Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Привратник, со скучающим видом стоящий у входа, увидев Армона, поспешно отскочил в сторону, подобострастно кивая...
Зал был просторным и прохладным, большую часть его занимали не циновки, на которых, сложив крест-накрест ноги, сидели зрители, а деревянный помост с резным столиком судьи и перегородкой для преступника и стражи.
Грязные, с влажными пятнами циновки должны были своим видом напоминать зрителям, что суд вовсе не нуждается в их присутствии и правосудие может преспокойно вестись и за закрытыми дверьми. Но коль скоро посторонние желали пользоваться своим правом зрителей, то пусть довольствуются дырявыми циновками.
Перегородка, за которой сидела старая женщина с отрешенным, никого не замечающим взглядом, была наспех сколочена, но две-три доски, для которых, видимо, не хватило гвоздей, свисали на пол и поскрипывали, когда кто-то из зрителей забегал в зал. Уже одно то, что человека загнали за такую перегородку, делало его в глазах зала преступником, даже если он таковым и не был...
Стены и потолок были в желтых трещинах, из которых выступали капельки ржавой воды, Армону показалось, что возле одной из трещин прилипла улитка, забавно шевеля усиками.
"Все здесь по-прежнему в запустении, а трещин с тех пор, как я не был здесь, стало еще больше". И Армон живо представил картину: привратник после каждого заседания отгоняет длинной палкой улиток, чтобы не ползли они дальше и не повисали над головой судьи...
Забавная картина... Армон даже тихо засмеялся, но тут появился отец и занял свое место. За ним с тазиком и рукомойником засеменил привратник (видно, он запер ворота, не желая пускать опоздавших), стал возле судьи, поспешно разматывая широкий пояс на халате.
Судья в расслабленной позе сел в кресло и принялся ковырять в ухе, покашливать, как будто находился он не на виду у публики, а в умывальной комнате дома. Затем разгладил усы и посмотрел на себя в зеркало, которое подал ему привратник. Но, оставшись недовольным, повелительным жестом потребовал деревянный гребень, несколько раз провел по усам и приготовился мыть руки.
Зрители, переговариваясь друг с другом о разных разностях, не обращали внимания на туалет судьи.
"Чем он приклеивает себе пышные усы так, что они не отваливаются от грубого гребня? - подумал, глядя на отца, Армон. - А вдруг усы отвалились бы... смех и срам, хотя, может, никто не удивился бы этому..."
Привратник наклонился к судье с рукомойником, и тот не спеша омыл каждый палец, словно были они в масле, а с рук судьи вода стекала куда-то под помост в дыру.
Чужестранцу, не знакомому с местным судебным этикетом, все это могло показаться ритуалом, связанным с поверьем. И он очень удивился бы, если бы ему объяснили, что должность судьи считается в этом ханстве неблагодарной. И вовсе не потому, что судьям приходится день и ночь не покидать зал, разбирая десятки срочных дел, или же рисковать своей жизнью, или, на худой конец, довольствоваться маленьким жалованьем. Нет, неблагодарной, черной, грязной эта работа называется потому, что бытует самое обычное, бесхитростное мнение в народе, что один человек, каким бы он ни был праведным, мудрым, справедливым, все равно не вправе судить другого человека - собрата, на это есть только один суд - божий.
Но богу - божье, а за человеческие преступления карать все равно надо, и поэтому судьями назначают таких, как отец Армона, - больных, с пятнами песи на коже, хромых, - словом, тех, кого заранее наказала за то, что поручил им судить от своего имени...
И вот приходится каждому судье по-своему подчеркивать перед публикой пренебрежение к собственной обязанности. Одни, выходя на помост, час или два спят у всех на виду, на коврике, другие долго моют руки, ноги, чихают и сморкаются в платок - и делают это с таким простодушным видом, будто начинать суд без тщательно вычищенного носа - неприлично.
