— Я не раз говорила, что надо снять электрокардиограмму. Если сердце в мои тридцать шесть дает знать о себе, в его возрасте нужно следить за организмом тем более, — она откинулась на спинку кресла и произнесла уже совсем раздраженно: — Но его злили мои слова, и злила сама мысль, что с ним может быть что-то не так.
— Значит, симптомы имелись?
— Он считал это неврозом сердечной мышцы. И как все медики, терпеть не мог лечиться.
— У вашего мужа было врачебное образование?
— Да, но он рано оставил практику и начал заниматься фармацевтическим бизнесом, доставшимся ему от отца.
К досаде в ее лице добавилось что-то горькое.
Рука инспектора двинулась выключить диктофон, взгляд за разрешением обратился к шефу, и тот кивнул.
Провожаемые любезной служанкой, они вышли наружу и приостановились, увидев здоровенного ротвейлера всего в нескольких ярдах. Пес стоял не то чтобы наготове, однако же и не расслабившись.
— Он не тронет, джентльмены, — поспешила успокоить их Марта, — он просто «бдит». Мистер Ванлейн так всегда говорил.
От глагола в прошедшем времени выражение ее лица опять поменялось.
Дункан вспомнил, как его дочь в детстве любила рисовать лица-маски, где всего лишь тремя-четырьмя линиями обозначались грусть, радость, уныние, злоба. Лезла к нему с этой ерундой и заливисто хохотала — маленькой душе весело оттого, что мир так легко изменить одним пустяком.
— Мэм, расскажите в нескольких словах, что происходило после детского ужина, в те примерно двадцать минут, как прибывший посыльный обнаружил тело.
Женщина даже расстроилась, что не в силах помочь, и развела руками:
— Почти ничего не происходило, сэр.
— Вы сами что делали?
— Как всегда, убрала со стола посуду, вымыла ее. Потом вымыла блюдо для сэндвичей — с чего-то оно очень засалилось, и стала готовить сами сэндвичи.
— А миссис Ванлейн?
— Она была в соседней хозяйственной комнате.
— Откуда вы знаете?
Служанка даже слегка удивилась:
— Сэр, там открытая дверь, — рука показала куда-то в сторону, — вот она, а вот я.
Инспектор, озабоченно всматриваясь в не грозящие дождем облака, проговорил тоном человека, которому наплевать на ответ:
— Миссис Ванлейн только один раз выходила к детям?
Марта задержалась, проверяя, на всякий случай, память.
— Нет, сэр, Ромми не выходила к детям.
Только сейчас Дункан узнал имя хозяйки.
К тому же ответ указывал на их короткие отношения.
Инспектор поинтересовался еще, в котором часу вчера служанка видела мистера Ванлейна в последний раз, и неожиданно поступили важные данные:
— Я отводила запереть в кабинет пса, а мистер Ванлейн поднимался по лестнице — это было в самом конце ужина, Ромми попросила меня запереть негодяя за плохое поведение, — она обратилась к ротвейлеру. — Стыдись, попрошайка.
Пес, вне сомнений, понял, что его в чем-то винят, но служанка не была авторитетом, чужаки — тем более, поэтому он просто отвернул морду в сторону.
Инспектор уточнил время — оказалось, когда Марта, заперев собаку, вернулась, дети вставали из-за стола.
Выходило, что падение не могло произойти раньше двадцати минут седьмого и позже, чем без четверти семь, когда приехал посыльный, то есть в пределах двадцати с небольшим минут.
— Вы говорили с мистером Ванлейном о чем-нибудь? — спросил уже капитан.
— Нет, сэр, он не успел нас заметить, — служанка вдруг прикинула что-то в уме. — Вообще-то, обычно он поднимался на площадку пораньше, в начале детского ужина.
Пес счел нужным культурно их сопроводить до машины и со значительным видом вышагивал несколькими ярдами сзади. А когда они остановились у автомобиля, тоже остановился и сел.
Превосходный, отменно ухоженный экземпляр, судя по всему, знал себе цену.
Его направленный на Дункана взгляд был изучающим и недружелюбным.
Капитан показал инспектору на собаку:
— Посмотри, глаза почти человеческие.
— Ага, и наглую ряху отъел.
Пес перевел взгляд на инспектора, и выражение стало еще менее ласковым.
— Тьфу на тебя! — сообщил тот.
III
Следующее утро порадовало ясной погодой.
В плохую трудней контролировать слежку.
