Форма входа
Читем онлайн Собрание сочинений в шести томах т.4 - Юз Алешковский
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Я сидел на удобной спине страуса, карусель летела по кругу, пытаясь выкинуть за его предел по-детски обмирающее сердце, и холод запредельный слегка проникал между моих старых ног, и мелькали перед глазами, как во сне, лица близких и неблизких мне людей, даже людоедское промелькнуло, даже карповское замельтешило и сгинуло. Верино лицо… Таисьино… Боже мой, как приходится расплачиваться за радость естества запутанностью души…
Физкультурник Таисьин проплыл, словно ватный. Света моя, к ужасу моему, качнулась перед глазами, бедная девочка… Ты могла сейчас сидеть по соседству со мною на белом медведе…
И горестен был мой безмолвный плач, как тогда в электричке, когда я последний раз возвращался с рыбалки и жадно глядел в окна вагона по обе стороны хода поезда, находясь как бы в центре громадной карусели и имея возсть вглядываться в следовавшее мимо меня по кругу до самого горизонта пространство… белые облака, приникшие в кружении к верхушкам сосен… хоровод осенних сиротливых полянок… ботва картофеля на перекопанных огородиках… странные лица баб-служительниц на нечастых переездах… желтые флажки у них в руках… оранжевые душегрейки… домики… пруды, притихшие до полной глади в ожидании оледенения… и стук колес, как бы сшивающий в памяти раскроенные впечатления, сшивающий в одно целое, как детское мое теплое и грустное одеяло, лоскутки пространства… Желтые, голубые, вишневые, зеленые, серые, черные, синие, белые лоскутки… Боже мой! Это – прощание. Но кто кого на прощание прощает? Друг друга… Простимся… прощаемся… простите… прощаю… прощай. На то и даны нам минуты прощания, чтобы совместно и чисто преклониться перед готовым разлучить нас неведомым и чтобы легко было на сердце следующих и остающихся…
Забылся я, на страусе сидя. О Таисье задумался. Остановилась карусель, и абсолютно довольный своим делом и жизнеположением старый австриец намекнул мне виновато, что надо или сматываться или выкладывать шиллинги. Слез я со страуса. Извинился. Поблагодарил карусельщика. И решил так: скорей пулю я в лоб себе пущу, чем оскверню течение Вериной жизни уходом к другой женщине, даже к страстно желанной Таське. Я не могу запретить ей следовать своей судьбе, но и у меня есть свой долг и остаток пути, которому приличествует соответствовать достойно. Вот какая карусель, дорогие. Вот какая моя карусель…
Вена – Париж – Миддлтаун, 1979
ТРОЙКА, СЕМЁРКА, ТУЗ…
Эскизы к киноповести
Памяти любимого друга Г.Б. Плисецкого
Начнем изложение этой невероятной истории языком сугубо протокольным. 25 августа 1991 года, поняв, что Время вот-вот подрубит под корень все социальные, политико-административные, экономические, военные, демагогические, карательные, аморальные и прочие основания преступного существования партийной номенклатуры, поняв также, что дело Нины Маркса, Егора Энгельса, Фридриха Полозкова, Иосифа Ленина, Льва Давидовича Зюганова и Карлы Андреевой исторически с треском проиграно, первый секретарь …ого райкома Воркуты Дебелов тайно перевез в двух чемоданах на квартиру своей секретарши и ублажительницы сексуальных нужд, Клары, огромные суммы партвзносов и добровольных шахтерских пожертвований на супердирижабль ПЕРЕСТРОЙКА…
1
Сама Клара в очередной раз исцеляла свое роскошное и распутное тело в Крыму, в санатории для горняков, страдающих тяжелыми профзаболеваниями. Шустрейшая супруга Дебелова находилась в это время в Лондоне на конференции «Прогрессивные женщины мира – против мехов диких животных».
Перепулив крупные бабки, хозяин райкома вызвал из-под земли своего шалопутного, временами чумного, но крайне исполнительного племянника Германа…
Здесь необходима коротенькая биографическая справка и небольшое отступление от основной линии рассказа.
Герман Елкин был атлетически сложенным молодым человеком очень высокого роста и натуральным русским красавцем, гены которого, к счастью, не пострадали от очень раннего алкоголизма покойного отца, шахтера. Мать Германа тихо померла от тяжелой и продолжительной депрессии, то есть от общего разочарования окружающей действительностью и вызванным таковым душевным настроем нежеланием жить.
Его с детских лет опекал родной дядя, крупный номенклатурщик, никак не согнутый в бараний рог драматическими колебаниями партийной карьеры. Сирота стоял к моменту начала нашего рассказа на пороге своего тридцатилетия.
На одной из воркутинских шахт Герман не вкалывал в забое или в иных пристойных трудовых местах, но был каким-то засекреченным придурком. Причем придурком настолько засекреченным, что он и сам не знал, в чем именно заключаются смыслы его секретной деятельности под землей.
