Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабушка, по-прежнему улыбаясь, кивнула головой.
– Боюсь, ты прав. Но не забывай: сила приходит и уходит. У тебя она есть. А твой брат не получил даже малой толики.
– Возможно, это не совсем так, – возразил я. – Просто мой брат слишком труслив и робок. Брат видел Лэшера, но тот состроил отвратительную гримасу и не подпустил его к колыбели Кэтрин. Я– совсем другое дело. Меня не так просто испугать. Но ему нет нужды строить мне гримасы. Он знает, у меня хватит ума, чтобы не опрокинуть колыбель Кэтрин. Но объясните мне, бабушка, каким образом ведьма, пусть даже очень могущественная, сумеет даровать ему плоть навсегда. Даже когда он находится рядом с матерью, ему удается сохранить видимое и осязаемое обличье минуты на две-три, не больше. Как по-вашему, на что он надеется?
– Не знаю, – пожала плечами бабушка. – У него есть свои тайны, которые мне неведомы. Но пока играет музыка, я хочу тебя кое о чем предупредить. Прошу, слушай внимательно. Даже в мыслях я боялась признаваться себе в том, что открою тебе сейчас: когда он получит то, что хочет, он уничтожит всю нашу семью.
– Но почему? – прошептал я.
– Сама не знаю, – сурово и веско произнесла бабушка. – Но именно этого я боюсь больше всего на свете. Ибо я думаю – нет, чувствую нутром, – он любит нас, нуждается в нас и одновременно нас ненавидит.
Лишившись от изумления дара речи, я размышлял над ее словами.
– Полагаю, он сам этого не осознает, – продолжала бабушка– Или, по крайней мере, не желает, чтобы об этом проведал кто-нибудь из нас. Чем больше я размышляю о судьбе нашего рода, тем крепче убеждаюсь в том, что ты послан нам с особой целью. Именно тебе предстоит передать сестре, этой несмышленой малышке в колыбели, все, что ты от меня услышишь. Господь свидетель, Маргарита слишком легкомысленна. Она ничего не желает знать и в своем ослеплении вообразила, что управляет миром. А я уже так стара, что страшусь адского пламени. Быть может, поэтому общество трехлетнего херувимчика приносит мне такое утешение.
– Вы говорили, grand-mere, что больше всего на свете он жаждет обрести плоть, – вернул я бабушку к особенно занимавшей меня теме.
Помню, впрочем, мне очень польстило, что меня назвали херувимчиком, и я был не прочь услышать дальнейшие похвалы своему очарованию и прелести. Однако вопросы куда более сложные тревожили мой детский разум.
– Что это означает – обрести плоть? – вопрошал я. – Неужели он и правда станет человеком? Но каким образом? Будет ли он вновь рожден, или воспользуется телом умершего, или…
– Нет, – прервала поток моих вопросов бабушка. – Он заявляет, что знает свой удел. Утверждает, что носит в самом себе зачаток нового существования. И настанет день, когда ведьма и мужчина, совокупившись, создадут магическую завязь, из которой он выйдет в этот мир. Он уверен также, что мир примет его и отнесется к нему доброжелательно.
– Отнесется к нему доброжелательно… м-да-а, – протянул я, задумавшись. – Но вы сказали, бабушка, он уверен в том, что вновь обретет плоть. Следовательно, он уже существовал во плоти?
– Это было давно, очень давно, и я не могу сказать тебе, в каком именно обличье он пребывал. Полагаю, он совершил немало прегрешений. И посему обречен существовать в эфемерной форме, страдая в одиночестве под грузом своих знаний. Но он не согласен с подобным приговором и никогда с ним не смирится. Он ждет появления в нашей семье сильной ведьмы, которая станет для него тем, чем была Дева Мария для Христа. Сосудом для воплощения.
Поразмыслив над всем, что услышал, я глубокомысленно изрек:
– Значит, он не дьявол.
– Почему ты так: считаешь? – удивилась бабушка, словно мы с ней не обсуждали только что этот вопрос.
– Потому, – ответил я, – что, если дьявол и правда существует – а в этом я, кстати, далеко не уверен, – у него есть более важные занятия.
– А с чего это ты, мой мальчик, решил усомниться в существовании дьявола?
– Я читал Руссо, – с гордостью сообщил я. – Согласно его философии, все зло в мире – от человека, а не от дьявола.
– Что ж, – усмехнулась бабушка, – может, со временем ты прочтешь труды еще какого-нибудь философа и изменишь свои взгляды.
На этом наш разговор закончился.
Но прежде чем бабушка отошла в иной мир – а это случилось вскоре после описанной здесь беседы, – она успела немало поведать мне о Лэшере. Излюбленным способом, посредством которого он расправлялся со своими жертвами, был страх. Приняв человеческое обличье, он по ночам вгонял в ужас кучеров и всадников и вынуждал их сворачивать с дороги и тонуть в болотах. Подчас ему удавалось испугать даже лошадей – лучшее доказательство того, что в эти мгновения он действительно был материален.
Если надо было проследить за любым из смертных, будь то мужчина или женщина, никто лучше Лэшера не мог справиться с подобной задачей. В своей удивительно непосредственной, почти ребяческой манере он рассказывал не только о делах, но и о помыслах предмета своих наблюдений. Однако выражения, которыми он пользовался при этом, были весьма своеобразны и требовали осторожного толкования.
