– Молодой скульптор один… Похож на черта, завистлив хуже черта, но талантище неимоверный… Этот всех заклюет… Он да Рафаэль Сантио теперь впереди всех стоят…

– Доволен, вероятно, был святой отец, как пепел его врага по ветру развеяли?..

– Ну, он большого внимания на этих обличителей не обращал: они – свое, а он – свое… И до чего они дошли, уму помраченье! Один богач банкир для пира, которым он чествовал папу, приказал Рафаэлю расписать золотые блюда для этого пира, а когда поели, блюда побросали в Тибр, чтобы после святого отца никто с них больше не ел!..

– А верил он хоть в Бога-то?..

– Вероятно. Отчего же? Но вся Италия после его смерти говорила, что папа Александр Шестой – антихрист, что он скоро воскреснет и тогда конец миру…

– Везут, везут!.. – зашумел народ, и фрязи с высоты стены увидели трое саней, запряженных для смеху самыми погаными клячонками, которые везли клетки с осужденными.

Толпа толкалась, чтобы лучше видеть. Отцы святые злорадно смотрели на осужденных, и ноздри их раздувались. Среди возбужденно-тревожного говора народа лошаденки свернули на лед и подтянули жуткие клетки к кострам. Никешка Ших и добродушный Блоха, вместе с другими черными людьми наладившие костры, подошли к первой клетке, в которой, сгорбившись, сидел и от ужаса мочил под себя Волк Курицын, брат любимого дьяка государева, уже пожилой человек с блестящей лысиной и широкой бородой. В остановившихся глазах его мерцало безумие…

– Ну, берись!..

Наконец клетки были втащены на костры. Какой-то поп что-то читал нараспев и крестился. Толпы по берегам замерли в жутком ожидании. Кремль затягивало сырым, тяжелым туманом, и все вокруг было так холодно; так неприютно, что казалось, расстаться с такой негостеприимной, такой неуютной землей будет только приятно, но вдруг Ивашка Максимов, учитель Елены, завыл хрипло, жутко, так, что у работных людей вкруг костра мороз пошел по телу, и они словно теперь только стали немного понимать, что они тут делают…

– Эй, там!.. Запаливай.

Блоха, сотворив истово молитву, запалил волглую солому под клеткой Ивашки. Солома задымила бело и густо. Ивашка бросился на дубовые колья, которыми были забраны стенки клетки, с диким воплем и с вытаращенными глазами стал их трясти. Но колья не подавались. Вонючий дым стлался в морозном воздухе, точно нехотя цепляясь за лед, за берега, за занесенные снегом крыши… И так же за все цеплялись нечеловеческие крики, которые вместе с дымом ползли во все стороны, тревожа души людей соприкосновением с чем-то непонятным, потрясающим, таким, чего никак не должно быть…

Вассиан стоял на выступе Тайницкой башни, неподалеку от фрязей. Иноземцы примолкли и тупо, исподлобья смотрели на бледные, косматые огни, точащие удушливый дым. Запахло чем-то отвратительным и страшным. Вассиан содрогнулся, и его бледное под черным клобуком лицо подернулось в гримасе ненависти и отвращения. Его, как всегда, злые думы сливались теперь все в одну: чего же стоит в дыму таких костров жизнь? Почти до седых волос прожил он в каком-то странном ожидании, что вот-вот должно произойти что-то и изменить все. Но ничто не приходит, и ничто не меняется. Смысл всего в том, что нет ни в чем смысла, а только глупость беспредельная да злоба. «Иосифляне» торжествуют теперь, конечно, но, если бы он сам, Вассиан, имел возможность, он посадил бы их в такие же вот клетки и с радостью запалил бы на глазах у всех…

«И как это никто не разглядит, что жизнь – это только вековечный обман?.. – думал он. – А все верят в нее, орут вон в дыму, как звери, рвутся из пылающих клеток… Куда?»

И мнилось ему, что весь мир – это такая вот глупая клетка, что так же бесплодно рвутся из нее куда-то заключенные в ней сердца и что вонь от этого костра жизни так же омерзительна, как и эта… И, дивясь, он знал, что, если бы его посадили так там, на реке, в клетку и зажгли бы, и он так же бы выл и рвался бы вон… А-а, затихли уже?.. Ну, тем лучше!.. Но какая вонь, какая вонь!.. Да и всегда все, что от человека на земле остается, – это вонь.

Он зябко передернул плечами. Фрязи, переговариваясь низкими голосами, пошли домой. Но народ, точно околдованный, мерз, топтался с ноги на ногу, но не уходил. Никешка и Блоха, вместе с другими, усердно подгребали головешки, чтобы чище догорало. Какой-то дьяк сердито ругался на них, что они что-то не так сделали. Против Тайницкой башни стояла со своими внуками княгиня Голенина, сильно постаревшая, но все такая же дотошная.

