Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они поднялись наверх.
В лифте она внимательно разглядывала руки любовника. Длинные пальцы... как у нее.
Детектив Гомес, следуя указаниям Андреу, продолжал поиски сведений о пропавших без вести в годы гражданской войны. Слежка за Авророй осталась в прошлом, теперь расследование сосредоточилось на архивах, касающихся тел, найденных в ту эпоху. Однако никаких упоминаний о Хосе Дольгуте не обнаружилось.
В Ассоциации по восстановлению исторической памяти ему рассказали об эксгумациях, проводимых по всей Испании. В лесах, оврагах, пещерах и оливковых рощах до сих пор находят останки жертв тех страшных лет. Сколько их? Больше тридцати тысяч? Сорок? Семьдесят? Кто его знает.
Страдания канули в лету. Преступления потеряли силу за давностью лет, а память все живет и живет. Потомки сохранили полученную в наследство боль. Новые поколения кричали во все горло о том, о чем старые из страха молчали. Они требовали права голоса для своих мертвецов, они выражали простое человеческое желание — похоронить близких достойно, чтобы не дать им исчезнуть бесследно. Ведь этих мертвых ничто не обманет, даже собственная смерть. Они жили и продолжают жить вопреки негласному договору о молчании, заключенному в послевоенный период.
Гомес перекопал груды до сих пор не классифицированных документов, нескончаемые списки, населенные бесприютными призраками. Досье Хосе Дольгута не должно затеряться среди этих пыльных бумаг, так как Андреу требовал точных и неопровержимых результатов.
Данных Гомес пока собрал немного; самым важным среди них был тот факт, что Хосе Дольгут принадлежал к «красным» и состоял в анархистском синдикате CNT, организовавшем движение Сопротивления в Барселоне. Дольгуту, конечно, повезло, что гражданская гвардия в его городе по большей части сочувствовала республиканцам, и тем не менее его наиболее вероятным уделом, как и уделом многих других, стал расстрел, ручная граната или воздушная бомба, а то и просто добил кто-нибудь, сжалившись над увечьями... или, быть может, ссылка? На последнее надежды почти не было.
Вот именно это ему и предстояло проверить. Невероятное. К счастью, Андреу отложил встречу на две недели. Гомес использовал отсрочку, чтобы прочесать старый квартал Барселонета, где жили Хосе и Жоан Дольгут. Он бродил по улицам, на которых когда-то возводились баррикады и кипели кровавые стычки, но от дома Хосе Дольгута не осталось и следа. Первые же воздушные налеты обрушились на порт и его окрестности, многие здания получили серьезные повреждения, а некоторые и вовсе сровнялись с землей. Однако Гомес сдаваться не собирался. У них ведь были соседи.
По старинным картам детектив восстановил прежний план района и пришел к выводу, что он почти не отличался от современного. Труд предстоял тяжелый, но не сказать чтобы непосильный. В каком-то из этих домов должны жить потомки погибших в бойне. Не может человек испариться с лица земли как дым — по крайней мере, если его ищет детектив Гомес. Правда, война усложнила задачу до предела.
Он взял себе помощника и поручил ему обходить с расспросами дом за домом, а сам уехал в Леон, в местечко Приаранса-дель-Бьерсо, где проводились раскопки и эксгумация первой братской могилы гражданской войны. Наверняка вся страна ими усеяна, и Каталония — не исключение. Местные муниципальные власти помогли детективу связаться с бригадой, занятой на раскопках, и он следовал за ней по пятам, дабы убедиться, что никому не попался предмет его поисков.
После пространных бесед с родственниками четырнадцати погибших, извлеченных бригадой, Гомес начал чувствовать чужую боль как свою. Антропологи, археологи и эксперты судебной медицины тоже немало способствовали расширению его кругозора.
Через два дня поиски привели его в Андалузию, где группа генетиков из Гранадского университета рассказала ему о новейших методах судебной медицины, связанных с анализом ДНК.
Вернулся Гомес с целым ворохом смутных гипотез и одним твердым намерением — стребовать с Андреу огромную кучу денег. То, что он собирался предпринять, похоже, станет самым сложным делом в его карьере...
Барселона еще не оправилась от последствий воздушных налетов. После тягот обратного пути в Европу, на протяжении которого с ним обращались как с собакой, Жоан Дольгут, одинокий и униженный, принес осколки разбитой любви на руины родного города.
По тротуарам с трудом передвигались жертвы войны. Искалеченные люди ковыляли на деревянных протезах, пытаясь не замечать свои страшные увечья. В буквальном смысле разрезанные пополам, спрятав культи в кожаные мешочки, они заново учились ходить по улицам, где совсем недавно гибли их товарищи. Дети, напрочь лишенные детской беззаботности, плелись в будущее на костылях. Тысячи безруких, хромых, слепых, глухих и немых молили о милостыне уцелевших, которым точно так же, как и этим убогим, было негде преклонить голову.
