Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пули свистели над самыми головами солдат. Несколько взрывов один за другим сотрясли землю позади, в районе их позиций. Вторая русская «тридцатьчетверка» отошла назад. Теперь, маневрируя вдоль своих позиций, она и тяжелый танк KB непрерывно били из своих орудий. Мстили за сгоревший экипаж. Взрывы цепочкой росли по направлению к переднему краю третьей роты. Взрывная волна накрыла как раз то место, где минуту назад находились Отто и Шульц. Несколько метров колючей проволоки только-только починенного заграждения взлетели в воздух вместе с телами товарищей Отто.
Своего ротного Отто узнал только по голосу:
— Где вас носит, Барневиц, черт вас дери?!
Паульберг полулежал, опершись локтем левой руки в землю. В кисти он сжимал артиллерийский бинокль, вглядываясь в него здоровым левым глазом. Его правый глаз и верх головы были перевязаны окровавленным бинтом. Правая рука тоже была наспех обмотана бинтом, который обрисовывал пустоту на месте трех пальцев — среднего, безымянного и мизинца. Уже потом, когда они ползли, вжимаясь в холодную грязь, Барневиц рассказал, что пальцы лейтенанту оторвало осколком. Во время контратаки тот бежал, стреляя из своего пистолета. Уцелели только указательный и большой палец — их защитила рукоять лейтенантского «вальтера».
Лейтенант тут же оборвал неожиданно робкую попытку обер-фельдфебеля оправдаться. Он отнял от бинокля свой уцелевший левый глаз и оглядел им всех троих. Отто показалось, что он пробуравил его насквозь. Накануне осколком ему рассекло правую бровь. Глаз остался цел, но заплыл от воспалившейся раны.
— Вы, обер-фельдфебель, и вы оба проберетесь к пулеметному гнезду! — ротный выцеживал слова.
Его рот при этом как-то нервно подергивался. Он как мог пересиливал боль, прикусывая свои мертвенно-бледные губы.
— Но… лейтенант… — начал было Барневиц. Лицо ротного исказила такая судорога, что обер-фельдфебель тут же заткнулся.
— Пулемет… нам нужен пулемет… — после каждого слова Паульберг переводил дух. — Пулемет… Возможно, он уцелел. Сейчас русские очухаются, и тогда нам крышка… Вы поняли, Барневиц?…
— Так точно, герр лейтенант… — обер-фельдфебель оглядел предстоящий им путь. Проход через траншею остался далеко позади. Да и толку теперь от него было немного. Все разворотило взрывами танков и артиллерии. Но теперь, когда они оказались впереди своих позиций, путь к пулеметному гнезду значительно сокращался. Просто взять влево, вдоль заграждений. Хотя никакого «просто» тут не светило. Добраться можно было только ползком, под непрерывным обстрелом.
И еще одно… Все — и Хаген, и Шульц, и обер-фельдфебель, и чертов обезумевший от боли лейтенант — прекрасно знали, что территория на подступах к пулеметчикам была заминирована. Дивизионные мастера нашпиговали весь этот выступ от души. Саперы прибыли накануне вечером. Под обстрелом они пробрались по узкому перешейку, который соединял окопавшихся на Лысой Горе «пятисотых» с дивизией.
Обер-фельдфебель оглянулся на Отто и Шульца. Тоска сквозила в его взгляде, такая же непредсказуемая и не сулящая ничего доброго, как чертово минное поле перед ними.
— Эй, вы оба, как ваши фамилии?
Отто понял, что ротный обращается к нему и Шульцу.
— Хаген… Отто Хаген, герр лейтенант. А это Шульц…
— Вы все уяснили, испытуемый Хаген?
— Так точно, герр лейтенант. Во что бы то ни стало достать чертов МГ и ударить из него по русским…
— Молодец, Хаген… — морщась, проговорил ротный. — Выполните приказ — представлю на вас рапорт… Карандаш я двумя пальцами еще сумею…
На лице его изобразилась гримаса, чем-то напоминающая улыбку Тут же ротный снова приник к окуляру бинокля.
— Выполняйте!…
XII
Отто полз первым. Его тощее, костлявое тело ощущало сквозь грязное сукно шинели каждую кочку, каждую ложбинку на стылой земле. Фонтанчики грязи, поднятые пулями, вырастали правее, возле проволочных заграждений. Пули шли высоко. Пока естественным заслоном от русских очередей для них оставался невысокий бугор по правую руку. Но впереди этот естественный заслон сходил на нет. Еще метров пятнадцать до гнезда с мертвыми пулеметчиками предстояло ползти на виду у русских. И еще мины.
Обер-фельдфебель полз замыкающим. Барневиц быстро понял, что к чему. Он пустил вперед Отто и Шульца. Сообразил, гад, что так его шансы сберечь свою шкуру значительно повышаются. Отто не спорил и не пререкался. Он полз на боку, активно, как поршнем, работая левым локтем, отталкиваясь подошвами. Так его худое и легкое тело занимало меньше полезной площади.
— Эй, Отто, осторожнее… — шипел позади Шульц. — Ты мне чуть глаз не вышиб своим каблуком!
