Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Психология советского руководителя «хоть день да мой», позволяла генералу и начальнику миссии под видом дипломатического багажа «хапать» все, что было возможно, и везти это добро из Швейцарии в Париж, а затем, перепоручив военным летчикам, доставить в Москву.
Как ни пытался скрыть эти поступки тот же генерал Вихорев, но «утаить шила в мешке» не удалось — у людей для этого существуют глаза и уши. Позднее прошел слух (насколько он верен, я не берусь судить), что после возвращения в Москву генерал был арестован по доносу завистников.
Случаен ли этот разговор? Нет, и скажу почему. Если оценивать людей по меркам гражданской порядочности, ответственности и долга, то их на работу за рубеж должны подбирать именно по таким качествам. Ведь они представляют страну, народ. Чувство гордости, испытываемое за Родину, должно сопровождать любого уехавшего за кордон человека. Но, к большому огорчению, подход к подбору специалистов для работы за рубежом остался таковым только в пожеланиях. Да, у нас было всегда трудно, нам всегда чего-то не хватало. Поездку за границу рассматривали как счастье, как возможность поправить свои экономические дела. Любая поездка, а туристическая особенно, превращалась, по сути своей, в спекулятивные операции «отвезти — привезти — продать».
Грустно становится от сознания, что вместо высоких человеческих проявлений часто проступают низкие. Общаясь с работниками миссии, я не раз вспоминал знаменитый афоризм:
«Бытие определяет сознание».
…Но теперь вернусь к альпийской гостинице, где в этот вечер произошел случай, оставивший неприятный осадок, и размышления.
Хозяйка постаралась встретить гостей по всем правилам. Тут и вкусная еда холодного и горячего приготовления, и марочные вина, и дорогой выдержанный коньяк, и музыка, и приятное общение с молодой женщиной, а Владимир Иванович легко двигался, он приглашал хозяйку танцевать. При этом он не мог скрыть улыбку и был похож на довольного, хорошо поужинавшего кота, Постепенно ему это всё стало не по силам из-за обильных возлияний. Время торопило заканчивать застолье, и хозяйка, понимая состояние главного гостя, сделала мне намек, чтобы я проводил Владимира Ивановича в номер.
Вдвоем, придерживая под руки, осторожно и не торопясь, поднялись мы на второй этаж и подошли к его номеру. Когда хозяйка стала прощаться, Владимир Иванович, хоть и был пьян, но все еще понимал, что рядом женщина, с которой он был целый вечер и отпустить которую сейчас он совершенно не хотел. Хозяйка же, хорошо понимая ситуацию, решила выйти из положения сама и сказала мне, что она войдет в номер вместе с ним.
— Не беспокойтесь, все будет в порядке, — сказала она, и они вдвоем переступили порог номера. Дверь закрылась, но я не уходил и продолжал прислушиваться к звукам, готовый, если надо, прийти на помощь.
За дверью чувствовалась возня, затем падение чего-то тяжелого и, наконец, из открывшейся двери выскочила хозяйка, а в комнате, на полу у кровати, я увидал пытающегося подняться на ноги подполковника.
— Извините, теперь уходите, все необходимое я сделаю сам.
Из комнаты неслась брань:
— Ах, ты сука, я тебе еще покажу, — ломаным, заплетающимся языком выкрикивал угрозы в адрес хозяйки подполковник. — Я застрелю тебя!..
При этом он пытался вытащить из кармана небольшой пистолет, но это ему никак не удавалось.
Я вынул пистолет, положил обратно в карман и все уговаривал его перебраться в свой номер, что был напротив. Потом я просто перетащил подполковника в большой и удобный номер с двуспальной кроватью и стал снимать с него обувь.
Он продолжал ругаться, и эта ругань касалась уже нас, репатриантов, которых миссия должна была вывезти из Европы в Советский Союз.
Что «у пьяного на уме», то с языка Владимира Ивановича в эти минуты стремилось обрушиться на меня и в такой форме, что после этих «излияний» я мог смело порвать все свои служебные и человеческие отношения с миссией и «дать деру». После такого «признания в любви» ожидать доброго приема в Советском Союзе уже не приходилось.
В пьяном забытье, он выкрикивал мне:
— Все Вы бляди!.. Вы мерзавцы, я ненавижу вас всех… Вы предатели… Вас всех нужно к стенке… Я бы сам расстрелял каждого.
Согласитесь, что более откровенного «признания» можно было больше не выслушивать, чтоб понять все.
Постепенно сознание угасало в нем; я уложил его поудобнее на постели и, убедившись в том, что он уснул, пошел к себе.
Было уже поздно. Мне не спалось, и я раздумывал над тем, что исторг из себя подполковник. Другой бы на моем месте отреагировал на это так, как я сказал, а я посчитал слова об «изменниках», «презрении» и «расстреле» бредом пьяного человека, не более. Заставить себя сбежать я тоже уже не мог. Я принадлежал не к той категории решительных людей, которые выполняют задуманное. Полученные мною «сигналы» не повлияли на мое конечное решение: я вернулся на родину, но потерял свободу.
…Ночь между тем продолжалась. Я вышел из номера, чтобы заглянуть к Владимиру Ивановичу и узнать — жив ли?
Неприятная картина представилась мне в эту минуту. Подполковник лежал поперек двух кроватей и храпел, а у изголовья темнело свежее большое рвотное пятно от выпитого и съеденного сегодня вечером.
«Какая свинья! Что же делать? Теперь и позора не оберешься. При всех случаях его нужно разбудить». Проснулся он быстро и скоро пришел в себя, хотя спал не более двух часов — видимо, сознание вернулось от одного вида случившегося.
— Петр Петрович, разбуди Франца. Который теперь час. Говоришь, пятый? В пять будем трогаться, чтобы не встретиться с хозяйкой. Иди, иди, Петр Петрович, и поторопи Франца.
Меня преследовало в эти минуты чувство нашкодившего человека, и хотелось бежать подальше от содеянного. Хорошо бы и впрямь выехать до пробуждения хозяйки!
Было уже начало шестого, когда мы спускались вниз и — о, Боже! В вестибюле первого этажа, свежая и улыбающаяся, нас встречала хозяйка. Как будто и не было этой ночи, и этого происшествия. Как ни в чем не бывало, она была сама любезность и предупредительность.
— Что все это значит? — сказала она, показывая на наш дорожный вид. — Я не разрешаю Вам ехать, пока Вы не позавтракаете. Я это быстро организую. Идемте, господа, в ресторан.
Пришлось покориться и терзаться мыслью: «Знает ли она уже о случившемся конфузе?» Но никаких признаков недоброжелательства до самой последней минуты она не проявила, и мы так же любезно простились, как и вчера познакомились.
Рассказал я об этом не для того чтобы «отомстить шефу» за обман и вероломство и за неразборчивость в средствах, а для того чтобы еще раз подчеркнуть свой собственный подход к оценке сложившейся ситуации.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Зигзаги судьбы - Сигизмунд Дичбалис - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа. - Владимир Чернавин - Биографии и Мемуары
- Пушкин и финансы - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Культурология
- Зона - Алексей Мясников - Биографии и Мемуары
- Маленький принц и его Роза. Письма, 1930–1944 - Антуан де Сент-Экзюпери - Биографии и Мемуары
- Александр Грин - Алексей Варламов - Биографии и Мемуары
- Наталия Гончарова - Лариса Черкашина - Биографии и Мемуары
- Наталия Гончарова. Любовь или коварство? - Лариса Черкашина - Биографии и Мемуары