Форма входа
Читем онлайн Повести - Анатолий Черноусов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Понимал Саня и папашу с мамашей Зима, хотя и не сердцем, умом только, но понимал. Для них отдать дочку Климову означает потерять для «домашней церкви» не только самое Лину, но и ее будущих детей. Вон скольких «братьев» и «сестер» не досчитаются баптисты в своих рядах!.. А ведь миссионерская обязанность у них — на одном из первых мест. Каждый баптист должен быть миссионером постоянно, везде и всюду должен заботиться о пополнении общины… Потому они и Климова обрабатывают и злятся, что он не поддается, не «впускает в свое сердце бога». Как соблазнительно заполучить его к себе в церковь — и счастье дочери устроили, и детей для церкви сохранили, да еще такого парня видного «возродили». Тем более, что с парнями у них вообще туговато, процентов на восемьдесят, а то и на все девяносто секта состоит из женщин. Так что вполне понятны желания папаши и мамаши…
Но самые болезненные мысли у Сани возникали, когда он думал о самой Лине. Ей–то каково! Ей–то каково скрывать от родителей свой «позор»! Разрываться между Климовым и родителями, между любовью естественной и любовью выморочной (к богу)! Они ей запретили с Климовым встречаться наедине, когда она призналась, что любит Климова. Сообразили папаша с мамашей, — мол, согрешит еще, чего доброго, дочка! Дьявол–искуситель, мол, кого хочешь с пути собьет!.. Знали бы достопочтенные, что давно уже «сбил»!..
Думал Саня и о сомнениях Климова — надо ли, дескать, было начинать «идейную баталию» с папашей… Он, Саня, и теперь уверен — надо было!.. Худо–бедно, а ведь приперли папашу к стенке, не во всем, но во многом приперли. Уже он злится, уже нервничает, уже хитрит и изворачивается, цепляется за последнее — за нравственное превосходство верующих над «невозрожденными»… Эх, если б Климов и по этим, высоко чтимым ими пунктам, мог блеснуть бы своим превосходством!.. Вот, мол, смотрите — я лучше вас и в этом отношении. Я не пью, не курю, я целомудрен и чист, я тоньше вас духовно и умственно… Вот тогда–то бы что папаша запел?..
Размечтавшись, Саня даже руки от удовольствия потирал. Но когда вернулся мыслями «на грешную Землю», то тревога снова шевельнулась в нем — чем эта история может кончиться?
XXI
Чувствуя, что охладевает к Лине, и страшась этого, Климов решился на ультиматум.
Он дождался конца занятий и, перехватив Лину на выходе из аудитории, отвел в сторонку и сказал:
— Лина, дорогая, нам надо что–то решать… Я не могу без тебя, пойми. Я люблю тебя, мне хочется быть с тобой, любить тебя, заботиться о тебе… Но как ты мне ни дорога, как ни хочу, чтобы ты стала моей женой, я не могу приневолить себя и поверить в бога, в загробную жизнь и прочее. Ну не могу, и все! И бесполезно меня обрабатывать, пойми и скажи об этом своим родителям. Бесполезно! И если ты меня любишь и хочешь, чтобы мы были вместе, чтобы у нас был ребеночек, скажи ты своим, скажи, мол, так и так, я беременна… (При этих словах Лина вздрогнула, и по лицу ее пошли нездоровые розовые пятна). Скажи, что любишь меня, что мы не можем друг без друга и что ты уходишь ко мне… И давай уедем в другой город, начнем все по–новому, начнем новую жизнь, как живут все нормальные люди, без бога этого, без Библии. Скажи им об этом, решись. Не изверги же они, в конце концов, любят же они тебя! И должны же понять, что речь–то идет не о чем–нибудь пустяковом, а о твоем счастье, о том, чтобы у ребенка был отец, а у их дочери муж… Ну, поверь мне, я перебрал в голове сотни вариантов, и кроме того, что тебе надо открыто обо всем сказать — честно, ничего другого не остается. Нужно решиться, Линочка! Давай договоримся. Вот тебе неделя на раздумья, в субботу в пять вечера я жду звонка. Мне, наконец–то, поставили телефон, вот тебе номер. Звони. А не позвонишь… что ж… тогда между нами все кончено.
Эту последнюю фразу Климов заранее обдумал, приготовил, она была самая главная, она была, может быть, жестокая, но сказать ее, как считал Климов, ну просто необходимо. И произнося эту фразу, он внимательно посмотрел на Лину и увидел, что Лина как–то даже сгорбилась, сникла.
— Потому что, Лина, иного выхода я не вижу… Вот пусть разом все и решится. Безразличен я тебе или не безразличен. Хочешь ты, чтобы мы были вместе, или не хочешь. И с родителями все станет ясно, и с ребеночком. Будет у него отец или нет… — Как ни крепился Климов, а при последних словах голос у него сдал, дрогнул, сорвался, перешел на шепот.
— Я понимаю… — тоже шепотом произнесла Лина. А по лицу ее все шли, шли нездоровые розовые пятна.
