Форма входа
Читем онлайн Новый Мир ( № 12 2004) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Красой, талантами; притом
И добротою и умом
В кругу подруг она блистала.
.................................
Душа беседы, друг свободной
Семьи домашней и гостей,
Лучами голубых очей,
Улыбкой, ловкостью природной
Она пленяла всех, она
Куда являлась — там и радость ...
.................................
Любя мечтать душою нежной ,
Любила Нина тишину,
В степях бродящую луну
И свежесть ночи безмятежной... —
и т. п.3.
Вообще, несмотря на внешнюю добротность аргументации и большое количество примеров, не совсем справедливыми кажутся и некоторые другие положения рецензируемой книги. Подобно тому, как прочность зданию придает не количество и размер кирпичей, а мысль архитектора, — так же и основательность той или иной концепции дает не ворох разрозненных аргументов, а продуманное их использование и употребление с таким расчетом, чтобы все они стояли на своих местах и били точно в цель. А. Б. Пеньковский же нередко грешит тем, что иллюстрирует бытование того или иного слова в пушкинскую эпоху примерами из совершенно разных текстов: как художественных, так и документальных; как прозаических, так и поэтических. Мне это представляется не совсем корректным. Ведь значение одного и того же слова в текстах разных жанров может сильно различаться. Да и трактовки иных слов автором “Нины” вызывают сильное сомнение. Так, к примеру, он стремится доказать, что в первой половине XIX века слово “дева” могло употребляться и по отношению к замужней женщине, и, приведя малоубедительные примеры из Пушкина, цитирует строки из стихотворения В. Г. Бенедиктова “Возвращение незабвенной” (1836), которые, по его мнению, “снимают все возможные сомнения на этот счет”. О чем же говорится у Бенедиктова? Поэт спустя годы встречает женщину, к которой он был неравнодушен в ее “дни младенческой свободы”, но узнает, что она уже замужем; один из фрагментов звучит так:
Пусть блестит кольцо обета,
Как судьбы твоей печать:
И супругу стих поэта
Властен девой величать4.
Но эти строки как раз опровергают суждение А. Б. Пеньковского! Поэт может называть замужнюю женщину “девой” только на правах давнего друга и только потому, что он поэт. Здесь как раз подчеркивается, что такое употребление — поэтическая вольность, а раз на это обращается внимание, значит, в обыденной речи оно было невозможно. Дальнейший текст стихотворения, почему-то опущенный автором книги, подтверждает именно такую интерпретацию:
Облекись же этим званьем!
Что шум света? что молва?
Твой певец купил страданьем
Миру чуждые права5 .
Или вот еще подобный пример. Во второй части книги целый раздел посвящен обоснованию положения, что Пушкиным слово “скука” (играющее важную роль в поэтике “Евгения Онегина”) употреблялось также и в значении “тоска”. Не буду вдаваться в пересказ аргументации А. Б. Пеньковского, процитирую его резюмирующие рассуждения по этому поводу: “Нет, Онегин, каким его создал Пушкин, — не герой всеобъемлющей Скуки, а герой всепоглощающей Тоски, которая в соответствии с двойственной языковой нормой этого времени могла быть <...> названа и сниженным словом скука ” (стр. 211 — 212). Далее идут рассуждения, что “скука бездумно и бесчувственно лежит в сонной или мертвой прострации, тогда как тоска бьется и мечется в бессильных попытках вырваться из своего заколдованного круга, напрягая все силы ума <...> и чувства” (стр. 217), что скука “представляет собой отрицательную психическую реакцию <...>: скучающему нечем и поэтому не на что реагировать”, тогда как тоска — это “деятельность души” (стр. 219) и проч. Не знаю, как бы оценил такие дефиниции человек, писавший, что “скука отдохновение души”, что она “есть одна из принадлежностей мыслящего существа” и что “размышленье — скуки семя” (а следовательно, скука рождается из размышлений). Само понятие “скуки” в пушкинское время не имело устойчиво негативного оттенка (ср. “бес благородный скуки тайной” у раннего Некрасова); в 1820-е годы “зевать на балах” было даже модным среди петербургских франтов стилем поведения. Модная “скука” воспринималась как следствие не менее модной “разочарованности” и никакого отношения к “всепоглощающей тоске” не имела. К тому же, как можно заметить, Пушкин часто употреблял слово “скука” с ироническим оттенком, что совершенно не учитывает А. Б. Пеньковский, принимая все его заявления за чистую монету, тем самым безжалостно убивая блестящую пушкинскую иронию.
