Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не умирай, дедушка, не покидай меня!!!
Паризад
Обеспамятевший Ширак метался в горячке, и Паризад оставила юношу у себя. Царица прислала кое-какую живность, но, к удивлению всего аула, настолько скудную, что это никак не вязалось с обычно широкой и щедрой натурой Томирис. Помощь царицы ограничилась десятком овец и одной захудалой лошадью. В обильной скотом степи, где бедняком считался тот, кто имел хотя бы на одну овцу меньше сотни, такая "помощь" вызывала пересуды, и люди терялись в догадках. А разгадка была простая — царице не понравилась заносчивая хозяйка дома, ее жгла ревность и обида за то, что любимый и уважаемый ею Зал предпочел убогое жилище этой крайне неприятной женщины подготовленным ею покоям, с ее заботой и вниманием. Ей, Томирис, предпочел какую-то Паризад! Сыграла роль и вечная неприязнь между богатством и нищетой. К тому же Томирис была женщиной, а женщина всегда женщина, если даже она царица.
Оскорбленная до глубины души такой подачкой, Паризад немедленно хотела вернуть "подарок" назад, но, взглянув на мечущегося и тихо стонущего Ширака, на тоскливо-голодные глаза своих детей, лишенных последней кормилицы — овцы, зарезанной для Зала, смирилась, ломая свою гордость и плача злыми слезами, приняла эту царскую "милостыню", проклиная свою нищету. Принять-то приняла, но Томирис своего унижения не простила.
* * *Как уже было сказано, Паризад была упрямой и своенравной женщиной, к тому же она была самолюбивой и гордой, не желавшей, подобно другим, унижаться, чтобы выпросить кусок мяса, брошенный небрежной рукой зажиточного сородича. Совсем еще девчонкой она стала женой, а потом очень молодой вдовой. Не больше трех-четырех раз она побывала наедине со своим мужем, однако ухитрилась родить ему двух детей. Муж погиб в одной из многочисленных стычек, которыми заполнена вся жизнь кочевника-массагета от самого рождения и до самой смерти, чаще всего преждевременной. Правда, злые языки утверждали, что муж Паризад добровольно предпочел смерть лютой жене. Да, горькая вдовья судьба превратила жизнерадостную счастливую девчонку в суровую сварливую женщину, умевшую постоять за себя в любых житейских переделках. Молодая вдова, не желая становиться по степному обычаю левирата женой старшего брата своего мужа — гнусавого и злобного старика, совершила безумно рискованный шаг: с малолетними детьми ушла из дома, из своего кочевого рода! То есть, по своей воле совершила то, чего больше всего страшились все кочевники, для которых изгнание из рода было самым страшным наказанием.
Молодая вдова с детьми нашла прибежище там, где его находили и другие беглые и бездомные бродяги, — в одном из аулов, принадлежащих царствующему дому массагетов. Таких аулов у Томирис было несколько. Они были населены самым разношерстным людом: изгоями, беглыми, бродягами, военнопленными. В них кроме массагетов и саков из других сакских племен можно было встретить и высоких белокурых северян, и низких скуластых с узкими прорезями глаз с северо-востока, и смуглых большеглазых южан из полдневных стран, и даже удивлявших уже привычных к разнообразной пестроте степного люда массагетов рослых, с черной как сажа кожей — негров! Неведомо как попавших в столь дальние от родных мест степные края. Впрочем, скорее всего они попадали к массагетам из Хорезма. У владыки этой страны телохранителями служили черные рабы, приобретенные на шумных невольничьих рынках многолюдных городов Шумера. Некоторые из них, вероятно провинились, бежали в раздольные степи массагетов.
Еще отец Томирис — царь Спаргапис стал расселять людей, отдавшихся под его покровительство, в аулы строго по ремеслам. Дочь не стала ломать установленного порядка, и в ее аулах жили мастера ремесел уже во втором или даже в третьем поколении. Это способствовало росту мастерства, и изделия из царских аулов пользовались большим спросом не только в степи, но и за ее пределами. Особенно охотно их скупали купцы из Согдианы и Бактрии.
Таким образом, один аул царицы состоял из скорняков, кожевников и шорников, другой из гончаров, а третий населяли изготовители юрт — они катали кошмы и войлок, пряли шерсть, ткали паласы, текеметы и ковры, вязали деревянные решетки и тесали стояки для юрт. В главном стане царицы — в глинобитном городе жили постоянно без всяких перекочевок: рудознатцы, литейщики, оружейные мастера и кузнецы. Они находились на особом положении, и их жаловала сама царица Томирис. Вообще металлурги и в особенности кузнецы у разных народов были окружены таинственным ореолом и находились в почете. Даже цари стремились приобщиться к этому таинству. Внезапно возвысившиеся персидские цари из династии Ахеменидов, чтобы придать себе большую родовитость, стали возводить свой род от легендарных царей иранского эпоса Кеев, родоначальником которых был простой кузнец Кави, выступивший под знаменем, которым стал его кожаный прожженный во многих местах огненными искрами фартук, против злых сил и победивший их!