Разумеется, Лэшер не знал себе равных и в воровстве. Как правило, он похищал мелкие вещи, хотя иногда добычу его составляли банкноты на значительную сумму. Он также обладал умением входить в тело смертного – правда, на непродолжительное время, – с тем чтобы видеть его глазами, слышать его ушами, осязать его кожей. После подобных опытов он обыкновенно чувствовал себя предельно утомленным и измученным и нередко в припадке бешеной злобы и зависти убивал несчастного, чье тело только что покинул. Это означало, что помогать ему в таких выходках следовало с крайней осмотрительностью, ибо невинный обладатель тела, в которое он входил, зачастую подвергался уничтожению.
Мари-Клодетт сообщила, что подобная неприятность уже случилась с одним из ее многочисленных племянников, а моих кузенов. После этого прискорбного случая она взяла за правило следить за Лэшером и научилась подчинять его своей воле. Иногда она подолгу изводила призрака молчанием, закрыв глаза и делая вид, что не слышит ни единого сказанного им слова.
– Помучить его не так уж трудно, – поделилась она со мной. – Ведь он наделен способностью чувствовать, обижаться, плакать. Откровенно говоря, вот уж кому я не завидую, так это ему.
– Я тоже, – откликнулся я.
– Никогда не презирай его и не позволяй себе над ним насмехаться, – посоветовала бабушка. – Иначе он проникнется ненавистью к тебе. Всякий раз, когда его видишь, отводи взгляд.
Вот уж нет, усмехнулся я про себя, но счел за благо промолчать.
Примерно через месяц бабушка умерла. Когда это случилось, мы с Октавием находились в болотах. Нам захотелось пожить на лоне дикой природы, на манер Робинзона Крузо. Вытащив на твердую землю нашу утлую плоскодонку, мы разбили лагерь. Затем Октавий отправился на поиски хвороста, а я попытался разжечь костер из тех нескольких веток, что оказались у меня под рукой. Как: я ни старался, попытки мои оставались безуспешными.
Внезапно еле тлеющий огонь вспыхнул множеством искр. Я удивленно вскинул голову. Передо мной собственной персоной стояла Мари-Клодетт, моя обожаемая бабушка. Никогда прежде она не выглядела столь бодрой и цветущей. Свежие ее щеки сияли румянцем, губы казались сочными и мягкими. Без всякого усилия она подняла меня с земли, поцеловала и опустила вновь. А потом она исчезла. Исчезла в мгновение ока. Лишь маленький костер по-прежнему горел у моих ног.
Я понял, что означало это видение. Бабушка прощалась со мной. Она отошла в иной мир. Я позвал Октавия и сказал, что нам необходимо безотлагательно вернуться в Ривербенд. По пути домой нас настиг жестокий ураган, и нам пришлось пробираться сквозь сплошную стену дождя, сражаясь с неистовым ветром, порывы которого швыряли нам в лицо листья, обломки сучьев и даже мелкие острые камни. Наконец мы добрались до ворот дома, и рабы, выбежавшие нам навстречу, поспешили укутать нас одеялами.
Мари-Клодетт и в самом деле скончалась. Заливаясь слезами, я рассказал матери о том, каким образом узнал об этом горестном событии. Думаю, впервые за всю мою недолгую жизнь мать получила возможность убедиться в моей незаурядности. И хотя я сидел у нее на коленях, свернувшись калачиком, она впервые разговаривала со мной не как с несмышленым дитятей, а как со взрослым мужчиной.
– Значит, бабушка посмотрела на тебя и поцеловала… – несколько раз повторила она.
А потом в спальне покойницы, где родственники и слуги рыдали, открытые ставни хлопали на ветру, а охваченный ужасом и тоской священник читал молитвы, я вновь увидел нашего семейного призрака. Он стоял за плечом матери. Глаза наши встретились, и я заметил, что взор его полон мольбы и затуманен слезами. А потом он исчез – как бывало всегда.
Наверное, Майкл, вы полагаете, что именно так закончится и моя собственная история, то есть сейчас вы мысленно произнесете ее заключительные слова «И тогда Джулиен исчез» – и… Но где я окажусь после этого – вот в чем вопрос. Куда мне предстоит отправиться? Где я обретался до того, как вы призвали меня сюда, – на небесах или в аду? Я так устал, что мне безразлична моя дальнейшая участь. Полагаю, в этом мое спасение.
- Талтос - Энн Райс - Ужасы и Мистика
- Вампир. Английская готика. XIX век - Джордж Байрон - Ужасы и Мистика
- Человек в черном костюме - Кинг Стивен - Ужасы и Мистика
- Представление в Старом Риме - Мариус Форн - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- К Хэллоуину. Лифт: кошелёк или смерть - Christy Cher - Триллер / Ужасы и Мистика
- Пандора - Энн Райс - Ужасы и Мистика
- Большая книга ужасов. Коллекция кошмаров - Екатерина Неволина - Ужасы и Мистика
- Черная камея - Энн Райс - Ужасы и Мистика
- Дар волка - Энн Райс - Ужасы и Мистика
- Вампир Лестат - Энн Райс - Ужасы и Мистика