Не слишком тщательно мотивирует автор “Нины” и суждения, относящиеся не к лингвистике, а к истории. Вот пример удивительной передержки. Объясняя двуименность героини “Маскарада” Нины (Анастасии Павловны) Арбениной, автор “Нины” голословно утверждает, что Анастасия (Настасья) — это “скромное провинциальное имя” и что “ Настасья не могла бы быть Арбениной; Арбенина не могла бы быть Настасьей ” (стр. 63, 62), приводя в качестве доказательства почему-то слова матери “блестящего свитского офицера и светского льва флигель-адъютанта” В. Д. Новосильцева, которая, отговаривая сына от мезальянса, аргументировала это, в частности, тем, что не хочет “иметь невесткой Чернову Пахомовну ”. Каким образом “Чернова Пахомовна” соотносится с Настасьей, непонятно, но укажем хотя бы на то, что Анастасией Петровной звалась племянница Новосильцевой, дочь ее родного брата. Вряд ли тезис А. Б. Пеньковского о “невозможности” на светском балу имени Настасья поддержали бы принадлежавшие к самым блестящим фамилиям России дочь княгини Е. Р. Дашковой Анастасия Михайловна Щербинина (1760 — 1831), жена сенатора и действительного камергера Анастасия Валентиновна Щербатова (урожденная Мусина-Пушкина; 1774 — 1841), графиня Анастасия Петровна Шувалова (1803 — 1851)... Между прочим, Настасьями звали матерей Рылеева и Грибоедова, и более того — жену одного из главных, по мнению А. Б. Пеньковского, творцов “мифа о Нине” — Баратынского. Вряд ли этим женщинам приходилось отказываться от приглашений на балы из-за своего имени или маскировать его под светскими прозвищами, которые, кстати, часто не отличались возвышенностью и благозвучием.
Вернемся к содержанию основных двух частей “Нины”. Первая из них называется, напомним, “Имена-маски лермонтовского „Маскарада”” и в свою очередь делится еще на четыре: “Некоторые вопросы двуименности”, “Антропонимическое пространство „Маскарада””, “Миф о Нине” и “„Маскарад” Лермонтова в ряду текстов о Нине”. Она невелика по объему, но исключительно важна, так как именно здесь формулируется основная проблематика книги и задаются некоторые методологические установки. Рискую навлечь на себя гнев специалистов по антропонимике и ономастике, но мне никогда имена и фамилии лермонтовских (да и не только лермонтовских) героев не казались столь значимыми, как это пытается представить А. Б. Пеньковский. На попытки извлечь из анализа их генетических корней тайные смыслы я обычно смотрю с иронией, памятуя высказывание героя второй части “Нины” о “значащих” фамилиях в романах Булгарина, где “убийца назван <...> Ножевым, взяточник Взяткиным, дурак Глаздуриным, и проч.”6. Подробно разбирать соображения автора книги у меня нет возможности; акцентирую внимание на одном из них, представляющемся мне любопытным. В первой части книги обсуждается вопрос о правильном имени второстепенного персонажа “Маскарада”, который в одном из источников именуется Петровым, а в другом — Петковым. Большинство публикаторов “Маскарада” вполне резонно сочли первый вариант ошибкой переписчика (автографов “Маскарада” не сохранилось) и отдали предпочтение второму. А. Б. Пеньковскому же кажется правильным именно первый вариант, он пространно и чрезвычайно сложно обосновывает свою точку зрения, говоря, что присутствующая в первоначальной редакции “фамилия Петров — в силу ее подчеркнутой русскости и кричащего контраста с остальными персонажными именами — была сознательно заменена на Петков С. Раевским, который внес в лермонтовский текст целый ряд добавлений и изменений <...> [несколько ремарок и не разобранных переписчиком мест] и который мог, не поняв авторского замысла, счесть тончайший антропонимический выбор, сделанный Лермонтовым, неудачным и „исправить” его. <...> Классический принцип текстологии, рекомендующий при решении вопроса о первичном авторском варианте того или иного элемента текста оказывать предпочтение сложному и несамоочевидному варианту перед простым и самоочевидным, в случае с Петровым/Петковым, как видим, не работает” (стр. 452, 453). И хоть рассуждения А. Б. Пеньковского мне кажутся весьма сомнительными, остановился я на них не потому, чтобы с ними спорить, пусть это, возможно, и следовало бы сделать. А потому, что у меня есть в запасе совершенно аналогичный пример, как “сложная” фамилия преобразовывается в “простую”. В “Обрыве” И. А. Гончарова мельком упоминается третьестепенный персонаж, доктор Пертов, именно так именуемый и в черновой рукописи, и в первых двух изданиях романа, за корректурами которых автор тщательно следил. В третьем же издании, которое готовилось, судя по всему, без участия автора, непонятный Пертов меняется на вполне понятного Петрова — можно быть уверенным, что столь чудесным превращением мы обязаны либо наборщику, либо корректору. Как и в случае с лермонтовским Петровым/Петковым. Здесь уместно напомнить один из принципов естественных наук (а на них автор “Нины” ссылается время от времени), говорящий, что простое объяснение того или иного феномена всегда следует предпочитать сложному.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 12 2004) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.
Похожие на Новый Мир ( № 12 2004) - Новый Мир Новый Мир книги
- Ярость - Салман Рушди - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Иисус говорит - Peace! - Алексей Олин - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза
- Чудо - Юрий Арабов - Современная проза
- Сны Флобера - Александр Белых - Современная проза
- Дед и внук - Сергей Бабаян - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- ТАСС не уполномочен заявить… - Александра Стрельникова - Современная проза
- Все рассказы - Марина Степнова - Современная проза
