Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что же, мы ждем.
— Начинайте, Курганов.
— Зоя, где же вы?
— Да вы не ту книжку взяли, дайте, я вам найду.
— Валяйте на память, я суфлировать буду.
Чей-то солидный голос говорит:
— Ему не верьте. Он все исказит.
Все смеются. Морев сдержанно улыбается. За пианино садится Курганов, играет. Зоя становится рядом, читает стихи:
Водой спокойной отражены,Они бесстрастно обнаженыПри свете тихом ночной луны.Два отрока, две девы творят ночной обряд,И тихие напевы таинственно звучат.Стопами белых ног едва колеблют струи,И волны, зыбляся у ног, звучат, как поцелуи.Сияет месяц с горы небес,Внимает гимнам безмолвный лес,Пора настала ночных чудес.Оставлены одежды у темного пути.Свершаются надежды, — обратно не идти.Таинственный порог, заветная ограда, —Переступить порог, переступить им надо.Их отраженья в воде видны,И все движенья повтореныВ завороженных лучах луны.Огонь, пылавший в теле, томительно погас,В торжественном пределе настал последний час.Стопами белых ног, омытыми от пыли,Таинственный порог они переступили.
Курганов. Какой торжественно-прекрасный миг! Моя мечта — изобразить это на картине. Сияет месяц. Два отрока, две девы, юные, прекрасные. Тихо, безмолвно готовятся свершить последний обряд.
Лидия. Таинственный порог переступить разве не радостно? И разве не страшно?
Зоя. Не мы это сделаем, потому что на одеждах наших слишком много пыли, и души наши темны.
Мария. Надежды наши свершатся, мечта преобразит нас и жизнь нашу, и мы радостно войдем в прекрасную новую жизнь.
Зоя. Ты милая мечтательница, Мария, и за это я тебя люблю.
Курганов. Мария, когда я на тебя смотрю, я вспоминаю почему-то юность человечества и прекрасную царевну Навзикаю.
Лидия. А мне что ты скажешь?
Курганов. Ты знаешь больше, чем мы знаем. Хотя и не скажешь этого словами. Разве только глазами скажешь, глазами заклинательницы змей.
Лидия (подходя к Мореву). Дорогой учитель, отчего люди нас не понимают и не хотят слушать нас? Они — злые!
Морев. Не осуждай, милая Лидия. Будем делать наше дело, верить и ждать.
Лидия. Так грустно! Я прочла одну за другою все наши двадцать две драмы. Страшно подумать, что ни одна из них не шла на большой сцене, и только одну мы поставили сами.
Морев (говорит тихо, глядя перед собою в пространство). Я верю, я жду. Наше искусство — завтрашний день. Мы пришли в жизнь слишком рано, — нам приходится подождать.
Лидия. Мне грустно.
Красновский. Итак, скоро мы увидим вас, Марья Павловна, на сцене?
Мария. Да, скоро. Через месяц. Я так волнуюсь. Боюсь. И так мечтаю.
Красновский. Вам все еще не надоело мечтать? Вы счастливая.
Мария. А вы, Алексей Николаевич, разве никогда не мечтаете?
Красновский. Предоставляю это занятие вам, артистам, художникам. А мы, юристы, народ положительный. Не очень размечтаешься, имея дело с сухими статьями законов и с разными запутанными казусами.
Мария. А я мечтаю, мечтаю.
Красновский. Все о ваших будущих победах?
Мария. Да, и о будущих победах. О завоеваниях нового искусства, о работе в новом театре. И все будущее представляется мне таким ярким и радостным.
Красновский. Однако мечты мечтами, а дело делом. Мечтая о новом театре, вы все-таки идете в старый, хороший, реалистический театр.
Зоя. Мы его преобразим, когда в него войдут молодые силы, художники, артисты, поэты.
Курганов. Мария еще нигде по-настоящему не играла, но уже ее заметили так же, как и Лидию. Ее уже везде охотно приглашают.
Красновский. А по-моему, Марья Павловна совершенно напрасно участвовала в этой пьесе с плясками. Показываться добрым людям в таком виде, по-моему, не следовало. Очень извиняюсь перед присутствующим автором, но, при всем уважении к его таланту, не могу восхищаться этою пьесою.
Мария. Нет, я очень рада, что в ней участвовала. Остался ряд таких милых воспоминаний.
Красновский. А вы забыли, что о вас тогда писали в газетах? А как ловко и вас, и Морева прохватил Инфантерский? Целые реки злословия и клеветы.
Мария. О, это все нас не смущает. Прохватить, как вы выражаетесь, всякий сумеет, тем более что толпе это нравится. Мы дорожим мнением только тех, кто думает и чувствует свежо и молодо.