На встречу с Людвигом Дункан всегда выезжал в гражданском. Из двора полицейского управления его вывозили на одну из городских точек, где легко было пересесть в малоприметный автомобиль, за стеклами которого ничего толком не видно. И прежде чем двигаться к месту встречи, он будет минут пятнадцать каверзно петлять по улицам, так что любой, даже комбинированный, хвост неизбежно засветится.
Меры защиты агентов — дело профессионального долга и человеческой совести шефа полиции, и люди обязательно чувствуют, когда для них делают все возможное.
Контроль указывал на полную безопасность, и капитан уже ехал вдоль сквера, в конце которого, примерно за тридцать ярдов, он притормозит, чтобы двигаться медленно, две-три секунды всего…
Две-три секунды, и хлопнула левая задняя дверка.
— Здравствуйте, сэр.
Автомобиль резко прибавил.
— Здравствуйте, лейтенант.
Дункан, взглянув в зеркальце, увидел смуглое лицо и белозубую улыбку.
Ему нравился этот парень и профессионально, и по-человечески — вырос в Центральной Америке, в бедноватой среде, откуда как раз часто и идут в подручные к криминальным боссам, а этот пошел в полицию на самый опасный рубеж борьбы.
— Сэр, я вызвал вас по странному вопросу, не проверенному еще мной вполне.
— Лейтенант, в нашей ситуации вы определяете, что важно, а что нет. Пожалуйста, никогда не церемоньтесь.
Почему-то боль коснулась сердца, просто от мысли, что в их работе неизбежны потери хороших людей.
— И соблюдайте максимальную осторожность, нам не нужны успехи ценой вашей жизни.
Сзади раздался смех с благодарными нотками.
— Вы заботливый, сэр. Домашние вами довольны, да?
— Устаете среди подонков?
Дункан не ответил на вопрос о близких, родителей уже нет.
— Как сказать, сэр…
Про супружеские годы нечего вспомнить, дочь уже взрослая.
— Я, сэр, вырос в поселке на побережье, сколько помню себя — песок и море, — сейчас, взглянув в зеркальце, капитан увидел задумчивое, с оттенком грусти лицо. — Это философия, сэр, песок и море. Море — невероятное целое, и всегда ведущее в другое — тоже в огромное. И песок. Из частиц. Их даже нельзя по отдельности рассмотреть. Стряхиваешь с ладоней и топчешь ногами. Когда человек постигает огромное, ему страшно остаться песчинкой, сэр.
Дункан вдруг снова почувствовал холодное касание к сердцу.
— Вы вполне контролируете ситуацию?
— Думаю, да. Но вот о ней самой, сэр… разболтался на посторонние темы, простите.
— Не за что, лейтенант. Мне приятно с вами общаться.
— Спасибо.
Агент замолчал.
Затем произнес в виде маленького предисловия:
— Вот какая история, сэр, странная, но уж какая есть.
— И ради бога.
— Ну да. Значит, из окружения босса просочилась информация о появлении некоего типа, который заправлял тут лет восемь-девять назад. «Джино», вы такое имя не слышали?
— Нет, я вообще не интересовался криминальной историей города.
— Наверное, теперь придется, сэр. Джино. А среди родственников его не кто иной…
Капитан даже вздрогнул, потому что прозвучало имя одного из лидеров колумбийских наркодельцов, и именно с тех плантаций к ним сюда шел товар. Последняя экспертиза закупок, переданных вчера Лизой, еще раз подтвердила идентичность сырья.
— Так вот, Джино обеспечивает поставки, которые позволяют сильно сбрасывать цены.
— Он что, отмотал срок, этот Джино? Откуда он взялся?
— Тут и странность, сэр. Он как бы исчез, а вот теперь появился.
— Как давно появился?
— Что-то с полгода. И даже болтают всякое… чуть ли он не воскрес с того света.
— Хотят что-нибудь прикрыть этой легендой?
— Весьма вероятно. Однако главное — у них действительно сейчас очень много товара.
«Много товара» означало, что колумбийский поток, проходивший транзитом через Майами, вырос — крайне неприятная информация, надо связаться, пусть ищут у себя «большую дыру».
Похороны Ванлейна назначили сегодня на час дня, и по тем же причинам служебного такта невежливо было на них не присутствовать.
В управление капитан вернулся, когда стрелки не дошли до двенадцати — оставалось еще время на ланч.
Заведение для этого, всего в пятидесяти шагах, хотя и имело свое название, но в городском обиходе значилось исключительно «Полицейским кафе», поскольку там колготилось все управление. И вечером отдыхал полицейский люд: кто-то просто забегал после смены, а некоторые, наоборот, усаживались надолго, иногда с женами или друзьями, нередко тут отмечались и семейные торжества.