Из домов доносились сдавленные крики боли, двери со сбитыми замками едва прикрывали пустоту очагов, ослепшие окна безжизненно глядели в никуда. Стены, испещренные следами пуль, тихо крошились на серый асфальт. Свидетели пережитого кошмара, повсюду валялись кирпичи, некогда составлявшие жилища, где люди радовались, ссорились, ужинали и отдыхали после тяжелого рабочего дня. Что дурного сделал его город, чтобы заслужить столько ненависти? Его квартал... Что стало с его Барселонетой? А его дом? Уж не ошибся ли он улицей? Где его дом? Где отец???
Жоан Дольгут бродил и бродил кругами. Там, где раньше стоял их дом, громоздились горы черных обломков, как будто здание выжгли направленным огнем. Прохожие даже не оборачивались, под грузом собственных лишений равнодушные к чужой беде.
Что случилось с людьми, почему они смотрят и не видят? Разве они не замечают, что сделали с его домом? И где его язык? С каких пор здесь говорят на кастильском? Почему на него косятся с такой неприязнью? Или это страх?
В глазах горожан поселился вечный траур. Даже когда они смеялись, невидимые слезы застилали их лица.
Его Барселона была вся пропитана безграничной скорбью. И мальчишка, потерявший все, даже, кажется, самого себя, не знал, куда податься со своим отчаянием. Гонимый жгучей болью, он бежал, не разбирая направления, пока не очутился на старом волнорезе. Вот единственный мостик, связывающий его с прошлым. И, изливая горе в морскую даль, он закричал что было сил:
— Папаааа!!! За чтоооо?! За что?!!!
Мягкий шелест волн отвечал соленым молчанием.
Жоан скорчился на самом краю волнореза. Один шаг отделял его от последнего предела. Час за часом он лелеял мысль: как хорошо будет погрузиться во тьму безотказной пучины. Исчезнуть, как исчезло все... И вечный покой.
Зачем ему жить? Он потерял отца и самое прекрасное, что у него было, — маленькую воздушную фею. Ни матери, ни братьев, ни дяди, ни тети, ни бабки с дедом — он давно уже шел своим путем в одиночку. Никто его не ждал, и он научился ни от кого ничего не ждать. Ни пищи, ни крова над головой. Все его имущество составлял голод, уже ставший привычным, почти безболезненным, да серая тетрадка, а еще республиканский пропуск и костюм для особых случаев, пришедший в такое же негодное состояние, как и он сам.
Нет, жить ему незачем. Без любви он лишь механизм на холостом ходу, пустая скорлупа...
Там, куда он отправится, не понадобится ничего, даже пропуск, заботливо врученный отцом на вокзале 31 июля четыре долгих года назад. Он погрузится в текучее ничто. В небытие без снов.
На изменчивой поверхности моря колыхались силуэты дорогих людей. Волны манили белыми гребешками. Жоан встал, раскинув руки как крылья. Он уйдет и заберет с собой нерожденные сонаты, спящие в кончиках его пальцев.
Он уже готов был сделать последний шаг, как вдруг вечерний ветер донес до него нежные звуки Tristesse. Старая повозка, запряженная лошадьми, везла пианино в сторону Виа Лайетана. Какой-то человек играл на нем, целиком уйдя в Шопена и не обращая внимания на глазеющих прохожих.
И эти скорбные звуки вернули Жоану волю к жизни. Нет, он не один — музыка не предаст его, не покинет. Он снова начнет играть, чтобы не меркла память о Соледад, играть во исполнение обета, данного между поцелуями на пляже.
И пока он играет, Соледад будет с ним.
Юноша ушел с волнореза, оставив на нем все мысли о смерти. Не хлебом единым жив человек... пока на свете есть рояль.
Вернувшись в Барселонету, он принялся искать знакомые лица, но встречные отворачивались и в разговоры не вступали. Он уже собрался покинуть квартал, когда его позвали приглушенным шепотом:
— Эй... Жоан!
Он огляделся. Голос доносился из-за приоткрытой двери.
— Ты мальчик Дольгута, верно?
Жоан кивнул.
— Если пропуск, что дал отец, при тебе, избавься от него. По нынешним временам проку от него никакого, а хлопот не оберешься. Да, и не говори по-каталонски, иначе нарвешься на неприятности. Иди, сынок. Больше мне сказать нечего.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Там, где в дымке холмы - Кадзуо Исигуро - Современная проза
- Стоя под радугой - Фэнни Флэгг - Современная проза
- Квартира на крыше - Уильям Тревор - Современная проза
- Тигры в красном - Лайза Клаусманн - Современная проза
- Трое в доме, не считая собаки (сборник) - Галина Щербакова - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Семь дней творения - Марк Леви - Современная проза
- Сингапур - Геннадий Южаков - Современная проза
- Летать так летать! - Игорь Фролов - Современная проза