– Зачем? – спросила Маленькая, не скрывая ужаса.
– Чтобы понять, что это такое. Чтобы увидеть край. И заглянуть в него. – Он помолчал. – А дальше это уже ее проблемы. Отступить, вернуться, броситься или забыть навсегда, как кошмарный сон…
– Разве человек не может быть счастлив без этого? Просто от возвышенной любви.
Про это он уже проходил. И сейчас готов был, как всегда, взорваться.
– В том и беда, что может, – неожиданно для себя сказал с досадой.
Прислушавшись к своему голосу, как к эху, Рыжюкас задумался.
– Я даже не знаю, – сказал он вскоре, абсолютно погасив уверенно наступательный тон, каким он обычно наседал на непонятливых воспитанниц, – раньше знал, а теперь совсем не уверен.
Действительно, впервые в жизни подумал Рыжюкас, поди тут разберись – кто более счастлив. Тот, кто все познал и поднялся к Вершине и даже ее покорил, или те, кто вообще не подозревают о существовании всех этих радостей… Телячья жизнь – это тоже ведь своего рода счастье… Хотят жить без этого? Нравится прозябать в утлом сарайчике, пожевывая пресную соломку? Пусть. Счастье коровы – это счастье коровы, и зачем ей давать ощущение полета, если ей и без этого хорошо? «К чему стадам дары свободы? Их нужно резать или стричь»…
– Если человек, к примеру, – он решил свести мысль к простому сравнению, – не любит купаться и не научился плавать, он может и не знать, что он беднее других, что одной радостью в жизни у него меньше… Раньше я всех неумех хотел научить и плавать, и танцевать в постели, но теперь к этому как-то поостыл…
Помолчав, Рыжюкас погладил Маленькую по головке. К слову, в первый и последний раз за все время знакомства.
– Наверное, я слишком постарел…
– Кто? Ты?! Что-то по тебе этого не видно…
– Во всяком случае, больше никого учить я не собираюсь.
– Но меня ведь ты научишь?
– Только чуть-чуть…
5
Он таки сумел добиться ее оргазма, за эти трое суток «ловко угадав» и выпытав все необходимое признания: никогда не кончала, «ни с одним пацаном», а вот сама с собой, наедине иногда может, хотя и страшно – «как умереть».
Все с ним она и проделала как наедине, когда он ее отвлек, успокоил, приласкал, уговорил, а потом, доведя до исступления, помог достичь результата сначала пальцем, потом языком.
Но что – один раз?! Да и было это лишь в первые три дня, в самом начале…
Слишком мало, чтобы запомнилось, чтобы к этому потом ее потянуло.
6
И только после Сени он вернулся к этой теме. Когда увидел, что и с сенями ей это ни к чему.
– А знаешь, почему тебе от нас ничего не нужно? – спросил он. – Хотя в поезде тебе, похоже, действительно было клево, как ты тогда говорила… И потом, у сестры – тоже…
Она глянула на него, но уже без прежнего любопытства.
– У тебя нет позитивной памяти…
– Это что – такая болезнь? – спросила она, но не обеспокоено, а раздраженно.
– Это – дикость. Нельзя, чтобы как кошка: отряхнулась – и пошла дальше, все позабыв.
– А что ты мне прикажешь помнить?.. – Она повела плечами. – Что было, то было, прошло…
Она отчаянно все крушила. А он еще упрямился, все еще диктовал, что-то пытался склеить:
– Нужно вспоминать. Ну хотя бы тот единственный раз, когда у нас все получилось и ты так классно кончила… Так вспомни об этом, ложась спать. Представь подробности, только поконкретнее, сладострастнее, побалуй себя пальчиком, попробуй возбудиться на том, что тебя тогда больше всего завело. В этом и фокус – поконкретнее вспомнить. Завестись и захотеть, наконец, повторения…
– Только не с тобой, – сказала она сухо.
– Пусть не со мной, но сейчас ведь речь о тебе. И тут даже не важно с кем… Хотя, как мы уже проходили, ни с кем нельзя быть бесчувственным бревном.
– Никак не пойму, ты любишь меня или другого человека? – Она показала ему свою прилежность. Она усвоила и этот урок. – Если меня, то почему ты все еще хочешь меня переделать?
– Я не переделать, я тебя сохранить хочу, как фотокарточку. Но ее сначала надо проявить.
7
Но это еще не совсем та запретная тема, которой он избегал касаться.
Ее он затронул уже под самый финал, когда все совсем рушилось. «Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец».
– Ну хоть какие-то «мелочи» у нас могли бы быть, – мрачно сказал он. – Пусть хотя бы легкий массаж…
И налетел на стену.
– А если я не могу?! Понимаешь, я не могу ничего с собой поделать! И не хочу. Ты сам говорил, все проходит, и это прошло. Я не стану себя насиловать…
– Даже если меня это обижает до смерти? И крушит у нас все?
