы ему стачали из той же шкуры, и сидели они так ладно, что в них и вздрогнуть было негде. А вот тулуп шубой был благородной: царю его завещал его отец, которому одеянье досталось по наследству от его отца, — традиция, говоря короче, уходила к тому поколению, после которого больше не осталось позолоты на листьях семейного древа. Но из чего был сделан тулуп этот, люди уже не помнили: из шкуры ли вымершего зверя — не дракона ли? — а то из самой земной коры. В тот день царь возложил это одеянье на своего сына.
Взяв топор и пилу, парнишка ушел в леса. Быть может — впервые за все свои шестнадцать лет остался один, если б, помстилось ему, не пара глаз, на него устремленных. Если взглянуть искоса — пасмурно-серых, но стоило посмотреть туда прямо, и они прояснились: два открытых зрака. На него смотрела девочка — он таких раньше и не видывал. Все маленькое тело заснежено, а волосы спутаны жестоким ненастьем, что изгалялось над всею ее наготой.
Сказать правду, парнишка не был особым храбрецом. Сжалься он над нею, спаси девушку от зимы, уведи под крышу — глядишь, судьба его постигла бы та же, кинься он на нее. А он подходил, ничего не желая: только подойти ближе.
Холоднее, холоднее, все холодней. Он протянул к ней руку. Снежная шуба ее была мягка, как мех. Он смахнул снег, и пока тот падал, ее голые руки встретились с плечами царского сына — снять и его оболочку.
Говорят, последним замерзающее тело чувствует всепроникающий жар. Девушка все ближе — вот изморозь уж тает у нее на грудях и бедрах, на шее напряженной, на пределе живота, — и все больше одеяний он отпускает от себя. После чего Страсть, люди бают, увела его прочь.
Зима ужалась до весны, опрометью накинулась на лето. Царь отправился искать сына. А нашел на опушке лишь тулуп, что его мальчик надевал. Ни крови на нем не было от зубов зверя. Ни косточки не осталось — и похоронить нечего. Жизнь шла своим чередом.
В тот год зима не пришла. Ни один крестьянин не видел больше Страсть. Работали весь декабрь, словом перекинуться некогда, столь неуклонно рожала земля. Процветание — отдыхать-то когда? Еще год миновал, два и три года, четыре. Погода не отступала, полям не выпадало отоспаться под снежным одеялом. Так все и шло, рабочие руки не знали покоя.
Паши да сей да жни да паши да сей да жни да паши. Редко-редко мерный этот шаг сбивался на час от раскатов далекой бури. Царь, у себя во дворце запершись, верил: это горние боги оплакивают с ним вместе потерю сына. А крестьяне знали: то почва лесная взбрыкивает, а вовсе не буря. То Страсть с любимым своим борется — с тем пареньком, что увлекся ею до того, что ощутила она себя люто — да полно, может ли быть такое? — человечицей.
* * *Не могу сказать, когда впервые услышал о русской «снежной деве» — Снегурочке, — или кто мне рассказал эту сказку. Больше того, с тех пор мне ни разу не попадалось ничего похожего на ту версию, которую я запомнил. Надо полагать, ошибка где-то у меня в памяти: вероятно, той версии вовсе не существует. «Страсть» я написал, чтобы сохранить ту Снегурочку, что осталась со мной, пусть она и плод моего воображения.
У фольклора много слоев. Каждое изложение какого-нибудь сюжета — редакция, подогнанная под конкретные время и место. Мне хотелось бы верить, что процесс этот нескончаем — даже в обществе, которое отнесло прочь от традиции спонтанного рассказывания сказок, и оно теперь больше ценит письмо и запись. За прошедшие полтора века поставлены балет, опера и два фильма на основе русской сказки о снежной деве, а это знак того, что Снегурочка по меньшей мере выжила при переходе к носителям для записи. Она очень жива, и если даже при каждом появлении — включая и мою историю — иная, это как-то неуловимо ей к изменчивому лицу.
— Дж. К.