И действительно — есть что-то колдовское в ремесле кузнеца!
* * *Аул, в котором жила Паризад, населяли скотоводы. Они пасли скот царицы — ее табуны, стада, отары. Из жителей этого аула Томирис брала к своему двору конюхов, егерей. Этот же аул поставлял и забойщиков скота, доярок, квасителей кумыса и айрана, сыроделов и сыроваров, а также искусных специалистов по заготовке мясных изделий — казы, вяленого мяса, различных копченностей. Казалось бы, в таком ауле голодным не будешь, но это только казалось. В царских аулах, состоящих из пришлых людей, тоже произошло расслоение — появились доморощенные богачи, которые все богатели и богатели, а бедняки по-прежнему продолжали биться в нищете. К ним относилась и вдова Паризад.
Паризад выходила Ширака. Слабый, он стал выбираться на подгибающихся ногах из юрты и сидеть на кучке кизяка, жадно вдыхая целебный степной воздух. Время, прошедшее со дня кончины Зала, сначала приглушило народную скорбь по певцу, а затем за повседневными заботами и совсем отодвинуло в сторону, в забытье. Свято место пусто не бывает — появились новые, вернее, затененные могучим талантом Зала певцы-сказители, новые любимцы. И только массагеты преклонного возраста продолжали с восторгом вспоминать незабвенного Зала, с презрительным пренебрежением относясь к новым кумирам толпы. Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Ширака, может быть, беспомощный в житейском отношении, неприспособленный к суровой борьбе за существование, он погиб бы, если бы не Паризад. Сколько бы аулчане ни судачили в притворном сочувствии к сироте — дескать, попал ягненочек в пасть злой волчицы, но именно Паризад уберегла от губительных ударов судьбы, которые могли сломить ранимую натуру впечатлительного и остро восприимчивого юноши, знакомого по отношению к себе только с одним чувством — любовью. Конечно, энергичная и трудолюбивая Паризад грызла неумеху-сироту с утра и до вечера, но зато коршуном кидалась на любого обидчика Ширака, и в конце концов самые заядлые забияки оставили его в покое, зная, что иначе придется дело иметь с ядовитой, умеющей за себя постоять Паризад. Шираку пришлось жить в семье, где хлеб не падал в рот с неба, а надо было его добывать тяжким трудом. Паризад никогда не клянчила, унижаясь, подачки, работала не покладая рук с утра и до вечера: пряла шерсть, ткала коврики, валяла кошмы, доила у аулчан овец, кобылиц, коз, собирала и сушила ягоды джиды и тутовника, перемалывала и из полученной муки пекла лепешки. Собирала дикие плоды и съедобные травы. Паризад не блистала красотой, но была налита здоровьем и вынослива, как лошадь. Постепенно стал втягиваться в тяжкий труд и Ширак. Сначала неумело, но со временем уже со сноровкой. Он быстро рос и креп. И, как следовало ожидать, вскоре стал мужем Паризад, дав на короткое время повод для зубоскальства аулчан. Постепенно Ширак осваивался, и если раньше он выглядел среди грубых кочевников-скотоводов как белая ворона, то, чем дальше, тем явственней стало меняться отношение к нему. Первыми это сделали дети. Они каким-то детским чутьем почувствовали в нем родственную душу. Несмотря на то, что он был значительно старше их, к тому же женатым человеком, они относились к нему как к своему сверстнику и звали его только по имени, без обязательной приставки — дядя. Затем смягчились и женщины, у которых сердце более чуткое, чем у мужчин. Белозубоулыбчивый, всегда готовый помочь, услужить, безотказный к просьбам, он быстро привлек их симпатии к себе. К тому же они сочувствовали доброму юноше — жертве этой хищницы Паризад.
- На день погребения моего - Томас Пинчон - Историческая проза
- Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II - Борис Николаевич Григорьев - Историческая проза / Русская классическая проза
- Пляска Св. Витта в ночь Св. Варфоломея - Сергей Махов - Историческая проза
- Калигула - Олег Фурсин - Историческая проза
- Викинг - Георгий Гулиа - Историческая проза
- Сквозь три строя - Ривка Рабинович - Историческая проза
- Внимание, танки! История создания танковых войск - Гейнц Гудериан - Историческая проза
- Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Деды и прадеды - Дмитрий Конаныхин - Историческая проза / Русская классическая проза