Маленькая зашипела, как прокисший кумыс. Она и всегда закипала при всякой попытке на нее нажать. Никаких обязательств она на себя не принимала. И моментально становилась жестокой. Но сейчас превзошла себя.
– Не дави на меня, – сказала она злобно. – Я не стану тебя облизывать… даже из жалости.
Он побледнел.
– А за бабки? Ты же могла бы делать это хотя бы за деньги. Или за шмотки, которые ты так любишь.
– С кем угодно, – сказала она. – Хотя ты так и не успел меня этому научить…
Он пошел бы заваривать кофе, чтобы отключиться и спросить себя, чего он все-таки хочет. Но не успел. Ей показалось мало, и она уже успела придумать, чем его окончательно достать. И выдала ему то, о чем он ее уж совсем не спрашивал.
– Не забывай, что у нас давно уже ничего нет… Я с тобой завязала еще в Калиниграде. Я знала, что никогда бы не смогла тебе простить того гнусного разговора про ребенка, которого надо делать, понимая, что делаешь человека…
– Я же этого не сказал…
– Нет, ты сказал. И все было кончено. Я уже тогда с тобой завязала.
– А дома, у сестры? – спросил он, как идиот. – Мы же протрахались еще целых три дня!
– Мне было забавно. Смотреть, как ты меня учишь, хотя ничего не сечешь.
– Ах вот как! И я узнаю об этом через два месяца? Я сегодня узнаю, что со мной ты завязала два месяца назад?!!
– А какая мне разница, когда ты узнаешь?
Разницы действительно никакой. Он пожал плечами:
– Это же подло.
8
Это не было подло. Во всяком случае с ним.
Он же сам проповедовал Систему, где все сходилось. Он жил, насаждая вокруг себя свободу. И пока он ее проповедовал, пока он учил их всех, как в ней жить, все складывалось.
То, что он совсем не Христос, ему стало ясно, как только он впервые решил обучить свою Последнюю Любовницу для себя, тут же попав в зависимость. Его, казалось, безупречная Система пошатнулась, его корабль дал течь и только чудом тогда не затонул.
Но вот пришла Маленькая, и вообще все полетело к чертям собачьим.
Свободной любви нет.
Рухнула его Система координат, как башня из спичек, которые он еще в щенячестве выкладывал – в знак каждой своей «победы», придумав такую игру.
И Маленькая тут ни при чем. Просто чтобы не расстраиваться, надо не настраиваться.
Они с ней оказались в тумане, который он опять для себя сочинил.
Они летели в параллельных мирах, как два самолета на разной высоте. Если смотреть снизу, кажется, что они сближаются. Но они разлетаются навсегда, их пути не пересеклись. То есть пересеклись, но лишь в одной придуманной им проекции.
С нею он был почти счастлив. А она бросила:
– Если бы ты все не испортил…
9
Она уезжала к Будущему Принцу. Теперь он не сомневался, что она его найдет. И станет с ним гениальной подругой и любовницей. Хотя бы из принципа и «на слабо», как и он в юности поступал.
Обидно, что, в отличие от всех его предыдущих, она так и не попробовала этого с ним. Жаль, что не было практики и закрепления материала, отчего у нее так и не развилась позитивная память. Теория, мой друг, суха…
Конечно, там она разочаруется. Не в Принце, а в том, что ничего гениального тому от нее и не будет нужно. Они халтурщики, эти Принцы… Для них не стоит пыжиться. Это его, а не их похвалила когда-то подруга его Последней Жены и его Крылатая Любовница, сказав: «Для тебя, Рыжий, стоит стараться. Ты все замечаешь. Тебе все нужно.
Потому что ты этим живешь и никогда не халтуришь. И так высоко поднимаешь планку, что тебя трудно, невозможно кем-то заменить…»
Глава тринадцатая
ФИОЛЕТОВЫЙ ПОЕЗД
1
Ушла Малёк совсем не так, как он ее учил.
Ушла, наскандалив и нахамив, с зареванным носом, правда, не хлопнув дверью. Отругавшись и отшумев, она долго и молча собиралась, потом попросила отвезти ее на вокзал.
Рыжюкас не потянулся к блокноту, чтобы, с облегчением вздохнув, набрать номер очередной подружки. Он абсолютно точно знал, что никаких шансов у него больше нет. Потому что никаких шансов ему и не было нужно. Он не хотел другую собаку.
У него так было со щенком на даче. Приблудная дворняга, беспородная кроха, к которой Рыжюкас сразу привязался, а она на третий день возьми да исчезни… Обыскался. Уговаривал себя тем, что, взяв другого щенка, он так же к нему в три дня привыкнет. Но тут же себе и твердил:
