Форма входа
Читем онлайн Пока с безмолвной девой - Борис Хазанов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Семя ненависти живёт в гробах.
Утренние известия. Шествие капитана по лагпунктуО случившемся доложили капитану Ничволоде в шестом часу утра 22 апреля, — как назло, это был день рождения Ленина. Капитан считал своим долгом присутствовать на разводе по особо торжественным дням. Он стоял на крыльце вахты, в долгополой шинели, в шапке военного образца из поддельного меха, со звездой, ввинченной в меховой козырёк, и опущенными ушами; стоял, обозревая дружину, словно удельный князь, кем он и был, — красный от выпитого, наблюдая за всем, что происходило, величественно-безумным и восторженным взглядом. В сумерках перед распахнутыми воротами, над которыми красовался лозунг и висели выцветшие флажки, дудел оркестр заключённых, нарядчик выкликал номера бригад, когорта стояла, дожидаясь команды, двинулась по четыре в ряд, на ходу расстегивая бушлаты, вахтёр махал пальцем, отсчитывая каждую четвёрку. С деревянной вышки над крышей вахты площадку за воротами озарял прожектор. Два надзирателя обнимали и обхлопывали каждого, конвой ждал, полукругом сидели овчарки на поджарых задах. Оркестр смолк, и ворота закрылись. Нарядчик отправился собирать отказчиков по баракам. Капитан Ничволода вошёл в помещение вахты.
Капитан уселся на табуретку с лицом мрачнее тучи. Он еще раз спросил, когда исчез старший дежурный вахтёр. Князь недавно получил четвёртую звёздочку, был переведен на крайний северный ОЛП и еще не запомнил фамилии подчиненных. Пропавшего дежурного звали Карнаухов. Второй вахтёр не мог добавить ничего к тому, что уже было доложено, дежурным разрешалось коротать ночь лёжа по очереди на лавке, он не решился сказать, что спал в то время, когда Карнаухов покинул помещение вахты. Когда покинул? Вахтёр сказал: часа в три. Когда точно? — огрызнулся капитан. В 3.00, отрапортовал второй дежурный. Куда? Не могу знать, отвечал надзиратель. Что же ты, едрёна вошь, громыхнул начальник лагпункта, испытывая злое сострадание к дураку дежурному; пожалуй, и к самому себе. Он двинулся в жилую зону, где, обгоняя его, как раскаты грома, неслась по воздуху весть о том, что капитан обходит бараки с нарядчиком и помпобытом.
Шествие Анны Никодимовой и марш оперативного уполномоченногоСо скрипом, неохотно, словно в вышних кому-то надоело каждый день рассветать, забрезжил день. Прошла через вахту и поспешила по центральному трапу в контору секретарша начальника. Событие повторялось ежеутренне изо дня в день. Дневальные в опустевших секциях, перестав елозить резиновой шваброй по полу, прилипли к окнам; бесконвойные хозвозчики, конь и бочка золотаря, ожидавшие, когда их выпустят за ворота, все повернулись в одну сторону, хлеборез, из высших персон на лагпункте, на пороге хлеборезки следил за видением женщины; сам Вася Вересов, гоминид, покрытый густым волосом, с жирными плечами, украшенный лиловыми наколками сзади и спереди, изрыгнул мат, оборвал гудящий звон своей гитары в культурно-воспитательной избе, где он репетировал патриотические куплеты для концерта художественной самодеятельности. Вещкаптёр, завстоловой, завпекарней, академик-фельдшер, выдаваший справки об освобождении от работы, и лагерный портной Лёва Жид, всё живое, остававшееся в зоне, всё мужское превратилось в зрение и слух, млело от ожидания, — все знали о явлении Анны Никодимовой.
Не та отчаянно-робкая, жидковолосая, с рябоватым простодушным лицом, но просто женщина, недостижимое женское тело, вот кем она была; торопливый стук её сношенных ботиков по расчищенному дощатому трапу достигал дальних закоулков, но нельзя сказать, чтобы сама она об этом не знала, не чувствовала. Едва только брякнул за ней засов проходной, тревожный холодок пронизал Анюту Никодимову, она очутилась в поле высокого напряжения — окружённая таинственным свечением, шла, точно голая, и в самом деле была голой под своей шубкой, кофтой, юбкой и что там было ещё на ней; шла под взглядами, охваченная страхом и вожделением, мелко шагая, боясь поскользнуться, неся грудь, подрагивая бёдрами, шла, как по тонкому льду.
Была оттепель.
Вслед за Никодимовой, немного погодя явился другой балладный персонаж: вышел из проходной и зашагал по трапу оперуполномоченный, иначе кум, Василий Сидорович Щаюк. И это тоже было каждодневным событием в жизни лагерных обитателей, но знаки переменились; высоковольтное электрическое поле уполномоченного искрило; лица в окнах исчезли, всё свернулось и спряталось.