Когда судья помыл руки, привратник вместо полотенца протянул ему свой пояс, спрыгнул с помоста и пошел, чтобы занять свое место возле перегородки, за которой сидела обвиняемая, - один человек служил здесь и сторожем, и банщиком, и стражем.
"Будь у толстяка безобразное лицо, он вполне мог бы выполнять и обязанности судьи", - подумал Армон о привратнике и приготовился слушать, ибо судья уже начал разбирательство, предварительно просигналив ударами деревянного молоточка о стол.
Дела, подобные сегодняшнему - о колдовстве, - слушались так часто, что публика давно потеряла к ним интерес. Циновки были заняты лишь наполовину, да и те, кто пришел сюда, видимо, просто скрываются от зноя. Многие едва уселись, сразу же задремали, не глянув даже в сторону обвиняемой, и бедная старуха, удивленная таким безразличием публики, затосковала и смиренно застыла в отрешенной позе, опустив голову.
- Итак, - сказал судья, направляя в ее сторону указательный палец, видимо с единственной целью - как-то расшевелить обвиняемую, - ты обвиняешься в том, что произвела колдовство над соседкой, превратив ее в кошку! - И, повернувшись к боковой двери, крикнул: - Заходи!
В зал вошел свирепого вида мужчина с небольшой клеткой в руке. Он стал возле перегородки, положив на доски руку, и то, что, свернувшись, лежало в клетке, - черная кошка, - глянув на зрителей, испуганно забилось в угол.
- Рассказывай! - приказал судья, и мужчина сразу заговорил, стал витиевато и утомительно долго рассказывать о том, что кошка некогда была его женой и что жена повздорила с этой колдуньей, которая дала ей кличку одноухая кисонька - и пригрозила отрезать и последнее ухо. Сам он, правда, был в это время в городе, но все видели, как жена его зашла в дом колдуньи, а через час, после ссоры, вместо жены выбежала оттуда кошка, и, вернувшись, он обнаружил ее на своей постели...
Армон утомился от этой болтовни и с тревогой подумал, что нельзя оставлять Тарази в одиночестве. Он тихо встал и пошел к выходу.
Отец даже привстал, оскорбленный такой дерзостью сына, мужчина же, решив, что судью взволновал его рассказ, продолжал с еще большим рвением.
Тарази спал, когда Армон заглянул к нему в комнату, - все дни, после отъезда Бессаза в деревню, Тарази почти не вставал с постели, страдая от хандры.
Армон ходил взад-вперед по коридору и, проходя мимо дверей Тарази, каждый раз останавливался и вздыхал.
Но Тарази очнулся, едва Армон закрыл за собой дверь, и лежал, прислушиваясь к шагам Армона, тревожным и растерянным.
"Как он будет смотреть мне в глаза, когда Бессаз вернется? - подумал Тарази. - Будет чувствовать себя виноватым... хотя ведь я обманул его, оторвал от родных... Надо как-то обнадежить его - он молодой, поверит... Сказать, что познания на этом не кончаются... Вокруг множество тайн... и самая великая из них и сам человек..." И Тарази окликнул его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Сто лет тому вперед - Кир Булычев - Научная Фантастика
- Сепаратная война - Джо Холдеман - Научная Фантастика
- Комитет Правды - О. Палёк - Научная Фантастика
- Коммандос из демиургов - Екатерина Казакова - Научная Фантастика
- Собор (сборник) - Яцек Дукай - Научная Фантастика
- Падающего толкни - Кирилл Шарапов - Научная Фантастика
- Последний эксперимент - Василий Спринский - Научная Фантастика
- За горизонтом звёзд: От Земли до края Вселенной. Космические приключения юной исследовательницы и её друзей - Анна Терганова - Прочая детская литература / Научная Фантастика / Детские приключения
- Проект «Сколково. Хронотуризм». Хроношахид - Тимур Алиев - Научная Фантастика
- НФ: Альманах научной фантастики. День гнева - Север Гансовский - Научная Фантастика