Форма входа
Читем онлайн Том 21. Избранные дневники 1847-1894 - Лев Толстой
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
30 августа. Утро работал. Помешал Тимирязев. Разозлил Гиляров. Дома обедал, заснул и потом к Берс. Соню к П. не ревную; мне не верится, что не я. Как будто пора, а ночь. Она говорит тоже: грустно и спокойно. Гуляли, беседка, дома за ужином — глаза, а ночь!.. Дурак, не про тебя писано, а все-таки влюблен, как в Сонечку Колошину и в А.* только. Ночевал у них, не спалось, и все она. «Вы не любили», — она говорит, и мне так смешно и радостно.
31 августа. И утром то же сладкое чувство и полнота любовной жизни. Писал. Два дурака — Плещеев и Якушкин помешали, — предисловие и вставки к «Магомету»*. К Тютчевым, закорузлые синие чулки. Как мне на них гадко. Кто-то заговорил, и мне показался ее голос. Крепко сидит 3-я и последняя. Не про тебя, старый черт — критические статьи! Начал ей писать — помешали — и хорошо. Я не могу уехать теперь — вот что. Кохановская — стерва, и все стервы, засохли в кринолине.
3 сентября. У них, сначала ничего, потом прогулка. «Он дурен, вы здоровый», лорнет, «приходите, пожалуйста». Я спокоен! Ехал и думал: либо все нечаянно, либо необычайно тонко чувствует, либо пошлейшее кокетство, нынче один, завтра другой и, главное, к чему отъезжающий, либо и нечаянно, и тонко, и кокетливо. Но вообще, ничего, ничего, молчание. Никогда так ясно, радостно и спокойно не представлялось мне будущее с женой. Вечер у Перфильевых. Скучные старики. Знаю, Васюк, знаю твои грехи. Как пошло тихое обманывание друг друга — счеты. А может, и мне судьба тоже. Memento[70], Дублицкий, старый черт, дядя Лявон. А чувствуешь: «Mein schönes Herz»[71]. Главное, кажется, так бы просто, в пору, ни страсти, ни страху, ни секунды раскаянья.
7 сентября. Сказал Васеньке и стал спокойнее. Васенька жалок; так мелко, старо, параллельно чувствуется ему. Нынче один дома и как-то просторно обдумывается собственное положение. Надо ждать. Дублицкий, не суйся там, где молодость, поэзия, красота, любовь — там, брат, кадеты. Нажрался с Васенькой нынче, и сопели, лежа друг против друга, это твое. Вздор — монастырь, труд, вот твое дело, с высоты которого можешь спокойно и радостно смотреть на чужую любовь и счастие, — и я был в этом монастыре и опять вернусь. Да.
Неискренен дневник. Arrière-pensée[72], что она у меня, подле меня будеть сидеть и читать и….. и это для нее.
8 сентября 1862 г. Утром Ауэрбах с статьей жены. Васенька, Суворин. Саша Берс. Пошел-таки к Берсам к обеду. Андрей Евстафьевич в своей комнате, как будто я что украл. Танечка серьезно строга. Соня отворила, как будто похудела. Ничего нет в ней для меня того, что всегда было и есть в других, — условно поэтического и привлекательного, а неотразимо тянет. (С Сашей зашел в деревню — девка, крестьянская кокетка, увы, заинтересовало.) Лиза как будто спокойно владеет мной. Боже мой! Как бы она была красиво несчастлива, ежели бы была моей женой. Вечером она долго не давала мне нот. Во мне все кипело. Соня напустила на себя Берсеин татьянин, и это мне казалось обнадеживающим признаком. Ночью гуляли.
9 сентября. Она краснеет и волнуется. О Дублицкий, не мечтай. Пришел Пако и с Сашей, обедал, спал. Начал работать и не могу. Вместо работы написал ей письмо, которое не пошлю*. Уехать из Москвы не могу, не могу. Пишу без задней мысли для себя и никаких планов стараюсь не делать. Мне кажется, что я в Москве уже год.
До 3-х часов не спал. Как 16-летний мальчик мечтал и мучился.
[10 сентября. ] Проснулся 10 сентября в 10, усталый от ночного волненья. Работал лениво и, как школьник ждет воскресенья, ждал вечера. Пошел ходить. К Перфильевым. Дурища Прасковья Федоровна. На Кузнецкий мост и в Кремль. Ее не было. Она у молодых Горскиных. Приехала строгая, серьезная. И я ушел опять обезнадеженный и влюбленный больше, чем прежде. Au fond[73] сидит надежда. Надо, необходимо надо разрубить этот узел. Лизу я начинаю ненавидеть вместе с жалостью. Господи! помоги мне, научи меня. Опять бессонная и мучительная ночь, я чувствую, я, который смеюсь над страданиями влюбленных. Чему посмеешься, тому и послужишь. Сколько планов я делал сказать ей, Танечке, и все напрасно. Я начинаю всей душой ненавидеть Лизу. Господи, помоги мне, научи меня. Матерь божия, помоги мне.
11 сентября. С утра писал хорошо. Чувство так же сильно. Целый день, как и вчера.
Не смел идти к ним. Много ходил, был у Яковлевой. Говорил Васе. Никто не может помочь мне, кроме бога. Прошу его. Вечер у Перфильевых. Хорошенькие Мент. Для меня нет никого. Устал. Какое-то физическое волнение.
