Форма входа
Читем онлайн Собрание сочинений в четырех томах. 3 том - Борис Горбатов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Командир оправдывался:
— Я прицелы и затворы снял, товарищ старший лейтенант. Учтите: грязь! Завязли пушки. — И он беспомощно развел руками.
Но Барамидзе рассвирепел еще больше:
— Бросил? Да? Две пушки бросил? Кому? Немцу? Да? Эх, командир!
Он яростно огляделся вокруг и увидел трактор. На нем прикорнул, отдыхая, водитель Картошников. которого в дивизионе все звали просто Колей.
— Картошников! — закричал старший лейтенант так, что Картошников вздрогнул. — Заводи!
Он вскочил на трактор рядом с водителем, и сердце его стучало сердито, как Колин мотор.
— Лейтенант Бабаев, со мной!
Трактор подпрыгнул, дернулся и заскакал по ухабам.
Подле села навстречу трактору выбежали мальчишки, непременные наши разведчики и осведомители.
— Дяденька! — испуганно закричали они. — Куда вы? В селе немцы!
— Ходу! — взревел Барамидзе. Он вдруг представил себе, как подле его пушек возятся немцы. — Ходу!
Гремя, как танк, фыркая, как паровоз, извергая хвосты дыма, влетел трактор на главную улицу села, занятого немцами. Барамидзе увидел свои пушки. Они стояли в рыжей грязи, а вокруг были немцы, немцы... Их бычьи каски виднелись всюду, и злость еще сильнее застучала в сердце Барамидзе.
Он соскочил и бросился к пушкам. Бабаев за ним. Коля быстро развернул трактор. В мгновение обе пушки были прицеплены. Коля рванул машину. Барамидзе уже сидел рядом. Ярость еще клокотала в нем, но он увидел разинутые рты гитлеровцев и расхохотался.
Раздались запоздалые, бестолковые, недоуменные выстрелы. Кто-то крикнул: «Хальт! Держи!» Но трактор с пушками уже был далеко.
Я встретил старшего лейтенанта на дороге, как раз после этого эпизода. Ярость утихла в нем, но был он еще возбужден. На его лице догорало пламя великолепной дерзости. Барамидзе показался мне самым красивым человеком, какого я встречал на земле. Смелость, боевой азарт делают людей прекрасными.
3. ПРЫЖОК
В этот день тяжелый танк старшего лейтенанта Луцько поработал много. Всему экипажу нашлось дело — и башенному стрелку Батурину, и мехводителю Костюкову, и пулеметчику-радисту Орешко.
Но больше всего поработали гусеницы. Они давили минометы и пулеметы немцев так, что только хруст стоял. Они валили деревья, на которых, привязанные, сидели фашистские «кукушки», — и от деревьев оставалась зеленая труха, а от кукушек и следа не оставалось.
Наконец, вышел танк Луцько из лесу и очутился над обрывом.
Обрыв был крутой и высокий. Танк Луцько остановился. Боевой курс, боевой путь танка лежал вперед, но не было пути. А из-за обрыва уже глядели на Луцько три ствола семидесятимиллиметровых пушек. Стволы жадно протянулись к танку. Они разворачивались, нацеливались. Точно железные удавы, раскрыли они пасти, чуя добычу.
— Ишь ты! — усмехнулся Луцько. — Да только я не кролик.
Он вздыбил над обрывом танк — тонны брони и железа.
Над стволами немецких пушек, над артиллеристами, хлопотавшими у орудий, над всей огневой позицией поднялась и нависла грозная боевая машина Луцько.
И вдруг... прыгнул.
Страшен был этот прыжок!
Захрустели под гусеницами стволы, лафеты, колеса немецких пушек. В ужасе заметалась прислуга. А танк Луцько все полз и полз по огневой позиции. Он давил пушки одну за другой, как давят смрадных клопов аккуратные хозяйки. Он перепахал и вздыбил огневую позицию немцев, как трактор пашет поле. Он проутюжил ее железным утюгом и для верности растер гусеницами окопы, где скрывалась прислуга.
И пошел дальше, по боевому курсу, к новым делам и подвигам.
4. ПРОВОЛОКА
Тонкий телефонный кабель... Тонкий, как нерв. Как жилка артерии.
Был горячий бой, и кабель рвался часто. Тогда прерывался пульс боя, роты не слышали приказа комбата, телефонисты тщетно кричали в трубки, а по полевым дорожкам, среди осыпающейся пшеницы, уже ползли связисты и сращивали кабель.
Но бой был горячим, и кабель, тонкий, как жилка артерии, рвался часто, и связисты решили, что не к чему, восстановив связь, отползать обратно в укрытие. Лучше просто лежать на линии, у кабеля, и чинить его немедленно, как порвет.
И они остались на линии — Добровольский, Татуревич, Гергель, Мельник, — люди, у которых нервы были куда крепче, чем телефонная проволока, тонкая, как нерв.
Так лежали они под огнем, следили за полетом мин и снарядов. Еще дым разрывов не успевал рассеиваться, как они были на месте повреждения, — и никому из них не подумалось, что и нить человеческой жизни, как проволока, тонка, ее легко перебить снарядом или миною. Не к чему было думать об этом! Только трус думает в бою о смерти, боец думает о долге и победе.
Бой закончился. Связисты стали сматывать кабель. Закинув за спину катушки, они шли по полевым дорожкам, среди осыпающейся пшеницы, и нашли Гергеля.