Обстоятельство это сообщало всему его вполне добродушному и не подлому существу качества значительности, а также наплевательской безответственности, которые – при былом, роковом лишении трудящихся масс почти всех человеческих прав – как-то так постепенно приживались, приживались в изувеченном организме нашего гражданского общества, пока вовсе не подменили собою в нем самом и в отдельных его «винтиках» чувств естественной свободы и человеческого достоинства.
Герман часа два в день разъезжал под землей в бесшумном шведском электрокаре. В каре том, в бронированных контейнерах, находились опломбированные приборы для регистрации то ли опасных космических лучей, то ли «гиперразумных частиц внеземных цивилизаций», очумевших, если верить шахтерским слухам, от вакуума межзвездного одиночества.
К слову говоря, интеллигенты Воркуты, которых в этой местности с известных времен было, пожалуй что, побольше, чем в Москве и в Ленинграде, вместе взятых по одному делу, свято верили (сидя, правда, уже не на нарах, а на кухонных стульях) в интерес, проявляемый внеземными цивилизациями не к загнившему Западу, а как раз к СССР – светочу духовности, фигурного катания и хоккея. Ясно же, что эти содержательные виды спорта имеют прямое генетическое отношение к воркутинской вечной мерзлоте, а уж интеллектуалов на одном квадратном метре этой мерзлоты… Марбургу с Гейдельбергом усраться надо… Поговаривали также, что приборы, опекаемые Германом, помогут в любой опасный для нашей Родины момент лазерно сдвинуть с орбиты армаду американских ядерных ракет и повернуть их либо на Китай с Афганистаном, либо на Израиль…
Получку Герману присылали по почте. В шахтерском поселке считали, что он находится «за Москвой».
Синекура таковая заделана была ему дядей, секретарем райкома, после знакомства на курорте в Крыму с начальником особого отдела одного герметически закрытого академического института.
В научные планы «ящика», доверительно сообщил дядя верному племяннику, входил поиск внеземных цивилизаций, превосходящих земную по всем главным показателям. Важно было упредить американцев в их попытках первыми закрутить роман с соседями по коммунальному общежитию ближнего и дальнего космоса. Важно было проинформировать небожителей о зверствах капиталистической формации, где человек человеку – банк в овечьей шкуре и где погоня за сверхприбылью полностью вытеснила экологическую заботу банков не только о волках, но и о тиграх с леопардами, бобрами и выдрами…
Раз в месяц около шахты снижался вертолет. Десантники, похожие в своих плексигласовых шлемах на инопришельцев и к тому же со странным оружием в руках, перекрывали все наземные входы и выходы. Контейнеры вынимались из Германова кара и грузились на борт вертолета. Оттуда выгружалась свежая опломбированная аппаратура.
Затем – в плане дальнейшей заботы человека о человеке – «инопришельцы», выполнившие служебный долг, перепродавали шахтерам (по непотребным, разумеется, ценам) дефицитный ширпотреб, кавказские фрукты, антицинготные овощи, спиртное, витамины, дрожжи и т.д. и т.п.
Десант улетал, а шахтеры вскоре начинали выпытывать у Германа, когда сызнова свалятся к ним с неба товары, давно не ночевавшие в нарпите…
Обычно, часа три покатавшись в научно-фантастическом каре по лабиринтам шахты и слегка попугав своим всегдашним похмельно-таинственным видом работяг, Герман поднимался на лифте на поверхность земли.
Сначала он опечатывал машину с приборами в спецгаражике, потом включал особо чуткую сигнальную сирену – электронную копию устройства, притыренного, по словам дяди, лишь в мавзолее и в святая святых Лубянки, где хранятся записи особо тайных, ночных, бесед Сталина с Лениным о судьбах социализма и мировой революции.
Затем Герман отмечал в журнальчике, что никаких ЧП с приборами не произошло, совал указательный палец в спецдырку прибора, считывавшего, по словам того же дяди, контрольную дактилоскопию с этой номенклатурной конечности, включал усилитель регистратора нейтрино, гиперразумных частиц и прочих, так он их называл, сикись-накись-мезонов, ставил дату, расписывался в том, что все это только что записал, потом шел обедать, тайком опохмелялся, а потом еще пару часов разгадывал кроссворды, умело, впрочем, делая вид, будто ведет регистрацию разумных межкосмических ауканий.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Собрание сочинений в шести томах т.4 - Юз Алешковский бесплатно.
Похожие на Собрание сочинений в шести томах т.4 - Юз Алешковский книги
- Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский - Классическая проза
- Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах). Т.1 - Сергей Толстой - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Собрание сочинений в двадцати шести томах. т.18. Рим - Эмиль Золя - Классическая проза
- Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески - Карел Чапек - Классическая проза
- Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Луна и грош. Роман. Пироги и пиво, или Скелет в шкафу. Роман. Театр. Роман. - Уильям Моэм - Классическая проза
- Собрание сочинений в пяти томах. Том четвертый. Рассказы. - Уильям Моэм - Классическая проза
- Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 2. Романы - Карел Чапек - Классическая проза
- Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 13 - Джек Лондон - Классическая проза
- Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая - Максим Горький - Классическая проза