12 сентября. Целый день шлялся и на гимнастике. Обедал в клубе. Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продолжится. Был у них вечер. Она прелестна во всех отношениях. А я отвратительный Дублицкий. Надо было прежде беречься. Теперь уже я не могу остановиться. Дублицкий, пускай, но я прекрасен любовью. Да. Завтра пойду к ним утром. Были минуты, но я не пользовался ими. Я робел, надо было просто сказать. Так и хочется сейчас идти назад и сказать все и при всех. Господи, помоги мне.
13 сентября. Ничего не было. Хотя и Сережа приехал. Каждый день я думаю, что нельзя больше страдать и вместе быть счастливым, и каждый день я становлюсь безумнее. Опять вышел с тоской, раскаянием и счастьем в душе. Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь.
[14 сентября. ] 4-й час ночи. Я написал ей письмо*, отдам завтра, то есть нынче 14. Боже мой, как я боюсь умереть. Счастье, и такое, мне кажется невозможно. Боже мой, помоги мне.
[15 сентября. ] 14 сентября. Спал только полтора часа, но свеж и нервозен страшно. Утром то же чувство. Пошел к Сереже, смеялись там о бессмертии души. В Кремль. К стервам Тютчевым и к ним. Положение объяснилось, кажется. Она странная… не могу писать для себя одного. Мне так кажется, я уверен, что скоро у меня уже не будет тайн для одного, а тайны для двух, она будет все читать. Были у Перфильевых. Усталый нервно, лег спать. Но спал мало, 6 часов. Вчера — 14 — уже я был спокойнее, нынче еще спокойнее. Что-то будет.
15 сентября. Не сказал, но сказал, что есть, что сказать. Рассказал Васеньке смерть Николеньки, плакал слезами ребенка. Завтра.
16 сентября. Сказал. Она — да. Она как птица подстреленная. Нечего писать. Это все не забудется и не напишется.
17 сентября. Жених, подарки, шампанское. Лиза жалка и тяжела, она должна бы меня ненавидеть. Целует.
18 сентября. Утром работал, потом у ней. Ольга Зайковская. Встретился с Сережей. Растрепанная. Обед без Лизы. Объяснение с Андреем Евстафьевичем. Поливанов. Она не просто целует, тяжело.
19 сентября. Я спокойнее. Утро проспал. Чичерин, скука. Шлянье без цели, 5½ у них. Она тревожилась. Лиза лучше, вечер, она говорит, что любит.
20, 21, 22, 23, 24 сентября. [Москва — Ясная Поляна. ] Непонятно, как прошла неделя. Я ничего не помню; только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны, потом ревность к прошедшему, сомненья в ее любви и мысль, что она себя обманывает.
Хорошие известия о статье и продаже сочинений. В день свадьбы страх, недоверие и желанье бегства. Торжество обряда. Она заплаканная. В карете. Она все знает и просто. В Бирюлеве. Ее напуганность. Болезненное что-то. Ясная Поляна. Сережа разнежен, тетенька уже готовит страданья. Ночь, тяжелый сон. Не она.
25 сентября. В Ясной. Утро кофе — неловко. Студенты озадачены. Гулял с ней и Сережей. Обед. Она слишком рассмелилась. После обеда спал, она писала. Неимоверное счастье. И опять она пишет подле меня. Не может быть, чтобы это все кончилось только жизнью.
26, 27, 28, 29, 30 сентября. В Ясной. Я себя не узнаю. Все мои ошибки мне ясны. Ее люблю все так же, ежели не больше. Работать не могу. Нынче была сцена. Мне грустно было, что у нас все, как у других. Сказал ей, она оскорбила меня в моем чувстве к ней, я заплакал. Она прелесть. Я люблю ее еще больше. Но нет ли фальши.
1-го октября. Сдержали слово. Отличное утро. Хлопоты по хозяйству. Рассердился на Игнатьева за банк. Василий Ермилович* приехал. После обеда писал письма. Она придворным тетушкам не хочет писать — все чует. С студентами и с народом распростился*.
15 октября. Все это время я занимаюсь теми делами, которые называются практическими, только. Но мне становится тяжела эта праздность. Я себя не могу уважать. И потому собой не доволен и не ясен в отношениях с другими. Журнал решил кончить, школы тоже — кажется. Мне все досадно и на мою жизнь, и даже на нее. Необходимо работать…
19 декабря. Еще месяц счастья. Дурное только Стелловский, моя ошибка в отношении его. Теперь период спокойствия в отношении моего чувства к ней. Я пристально работаю и, кажется, пустяки. Кончил «Казаков» первую часть.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 21. Избранные дневники 1847-1894 - Лев Толстой бесплатно.
Похожие на Том 21. Избранные дневники 1847-1894 - Лев Толстой книги
- Все-все-все сказки, рассказы, были и басни - Лев Николаевич Толстой - Прочая детская литература / Детская проза / Русская классическая проза / Прочее
- Том 6. С того берега. Долг прежде всего - Александр Герцен - Русская классическая проза
- Полное собрание сочинений. Том 29. Произведения 1891–1894 гг. Предисловие к «Крестьянским рассказам» С. Т. Семенова - Лев Толстой - Русская классическая проза
- Том 1. Повести, рассказы, стихи 1892-1894 - Максим Горький - Русская классическая проза
- Собрание сочинений (Том 2) (-) - Алексей Толстой - Русская классическая проза
- Фальшивый купон - Толстой Лев Николаевич - Русская классическая проза
- Том 13. Письма 1846-1847 - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Благо Любви - Толстой Лев Николаевич - Русская классическая проза
- Город Антонеску. Книга 2 - Яков Григорьевич Верховский - Русская классическая проза
- Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Беседа досужих людей - Лев Толстой - Русская классическая проза