Он лежал у проволоки...
...Когда я слышу теперь слова: «смерть на посту», мне вспоминается связист Гергель, лежащий в поле у проволоки, тонкой, как жилка артерии...
5. КУЗНЕЦ
Мрачно глядел старик Трофим Коваль на бесчинства гитлеровцев в родном селе — и молчал. Молчал, когда грабили оккупанты кооператив и таскали в танк вино и мануфактуру; молчал, когда давили гусеницами поросят и, точно скаженные, носились по селу, пугая старух и детей; молчал даже тогда, когда, озоруя, строчили немцы из пулемета по колхозной улице. Всего один легкий танк ворвался в беззащитное село, а беды наделал много.
Но когда фашисты стали стрелять по обелиску, — не стерпел Трофим Коваль, вскипело в нем сердце.
Этот обелиск на колхозном майдане поставили недавно, в день великой победы колхоза. Чугунную решетку, окружающую обелиск, ковал сам Трофим в своей кузне, ковал любовно, с душой, большой душой.
И вот теперь...
Но не было у старого колхозного кузнеца никакого оружия против танка. Говорят, гранатой можно танк взять, — не было у Коваля гранаты. Говорят, горючая бутылка помогает, — и бутылки не было.
Только и было у Коваля одно орудие его ремесла — кувалда. Так. опершись на нее, и стоял он у своей кузни.
И когда стали немцы стрелять по обелиску, схватил старый Трофим эту кувалду и, себя не помня, подбежал к танку. Словно молодой, вскочил на танк. Словно в кузне, размахнулся и со страшной силой ударил кувалдой по пулеметному стволу.
Ствол не выдержал, согнулся. Пулемет поперхнулся, смолк. И сразу беспомощной, жалкой стала немецкая машина. Заметалась в испуге по улицам. Стала удирать. И удрала.
А старый Трофим Коваль остался на «поле боя» победителем.
Теперь он знает мощь своей кувалды. Теперь он ее уже не оставит. Не раз подымет он ее на вражеские головы — кувалду народной войны.
1941 г., август
О ВОИНСКОЙ ЧЕСТИ, О ВОИНСКОЙ СЛАВЕ
1. СЧАСТЬЕ БЫТЬ ВОИНОМ
Я спросил сержанта Рыбальченко:
— Ну, а ваша профессия, товарищ?
Я слышал, что он был не то шахтером, не то металлистом.
Он удивленно взглянул на меня, пожал плечами и ответил:
— Воин... В общем, военный...
И я понял, что он прав, и устыдился своего вопроса.
Когда-нибудь, когда закончится война, мы вспомним, что некогда были шахтерами, доменщиками, комбайнерами, писателями. Тогда мы вернемся домой и руками, закоптелыми от пороха, возьмем мирные инструменты; будем непривычно пахать землю плугом там, где мы ее вспахивали снарядами; и долго еще треск отбойного молотка будет казаться нам треском пулемета.
Сейчас мы — воины. Наш инструмент — винтовка, наш колхоз — родная рота, наша семья — товарищи по блиндажу, и производственный план наш — разбить поскорей фашиста. Мы — воины, и свое военное дело мы должны делать исправно, отлично, смело. В нем наша слава, в нем наша жизнь, в нем наше счастье.
Великое счастье — быть воином в Отечественную войну! Нет сейчас в нашей стране звания почетнее, чем звание воина. Нет сейчас на земле дела, более нужного, чем дело воина. Человек в благородной серой красноармейской шинели — первый человек на нашей земле.
Я узнал все-таки, что Рыбальченко шахтер. И узнал вот как.
Весь день шел жаркий бой за шахту. Еще утром была взята эстакада, днем вышибли немцев из каменного здания шахтерской бани, а потом — дом за домом — взяли весь поселок. И к вечеру на окраине, на КП полка, подводили итоги боевого дня. Командир огласил приказ, и все услышали, что взвод сержанта Рыбальченко действовал сегодня умело, стремительно, а взвод Берестового отстал. Я видел, как засветилось счастьем лицо Рыбальченко и как нахмурился, опечалился Берестовой.
Они вышли потом из дома и долго стояли на рудничной улице. Над терриконом медленно плыла голубая донецкая луна, синими искрами играла в серном колчедане и гасла на матовых кусках породы. Тогда-то я и узнал, что Рыбальченко и Берестовой шахтеры.
Они работали здесь же, на этой шахте, за которую сегодня дрались. Оба были забойщиками, и даже уступы их были всегда рядом. И каждый, работая, нет-нет и прислушивался к музыке отбойного молотка в соседнем уступе и к грохоту падающего на плиты угля. И когда оба вылезали на-гора, они первым делом шли к доске, где уже было обозначено, сколько вырубил Рыбальченко и сколько Берестовой. И тот, кто был побит в этот день, говорил другому яростно, но без злости:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Собрание сочинений в четырех томах. 3 том - Борис Горбатов бесплатно.
Похожие на Собрание сочинений в четырех томах. 3 том - Борис Горбатов книги
- Собрание сочинений в четырех томах. 2 том - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. 1 том - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Донбасс - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Слово о Родине (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - Александр Серафимович - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести - Дмитрий Снегин - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в 5 томах. Том 5 - Семен Бабаевский - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Николай Погодин - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