Красновский. Лучше играйте Островского, Марья Павловна. Что вам еще надо? Зачем искать лучшего, когда у нас есть хороший театр с такими прекрасными традициями?
Мария. Что надо нам? Преобразить игру и зрелище в таинство, мистерию осуществить, слить все в театре одно в одно. Мы хотим, чтобы зритель не оставался холодным наблюдателем, хотим и его вовлечь в действие, заставить его вместе с нами соучаствовать в трагедии.
Красновский. Нет уж, благодарю покорно! Не желаю! Как в суде помыкаешься, так отдохнуть хочется, позабавиться в театре, а не участвовать в ваших действах.
Зоя. Да, вы все приходите такие скучные, вялые и хотите, чтобы вас забавляли.
Курганов. Лидия, теперь твоя очередь. Мы ждем твоего танца.
Лидия. Я боюсь, боюсь. (Уходит.)
Морев. Искусство это и есть отдых от жизни. И оно же источник новой жизни. Играли, пока были детьми. Потом залюбовались на зрелище. Потом придем к единению в таинственном обряде.
Красновский (выслушав эти слова с видом скучающего человека, обращается к Марии). Я не спорю, конечно, — у вас, Марья Павловна, есть несомненный талант, есть прекрасная сценическая внешность, хотя пока еще младенческая техника. Я не сомневаюсь, что из вас выйдет, если вы не перестанете работать над собою, хорошая драматическая инженю.
Мария (смеется). Какие ужасные слова вы говорите, Алексей Николаевич.
Красновский. Отчего же? Разве я неверно определил ваше амплуа? Тогда извините, Марья Павловна. Я ведь не профессиональный театрал.
Мария. Нет, не то что неверно. Но когда я мечтаю о том, что буду делать на сцене, меня коробит от таких слов, как амплуа, инженю, героиня. Зачем все это? Ведь каждый раз так индивидуально то, что делаешь!
Красновский. Ну да, я знаю, вы мечтаете о том, чего не бывает, как говорится в стихах Зинаиды Гиппиус, и чего никому из нас не надобно.
Курганов. Всем нам надобно только то, чего не бывает. Для того только мы и в театр ходим. Для того и сами работаем в театре.
Красновский. Ну, этого я что-то уж и не понимаю. Что-то уж слишком мудреное!
Курганов. Ходить в театр, чтобы смотреть, как мои знакомые пьют чай или водку, сплетничают и ссорятся? Это я и без театра вижу.
Красновский. А я люблю, когда актер загримируется под известное лицо. Чем известнее оригинал, тем любопытнее посмотреть его на сцене. Особенно, если автор и актер сумеют его хорошенько высмеять.
Курганов. Нет, в театре я хочу другого. Хочу пламенного восторга, уносящего меня из оков этого бледного существования.
Морев. В театре мы хотим не быта, а преображения быта силою искусства.
Красновский. Не лучше ли заботу о преображении быта предоставить Государственной Думе? Пусть она совершает это силою хороших законов.
Мария. Вы все шутите, Алексей Николаевич. А мы говорим серьезно.
Зоя. Алексей Николаевич думает, что с нами не стоит говорить серьезно.
Красновский. Помилуйте, Зоя Аркадьевна! Я серьезнейший из здешних присяжных поверенных.
Мария. Вот вы увидите сейчас пример преображения властью искусства. Можно это сказать, потому что она ушла одеваться для танца.
Красновский. Кто это она?
Мария. Лидия.
Красновский. Тоже, конечно, жрица новой красоты и нового искусства.
Мария. О, какой тон! Ну да, жрица, если хотите. Жрица, потому что она самоотверженно служит своему высокому искусству.
Красновский. Это маленькое неграциозное существо? Воображаю, как она танцует!
Мария. Да, она кажется неловкою в своей глупой блузке и в этой своей скромной юбчонке. У нее нет денег на роскошные туалеты. Свои костюмы для танца она шьет себе сама по рисункам Курганова. В ее комнате нет даже большого зеркала.
Красновский. Это и видно.
- Валаам - Борис Зайцев - Русская классическая проза
- Том 2. Мелкий бес - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- «Все мы хлеб едим…» Из жизни на Урале - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Земле земное - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- Улыбка - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- Звериный быт - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- В толпе - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- Размышления о Божественной Литургии - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Синяя соляная тропа - Джоанн Харрис - Русская классическая проза / Фэнтези
- Летний свет, а затем наступает ночь - Йон Кальман Стефанссон - Русская классическая проза