Опер, в фуражке с синим околышем, в такой же, как у капитана, как у высших оперативных чинов в Главном управлении лагеря, как у самого Железного Феликса, длинной, путающейся в ногах шинели, маршировал, стуча подковками сапог, и, как всегда при входе в жилую зону, старался приноровиться к своему образу, для которого одиночество, тайна, стук сапог, прищуренный взгляд и загадочное посвистывание были так же необходимы, как покачивание бёдрами и особый семенящий шаг для Анюты Никодимовой. Кум Щаюк происходил из Белгородской области, его дед, отец и остальная родня были раскулачены, вывезены и никогда больше не возвращались. Щаюк спасся, проучился кое-как до седьмого класса, подался в ремесленное училище, но сбежал, ночевал на вокзалах, подворовывал, поступил на милицейские мотоциклетные курсы, а оттуда был направлен на двухгодичные курсы оперативных работников. И уже после курсов попал в почтовый ящик, на головную станцию, единственную обозначенную на географических картах, в верховьях северо-восточных рек.
Этот ящик, невидимый, как дредноут в игре «морской бой», состоял из комендантского лагпункта, собственной железной дороги, трех лаготделений и полусотни лагпунктов и подкомандировок, где тянуло срок семьдесят или восемьдесят тысяч обитателей; а также из лесов, болот, ледяных речек и забытых в тайге деревенек, умирающих вот уже которое столетие; размеры его владений были в точности неизвестны, ящик медленно расползался по раскольничьей тайге, оставляя насыпи заброшенных узкоколеек, гниющие штабеля невывезенного леса, полуповаленные куртины, кладбища пней и поля черного праха. Постепенно Василий Сидорович Щаюк пообтёрся. Он был глуп и туп, но развил в себе нюх и за шесть лет работы дослужился от младшего лейтенанта до лейтенанта. На северный лагпункт попал почти в одно время с капитаном. По натуре был мягкий человек и считал, что никому не желает зла.
Уполномоченный сидел за столом в своём кабинете с двойной дверью и вторым выходом, посвистывал, вполголоса напевал «За Сибіром сонце всходить», сладко зевал, не мог заставить себя приняться за дело; тут поскреблись в дверь, кум поднял голову. Вошла Анна Никодимова в голубом, по-весеннему, платье с цветочками и даже каким-то бантиком на груди, с бумагой для подписи и подачи князю. Кум, не вставая, потянулся к бантику, она отвернулась отцепить булавку; несколько времени продолжалась балетная сцена, Анюта отбежала к окну; тихонько хрустнул ключ в замочной скважине; кум простирал руки к Анюте, тишину нарушал смешок, «ну уж нет», — мяукнула женщина, после чего с видимой неохотой поместилась на коленях у Василия Сидоровича; тут, между прочим, оказалось — как и ожидалось, — что под голубым платьем ничего нет.
Марш ЛистратихиПримерно в этот же час пробудилась гражданка Елистратова, настоящее имя которой — под ним она и вошла в историю — было Листратиха. Баба Листратиха проживала в деревне, на землях лагерного княжества: полтора десятка изб, скособоченных, почернелых, с острыми углами крыш; когда и кто их срубил их, забылось. Так как никакого княжества в официальных бумагах не существовало, то и деревни вроде бы не должно было быть, — это с одной стороны. С другой стороны, был, как и везде в нашем отечестве, район, райком, райсовет, сельсовет, был колхоз с колхозниками, всё это существовало, по крайней мере, в бумагах областного начальства, сидевшего где-то далеко за лесами. Выходила областная газета, где говорилось об успехах сельского хозяйства, но о почтовом ящике ничего не говорилось: для областного начальства это был некий фантом. Для лагерного начальства область, в свою очередь, представляла собой фантом. Так что остаётся только предположить — чтобы выбраться из этого онтологического лабиринта, — что мы имеем дело с единым и неделимым царством призраков. Баба Листратиха, однако, не была призраком.
Сейчас уже трудно вспомнить, сколько ей было лет; возможно, она приближалась к возрасту, о котором говорят: баба ягодка опять; не молодая, но и не старая, невысокая, широкобёдрая, с большой мягкой грудью и мягким животом, с тёмным румянцем на круглом лице, пахнущая молоком, лесом, просторным влагалищем, с влажным взглядом языческой богини. У неё были дети, двое или трое, неизвестно от кого, да ещё двое успели вырасти и пропали куда-то, и была старая сморщенная бабуся, мастерица вязать на спицах, при случае помогавшая избавиться от беременности.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Пока с безмолвной девой - Борис Хазанов бесплатно.
Похожие на Пока с безмолвной девой - Борис Хазанов книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия - Борис Хазанов - Современная проза
- Город и сны. Книга прозы - Борис Хазанов - Современная проза
- Деваться некуда - Виан Борис - Современная проза
- Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон - Современная проза
- Я сижу на берегу - Рубен Гальего - Современная проза
- К нам едет Пересвет. Отчет за нулевые - Захар Прилепин - Современная проза
- За стеклом (сборник) - Наталья Нестерова - Современная проза
- Андалузская шаль и другие рассказы [сборник рассказов] - Эльза Моранте - Современная проза
- Третье дыхание - Валерий Попов - Современная проза