— Ничего страшного, может, станешь ротным… Как наш бравый лейтенант… — донесся откуда-то сзади голос Барневица. Он еще и шуточки отпускал, гадина…
— Не напирай на меня… — только и мог ответить Отто. Каждому движению вперед он предпосылал быстрое, но аккуратное обследование лезвием ножа пятачка земли перед носом. В левой руке зажат ремень «шмайсера». Правая работает, точно щуп. Руку — вперед, лезвие — в землю. Раз, два, три… Чисто. Упираешься локтем и подтягиваешься еще на несколько сантиметров к пулемету. Все ближе и ближе к рапорту. Страх и напряжение зажали всего Отто, словно в чугунные тиски. В воспаленном мозгу звенело и прыгало одно только слово. То самое, произнесенное ротным. «Рапорт… рапорт… рапорт». К черту эту чертову высоту, эту Лысую Гору. Он обязательно доползет, он добудет этот чертов МГ. И тогда… тогда ротный подаст рапорт о его исправлении.
Вот лезвие уперлось во что-то твердое. Сквозь грохот и шум Отто ощутил, как кончик ножа вдавился в деревянную поверхность. Холодный пот обдал его, как из кружки. Мина!… Отто дал отмашку назад, мол, «стоп, машина!». Рука его осторожно, почти невесомо, делала тычок за тычком, определяя границы смертоносной болванки. По периметру она оказалась небольшой, квадратной. Наверняка обычная противопехотная «Шутцен».
Сколько раз он наблюдал за разминированием, когда в составе полевого арестантского подразделения выходил хоронить трупы на нейтральную полосу. Саперы часто работали вместе с ними. Иногда в течение часа-двух саперный расчет мог насобирать целую горку противотанковых и противопехотных мин. Тут были и русские, и немецкие мины, а также трофейные и союзнические — итальянские, шведские, финские, французские и венгерские, круглые, квадратные, конусообразные, цилиндрические и прочие «шкатулки смерти». Так называли их саперы. Юмор у них был всегда какой-то черный — все о смерти и кладбище, и сами они были неулыбчивые, как служащие похоронного бюро.
XIII
Вот и те, что вчера приползли минировать подступы к пулеметному гнезду. Та же похоронная команда… Хоть бы карту минного поля оставили. Наверняка она есть у майора. Да только много чести тратить время на то, чтобы ее раздобыть. Отто слышал о каких-то новинках военной промышленности Германии, которые недавно поступили на фронт и которых как дьявола боятся сами саперы. Очередное изобретение этих чертовых олухов-инженеров. Заряда в нее было запихано столько, что она могла поднять на воздух тяжелый танк. Но чертовы горе-изобретатели сделали свою деточку слишком чувствительной. Взрыв чудовищной силы происходил, даже, когда на нее нажимала ступня пехотинца. Часто она срабатывала еще при установке. Целые саперные расчеты разрывало в клочья. А потом эта «неженка» становилась практически неразминируемой. Извлечь ее было практически невозможно даже опытному саперу, который собственноручно ее установил.
Отто слышал вчера, как саперы упоминали о ней. Отто хорошо расслышал название «неженки». Ее звали «Дрюкбугель». Хотя вряд ли. Эта вроде бы в деревянном ящике.
Только бы не напороться на шрапнельные мины. В окопах их называли «лягушками». Такую и нащупать не получится. Ткнешь лезвием, а она — прыг из земли в воздух. Тогда всех троих накроет дождь из шрапнели. В радиусе метров двадцати пяти все осколками посечет.
— Ну ты, недобитый лапландский тюлень. Чего ты возишься?! — раздался позади нетерпеливый возглас обер-фельдфебеля. Ему явно было не по душе лежать на холодной земле, под носом у русских. Было еще одно. То, почему именно Отто оказался в группе «ответственных за пулемет» и первым обреченным на этом минном поле. По крайней мере, Хаген для себя выбор обер-фельдфебеля обосновывал именно этим. Нескрываемой ненавистью, которую Барневиц старался выказать в отношении испытуемого Хагена при каждом удобном случае. Причем со стороны самого Отто это никоим образом — ни словом, ни поступком — не было спровоцировано. А на провокацию Барневиц нарывался нешуточно. Правда, пока на словах. Слова эти били Отто наотмашь, словно приклады надсмотрщиков. Только закалка, полученная Отто в арестантских полевых подразделениях и в Лапландском лагере, помогала ему сдержаться и не ответить Барневицу. Но Отто ясно осознал, что невыносимая физическая боль от побоев не более мучительна, чем боли муки душевной, вызванной необходимостью терпеть словесные издевательства облеченного властью ублюдка.
- «Штрафники, в огонь!» Штурмовая рота (сборник) - Владимир Першанин - О войне
- В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков - О войне
- Вольфсберг-373 - Ариадна Делианич - О войне
- Командир штрафной роты - Владимир Першанин - О войне
- Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью - Сергей Михеенков - О войне
- Мой лейтенант - Даниил Гранин - О войне
- Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов - Владимир Першанин - О войне
- Штрафники против асов Люфтваффе. «Ведь это наше небо…» - Георгий Савицкий - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Время больших пушек. Битва за Ленинград и Севастополь - Александр Широкорад - О войне