– Какое такое мнение?.. – говорила она. – А сами-то они нешто во всем согласны? Чего ни спроси, всякий по-разному говорит. Я уж и спрашивать их перестала. Помните светопреставление-то?.. Это все для того, чтобы общий народ припугнуть, чтобы он во всем их слушался…

В Кремле, останавливая богатых торговых и бояр, ныл и причитал Митька Красные Очи. Большинство подавало – одни из жалости, другие потому, что так указано для обеспечения себе хорошего места за гробом, третьи из боязни, что урод облает неподобною лаею. Вассиан издали заметил Митьку и свернул в сторону: больно ему было, что эта образина была в его памяти неразрывно связана с милым образом Стеши и – Андрея, друга детства. Где-то она теперь, горемычная?..

В тумане уныло звонил колокол Вознесенского монастыря.

– Хоронят, что ли, кого? – рассеянно спросил Вассиан какую-то пожилую монахиню у входа.

– Инокиню одну нашу хоронят, отец. Мать Серафиму…

Вассиан вздрогнул и, низко опустив голову, пошел дальше…

Эпилог

Радуется купец, прикуп створив, и кормчий – в отишье пристав, и странник – в отечество свое пришед, – тако же радуется и книжный списатель, дошед конца книгам. Тако же и аз, худый, недостойный и многогрешный раб…

Лаврентьевская летопись

Прошли года…

Вскоре после сожжения еретиков умерла в государевой тюрьме Елена: огневая пляска жизни ее кончилась, к ее удивлению, черной могилой. Сын ее, ни в чем не повинный Дмитрий, так и застрял на долгие годы в тюрьме. Соперник его, Василий, вскоре отпраздновал пышную свадьбу, а через месяц покончил все свои земные дела Иоанн III, один из основателей Великой России. Со времени собора 1503 года в судьбах Православной Церкви наступил перелом: наружно православие победило, но внутренне, отравленное властью и золотом, вступило в долгую и мучительную агонию. Знаменитый защитник его против воинства сатанина, владыка новгородский Геннадий, вскоре после собора, настрого запретившего симонию, поставление на мзде, попался в симонии, был смещен и заключен в Чудовом монастыре, месте упокоения всех проштрафившихся владык. Величайший враг веры православной и христианства вообще Иосиф в свое время благонадежно успе на вечное житие, и его место в славной обители заступил Данила Агнече Ходило, который вскоре стал митрополитом всея Руси. Тогда все сразу забыли, что ловкого мниха звали некогда Агнечем Ходилом, и стали величать его самыми пышными титулами. А он по-прежнему не оставлял изысканности выражений и с большим успехом обличал свою паству в грехах: «…доколе питание, доколе играние и щапление, доколе дрочение и тунеядение и от сего заимование, и поруки, и ума исступление?! Что убо предпосылаешь на небеса? Гордыни ли величество? Объядение ли и пианство?..» Но так как сам он был весьма пузаст и краснолик, то паства его тихонько подталкивала один другого локтем в бок, хитро подмигивала и смеялась в рукав:

– Знаем тоже вас, соловьев волоколамских!..

Заволжские старцы потихоньку вымирали. Тихий Нил, умирая – это было в 1508-м, – завещал своим ученикам бросить его тело в ров со всяким бесчестием: он не искал никакой славы при жизни, не хотел искать ее и после смерти. Православная Церковь исполнила его завет добросовестно, не оставив ни жития его, ни церковной ему службы, а только нехотя причислила его к лику преподобных. Постепенно дух, оживлявший темные леса Заволжья, рассеялся, и на Руси более, чем прежде, возобладала в религии сухая обрядность над живою жизнью сердца. Последних еретиков отцы домучивали по монастырям, но «ереси», увы нам, не только не умирали, но продолжали незримо жить по градам, и весям, и лесам, и даже монастырям Руси, выжидая исполнения времен.

Инок Вассиан по повелению великого государя Василия Иоанновича перебрался из-за Волги в Москву, в Симонов монастырь, жил привольно и богато и пользовался великим уважением великого государя, который звал его подпорою своей державы, умягчением сердца своего, утолением гнева, обогащением души, наставником нелицемерной любви и братолюбия. Конечно, все это было только красноречием: Вассиан нужен был Василью, как его отцу заволжские старцы и еретики, только как орудие борьбы с наседавшими на него со всех сторон и всеми способами батюшками. Вассиан по-прежнему ненавидел все и всех, ядовито язвил туполобых попиков, но в глубине души что делать, не знал. И никак не мог он оторваться от отравленного кубка жизни…

1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Кремль - Иван Наживин бесплатно.

Похожие на Кремль - Иван Наживин книги

Русь против Тохтамыша. Сожженная Москва - Виктор Поротников - Историческая проза
Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова - Константин Большаков - Историческая проза
Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия - Дмитрий Балашов - Историческая проза
Повесть о смерти - Марк Алданов - Историческая проза
Марко Поло - Виктор Шкловский - Историческая проза
Хазарский словарь (мужская версия) - Милорад Павич - Историческая проза
Заколдованная Русь. Древняя страна магов - Валерий Воронин - Историческая проза
Петербургский сыск. 1874 год, апрель - Игорь Москвин - Историческая проза
Первопрестольная: далёкая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1 - Александр Дроздов - Историческая проза
Святая Русь. Книга 2 - Дмитрий Балашов - Историческая проза

Оставить комментарий