Конечно, Климов сказал не все. Он не сказал ей, что заставило его поспешить с ультиматумом. Не мог он сказать, что смертельно устал от этих бесплодных и бесконечных споров с ее отцом, от ежедневной и еженощной зубрежки богословских и атеистических текстов; не мог сказать также о Сане и о «штабе», как не мог он сказать и о винегрете, о своем страхе перед возможной «трещиной», о предчувствии, что неприязнь к родителям, вообще — к баптистам, может в конце концов распространиться и на нее, на Лину. А этого–то он боялся больше всего; что–то подсказывало ему, что если он охладеет к Лине, потеряет ее, то больше уж никого на свете полюбить не сможет… Он так же не сказал ей, что его слова «между нами все кончено» — это так, для «крепости», для того, чтобы подтолкнуть ее к более решительным действиям… Обо всем этом он не сказал, считал, что и так достаточно оснований для ультиматума. И «понимаю» Лины несколько ободрило его.
И когда они спустились вниз, в раздевалку, и когда вышли из института, он все говорил Лине о том, что нужно быть решительной и смелой.
— Ну, хочешь, давай зайдем к вам вместе и скажем. Прямо сейчас… хочешь? Ну что ты молчишь? Ну скажи хоть, что ты думаешь, что у тебя на душе.
— Я понимаю тебя… — повторила Лина. — Понимаю, что надо что–то делать… Но прийти и сказать маме и папе о… Прийти и сказать, что я опозорила их… Нет! Это выше моих сил!.. Лучше уж умереть… — Голос ее снова сошел на шепот, она явно боролась со слезами. — Тебе этого не понять… Тебе кажется, — ну что тут особенного? — сказать родителям об этом… Не понять. Вот если бы ты вырос в нашей семье, тогда бы ты понял…
Постепенно Лина овладела собою, разговорилась и говорила столь откровенно, столь беспощадно по отношению к самой себе, что все это походило на исповедь…
С некоторых пор, говорила Лина, в ней живут как бы два человека. Один — это обыкновенная девчонка, студентка, увлекающаяся гимнастикой, стихами, музыкой, боящаяся зачетов и экзаменов — словом, одна из многих современных девчонок… Именно эту–то часть ее существа он, Климов, и смутил тогда, в начале их истории, именно естественный человек в ней и потянулся к нему… Сначала было любопытство… От него, от Климова, исходила какая–то другая жизнь, не та, которой жила Лина. Не книжная, а какая–то от земли, что ли, от воды, от леса… Какая–то неуемная, естественная. Ничего подобного не было в юношах — «братьях», которых в основном–то она, Лина, знала до этого. Ей даже нравился (как она себя ни стыдила!) запах его сигареты. Ей буквально вскружило голову это катание на лыжах в Заячьем логу. Потом — поездка за грибами, лес… А что говорить о днях, проведенных у моря!.. Климов волновал ее, как никогда не волновал Сережка, хотя Сережка и нравился ей. С Сережкой она всегда была спокойная — вот в чем дело. Ее тянуло к нему, к Климову, тем больше, чем больше она себя стыдила и урезонивала…
Но был в ней всегда, с того самого времени, как она начала себя помнить, и другой человек, тот, который постоянно контролировал первого, судил его строго и безжалостно, судил от имени самого бога. Эта–то часть ее существа никак не могла принять его, Климова, никак! Этот другой человек в ней то и дело одергивал первого, если тот начинал увлекаться, он то и дело говорил — не забывай о боге, не забывай о матери и об отце!
Всего на несколько дней утратил этот второй контроль, всего на несколько дней (поездка на юг), и вот случилось это. Она просто изнемогала от любви, она не помнила себя — так ее тянуло к Климову. И она отдалась ему…
А потом… первые дни она жила в ужасе, что вот–вот мать догадается обо всем, и что тогда будет?.. Однако ни мать, ни отец, ни тем более сестры, ни о чем не догадывались, были с нею все теми же. Первый страх стал проходить… Теперь во что бы то ни стало пробудить в Климове чувство бога — такая мысль, такое желание — и только оно одно! — завладело Линой. Ведь Климов, думала она, любит меня, а потому ему ну просто не может не передаться чувство бога, которое есть в ней, в Лине. Она верила в его перерождение, со слезами на глазах призналась матери, что он, Климов, ей нравится, что ни за какого Сережку она не пойдет, она пойдет только за Климова. А то, что он неверующий, говорила она маме, так это можно исправить. Его можно убедить, он просто не может не полюбить «братьев» и «сестер», надо только очень и очень постараться открыть ему глаза на бога, всем, сообща постараться…
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Повести - Анатолий Черноусов бесплатно.
Похожие на Повести - Анатолий Черноусов книги
- Степное солнце - Петр Павленко - Советская классическая проза
- Выздоровление - Владимир Пшеничников - Советская классическая проза
- К своей звезде - Аркадий Пинчук - Советская классическая проза
- Повести и рассказы - Олесь Гончар - Советская классическая проза
- Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза
- Трудный поиск. Глухое дело - Марк Ланской - Советская классическая проза
- В бесконечном ожидании [Повести. Рассказы] - Иван Корнилов - Советская классическая проза
- Попытка контакта - Анатолий Тоболяк - Советская классическая проза
- Под брезентовым небом - Александр Бартэн - Советская классическая проза
- Знаменитый Павлюк. Повести и рассказы - Павел Нилин - Советская классическая проза