Перевод с английского Максима НемцоваЛюдмила Петрушевская
ГДЕ Я БЫЛА
Россия. «Иван-Царевич»
Как забыть это ощущение удара, когда от тебя уходит жизнь, счастье, любовь, думала женщина Юля, наблюдая в гостях, как ее муж сел и присох около почти ребенка, все взрослые, а эта почти ребенок. А потом он поднял ее и пошел с ней танцевать, а по дороге сказал своей сидящей Юле, показав глазами на девушку: «Гляди, какое чудо вымахало, я ее видел в шестом классе», — и радостно засмеялся. Дочка хозяев, действительно. Живет здесь. Как забыть, думала Юля на обратном пути в вагоне метро, когда пьяноватый муж (слуховой аппарат под видом очков) важно начал читать скомканную газету и вдруг смежил усталые глазенки под ярким светом. Ехали, приехали. Он сел с той же газетой в туалете и, видимо, заснул, пришлось его будить стуком, все было мелко, постыдно, а что в быту не постыдно, думала Юля. Муж храпел в кровати, как всегда когда выпьет. «Господи, — думала Юля, — ведь ушла жизнь, я старуха никому не нужная, за сорок с гаком, пропала моя судьба».
Утром Юля в одиночестве приготовила семейный завтрак и вдруг сообразила, что надо пойти куда-нибудь. Куда — в кино, на выставку, даже рискнуть в театр. Главное, с кем, одной идти как-то неловко. Юля обзвонила своих подруг, одна сидела обмотавшись теплым платком, болезнь называлась «праздник, который всегда с тобой», почки. Недолго поговорили. У другой никто не брал трубку, видимо, отключила телефон, третья собиралась уходить, стояла на пороге, заболела какая-то очередная престарелая родня. Эта подруга была одинокая, но всегда веселая, бодрая, святая. Мы не такие.
Можно было начать убираться, начальница на работе говорила: «Когда мне было плохо, вот когда диагноз поставили как у сестры, сразу после ее смерти, я пришла домой и взяла и стала мыть пол». Далее следовала история чудесной ошибки в диагнозе. А идея была такая: не сдаваться! Чистые полы!
Стирка, посуда, все раскидано после вчерашних сборов на этот противный день рождения у институтской подруги мужа. Убраться и потом думать, что никто ничего не делает, все одна только она. Муж встанет расспавшийся после вчерашнего, будет смотреть на домашних неохотно, брюзжать, орать, вспоминать волшебное видение, дочь хозяев, а как же. Уйдет до ночи. Надо скрыться, скрыться куда-нибудь. Пусть сами раз в жизни. Больше нет сил.
И тут Юля вспомнила, а не поехать ли в то единственное место, где никогда не удивятся, примут и напоят чаем и выслушают, и даже постелят переночевать — то есть не поехать ли к старой дачной хозяйке, у которой жили много лет подряд, еще когда Настя была маленькая, а они с мужем Сережей надеялись на лучшее будущее. Эта дачная хозяйка была для Юли очень дорогим воспоминанием, при всех сложных отношениях с собственной матерью Юля привязалась к совершенно посторонней старушке, трогательному и мудрому существу. Она казалась Юле даже красивой, доброй и по-детски хитрой. Хотя эта баба Аня с собственной дочерью, в свою очередь, жила много лет в разводе, если можно так выразиться, — та не ездила к матери, гуляла на полную катушку, зато оставила бабке в наследство малолетнюю Маринку, забитое черноволосое существо, боящееся чужих людей.
Вот! Когда ты всеми заброшен, позаботься о других, посторонних, и тепло ляжет тебе на сердце, чужая благодарность даст смысл жизни. Главное, что будет тихая пристань! Вот оно! Вот что мы ищем у друзей!
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад - Кейт Бернхаймер бесплатно.
Похожие на Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад - Кейт Бернхаймер книги
- Папа сожрал меня, мать извела меня - Майкл Мартоун - Проза
- Записки бойца Армии теней - Александр Агафонов-Глянцев - Проза
- Любовь по-французски - Коллектив авторов - Проза
- Папа Жора - Петр Немировский - Проза / Повести
- Пьяный корабль. Cтихотворения - Артюр Рембо - Проза
- Время Паука - Юстейн Гордер - Проза
- Настигнут радостью. Исследуя горе - Клайв Стейплз Льюис - Проза
- Геракл - Еврипид - Проза
- Другая страна - Джеймс Болдуин - Проза
- Призрачный снимок - Эрве Гибер - Проза
