Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, Ордынцев… Еще не Левин. И даже не Ленин. Просто персонаж, который, допустим, понадобился Толстому для расширения романа и который в результате тоже должен был как-то сгруппироваться вокруг Анны, как остальные мужские лица. Что это за человек? Насколько он интересен?
В черновиках Толстой постепенно старил своего героя: 26 лет, 30 лет… Пока не довел его до нужной кондиции – 32 года, как в окончательной редакции. Кити, напротив, молодела – из 20-летней девушки превратившись в 18-летнюю; 32 года и 18 лет почти в точности совпадают с историей женитьбы 34-летнего Толстого на 18-летней Сонечке Берс. Стало быть, Толстой не сразу пришел к решению отождествить себя с Левиным.
В черновиках Ордынцев, когда он обретает плоть и кровь, а не просто остается в планах на полях ранних рукописей, меняет свою фамилию на Нерадова. Фамилия – «говорящая». Человек не умеет радоваться жизни. Однако этот Нерадов – вполне жизнерадостный тип. Даже слишком жизнерадостный.
В раннем замысле Толстого Нерадов был приятелем не Стивы, как Левин, а Гагина, одного из вариантов будущего Вронского. И они оба влюблены в Кити, но пока не знают о чувствах друг друга. Позднее Ордынцев возненавидит Удашева (в которого превратится Гагин) как своего соперника. Ни о каких приятельских отношениях между ними речи быть уже не может.
Приехав в Москву, Нерадов останавливается у Гагина. Матери Гагина он не нравится, как в окончательной редакции романа он не будет сначала нравится матери Кити княгине Щербацкой. Почему? По той же самой причине: неотесанный «деревенщина».
«Что он всё такой же грязный?» – презрительно спрашивает Гагина его мать. И не мудрено. У Нерадова, приехавшего в Москву, «грязные, оборванные чемоданы».
Левин, приезжая в Москву, одевается в сюртук, пошитый у лучшего французского портного. Как это делал и Толстой, когда приезжал в Москву из Ясной Поляны.
Нерадов, каким его изображает Толстой в черновой редакции, совсем не похож на Левина, каким он станет в окончательном тексте. Это какой-то шут гороховый…
[ч]: И стройный широкий атлет с лохматой русой головой и редкой черноватой бородой и блестящими голубыми глазами, смотревшими из широкого толстоносого лица, выскочил из-за перегородки и начал плясать, прыгать через стулья и кресла и, опираясь на плечи Гагина, подпрыгивать так, что казалось – вот-вот он вспрыгнет ногами на его эполеты.
В дальнейших черновиках Нерадов снова становится Ордынцевым. Но это мало меняет его характер. Это все тот же карикатурный молодец из какого-то анекдота. Вариант остановки у Гагина меняется на «нумер» гостиницы, но и здесь он поигрывает мускулами и занимается легкой атлетикой со слугой.
[ч]: Ордынцев засмеялся ребяческим смехом и поднял и подкинул Елистрата.
Изумительной, наполненной тончайшей психологией сцены встречи Левина и Кити на катке в Зоологическом саду нет в сохранившихся черновиках. В Зоологическом саду Ордынцев (он же Ленин в одном предложении) демонстрирует на сельскохозяйственной выставке свою телку «русского завода»:
[ч]: В одном из таких домиков стоял Ленин перед стойлом, над которым на дощечке было написано: телка Русского завода Николая Константиновича Ордынцева, и любовался ею, сравнивая ее с другим знаменитым выводошем (видимо, от слова «выводить». – П.Б.) – завода Бабина. Чернопегая телка, загнув голову, чесала себе задней головой за ухом.
Не будем смеяться над очевидной опиской Толстого, где задняя нога поменялась с головой и стала чесать сама себя. Хотя неряшливость Толстого в черновиках порой изумляет. Важно, что в окончательной редакции Толстой, повинуясь инстинкту великого художника, перенес эту телку из Москвы в деревню, сделав ее дочерью любимицы Левина коровы Павы. И все встало на свои места. А в Зоологическом саду Левин встретится с Кити на катке, и это будет одна из самых прекрасных сцен в романе, которую так любят кинематографисты.
Толстой в черновиках как бы «прощупывал» характер своего героя, явно примеряя его на самого себя.
Ордынцев – все-таки непростой характер. За его молодечеством и мускулатурой атлета скрывается натура гордая, но уязвимая, неуверенная в себе. Здесь отчетливо проступают черты Левина в окончательной редакции. И даже в черновиках эти черты, может быть в силу их схематичности, проступают более выпукло.
Ордынцев – сирота. Он не знал отца и матери. У него есть младший брат, над которым он держит опеку, но нет сводного, как у будущего Левина. Как и будущий Левин, он тоже мечтает о женитьбе, придавая ей огромное значение, видя в ней чуть ли не главный смысл жизни. Но требования его к будущей невесте чрезмерно высоки:
[ч]: Но подчинится ли она (Кити Щербацкая. – П.Б.) моим требованиям? Она хороша, среда ее глупая московская светская. Правда, она особенное существо. Та самая особенная, какая нужна для моей особенной жизни. Но нет ли у ней прошедшего, не была ли она влюблена? Если да, то кончено. Идти по следам другого я не могу.
Кити не была влюблена в прошедшем. Она сейчас влюблена. И не в Ордынцева, а в Удашева. И очень скоро Ордынцев об этом узнает. Больше того, он это предчувствует. И знает, что он Кити за это не простит:
[ч]: Его мучала мысль об невыносимом оскорблении отказа, в возможность которого он ставил себя.
Тем не менее, когда он идет к Щербацким делать предложение Кити, душа его поет.
[ч]: Никогда после Ордынцев не забыл этого полчаса, который он шел по слабо освещенным улицам с сердцем, замиравшим от страха и ожидания огромной радости, не забыл этой размягченности душевной, как будто наружу ничем не закрыто было его сердце; с такой силой отзывались в нем все впечатления. Переход через Никитскую из Газетного в темный Кисловский переулок и слепая стена монастыря, мимо которой, свистя, что-то нес мальчик и извозчик ехал ему навстречу в санях, почему-то навсегда остался ему в памяти. Ему прелестна была и веселость мальчика, и прелестен вид движущей[ся] лошади с санями, бросающей тень на стену, и прелестна мысль монастыря, тишины и доживания жизни среди шумной, кишащей сложными интересами Москвы, и прелестнее всего его любовь к себе, к жизни, к ней и способность понимания и наслаждения всем прекрасным в жизни.
- Русская поэма - Анатолий Генрихович Найман - Критика / Литературоведение
- Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Литература факта и проект литературного позитивизма в Советском Союзе 1920-х годов - Павел Арсеньев - Литературоведение
- Безгрешное сладострастие речи - Елена Дмитриевна Толстая - Литературоведение
- Weird-реализм: Лавкрафт и философия - Грэм Харман - Литературоведение / Науки: разное
- Кино. Потоки. «Здесь будут странствовать глаза…» - Александр Павлович Люсый - Кино / Культурология / Литературоведение
- Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев - Биографии и Мемуары / История / Литературоведение
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение
- Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко - История / Литературоведение
- Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после - Эдуард Лукоянов - Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение