предпочитаешь быть отлученной от причастия?
— Да как же… — Недоуменно хлопнув глазами, женщина оглянулась по сторонам и не найдя ни свидетелей, ни поддержки плаксиво скривилась. — Да за что? За то что я этой паскуднице на место ее указала? Что же вы святой отец делаете?! Честного человека из-за язычницы, дикарки поганой, что звериному дерьму поклоняется, готовы в ад отправить! — Постепенно набирающий силу голос хозяйки двора ввинтился в небо ревом боевых труб. — Правильно Денуц сказал, отец то святой у нас может и не только Создателю поклоны бьет!! Да где это видано, чтобы…
— А ну хватит. — Громко хлопнул ладонью по бедру пастор. — Замолчи, пока язык тебя до беды не довел! С Денуцем я еще разберусь. А ты говори. Сейчас же. Правду. А то действительно отлучу, со всеми записями и печатями.
— Да я… Да я… Да я… — Задохнувшаяся от возмущения Ната, открыла было рот, чтобы выдать очередную достойную отповедь столь нагло высказавшим сомнения в ее честности проходимцам, но натолкнувшись словно на стену на твердый взгляд Ипполита, захлопнула его с таким звуком будто кто-то с размаху пришлепнул ладноью по верху наполненной водой кружке.
— Ну да, видала. Только издали. — Сдуваясь будто давший течь бурдюк буркнула она чуть слышно. — Из леса я тогда шла. А он и стоит, смотрит. Я лукошко со страху выронила и бежать. Вот и все.
— Он? Это что-то новое. — Лениво поинтересовалась внимательно оглядывающая дымящуюся в дальнем конце захламленного двора угольную яму дикарка. — И как он выглядел?
Демонстративно отвернувшаяся от северянки женщина принялась поправлять передник.
— Отвечай, дочь моя. Именем Пресветлого Создателя, всеблагой Великой матери, девы заступницы и всех святых, отвечай. — Бросив короткий взгляд в сторону великанши священник убрав четки обратно в рукав рясы осенил себя отгоняющим зло знаком
— Мне… — Тяжело вздохнув толстуха отвела взгляд. — Мне муж рассказывать запретил. И так говорит, все смеются…
— Ната. — В голосе пастора зазвучала сталь.
— Большой он. Большой. Больше вон нее. Много больше. Тело как у человека. А голова бычья. — Еле слышно пробормотала женщина. — Я в лес ходила — грикбы собирать. Те, которые после снега сразу вылазят. Ну… маленькие такие, беленькие. Любят мужики мою похлебку с грибками. Из лесу уже почти вышла, а он стоит. Нервно почесав длинную царапину на левой руке, Труше вздохнула. Стоит и руки ко мне тянет. Я и убежала.
— Понятно. — Медленно покивал пастор. — Значит тело как у человека, а голова бычья. А он нагой был или одет во что-то?
— Голый. — С трудом выдавила из себя Ната. — Как есть голый. Будто из бани. И еще… — Женщина снова начала нервно теребить подол. — Уд у него срамной торчком торчал. Я испугалась и убежала. Мужу рассказала, а он меня дурой назвал… И подруги надо мной смеялись. Дуры. Сами вон, своим мужьям рога с кем попало ставят, развратничают, как девки городские, а меня на смех подняли. Сказали, что муженек мой после шестого ребеночка на меня не смотрит вот мне и мерещится всякое. Святой отец, а благословите на седьмого дадите? Ежели благословение ваше будет, так муженек то мой…
— Здорово. — Фыркнула вновь решившая вмешаться в разговор Сив. — А теперь еще и голый мужик с хреном торчащим. Только его не хватало… А ворота кто запретил закрывать?
— Ворота… — Женщина непонимающе моргнула. — Какие ворота? А ты про городьбу… Да кому она нужна эта стена дурацкая. Прошлый староста то совсем тупой был, то мужиков каждую весну и осень гонял ограду проверять да чинить, пупок рвать, а потом сказал мол не нужна она. А чегой то ты про ограду спрашиваешь?
— Понятно. — Развернувшись на пятке великаннша зашагала к калитке.
— Эй! Ты чегой-то замолчала? — Недоуменно глянув в сторону удаляющейся дикарки женщина плаксиво выпятив губу повернулась к ксендзу. — Ну вот видели, видели? Видели, отче? Эта гадина честных людей обижает а вы ее защищаете. Вот чего вы ее защишаете? Думаете на вас управа не найдется? А ежели я тоже письмо напишу? Прямо в город? Вот Денуцу скажу он и составит. Он ведь грамоте обучен. Все как есть расскажу, как вы паству свою не обихаживаете, как на честных людей северян натравливаете…
— Благодарю тебя, дочь моя. Благослови тебя Создатель. — Проворчал казалось полностью проигнорировавший слова женщины пастор и вяло махнув рукой двинулся следом за дикаркой.
— А-а-а. гады вы все, чтоб вас подняло да о земь шмякнуло! Засранцы и гады! Чтоб у вас сучье вымя повылезали так чтоб вы и ходить не могли! Только мужу моему не сказывайте… А то ярится он сильно… — Крикнуа им вслед Ната и подтянув подол платья скрылась в доме. Дверь избы громко хлопнула, раздался звук задвигаемого засова.
— Создатель знает что. — Покачал головой ксендз и ускорив шаг нагнал дикарку. — Не спеши, Сив. День только начинается.
— Это уже какой двор? Пятый? — Почесав в затылке, дикарка досадливо сплюнула под ноги. — Ипполит это дерьмо какое-то. Пятый двор и каждый рассказывает что-то свое. Я еще одной такой истории не выдержу. И как Ллейдер это терпел?
— Отец Ипполит. — Уныло покачал головой, кснедз. — Я тоже уж и позабыл как оно бывает. Что думаешь Сив?
— Думаю, вечером гроза будет. — Сплюнула под ноги дикарка. Словно подтверждая ее слова вдалеке грохотнул гром.
* * *
На чердаке было холодно и тесно. Давно не чиненная, местами просевшая крыша протекала, в щели сыпались кусочки, прикрывающей потемневшие от влаги доски, прелой соломы, пахло сыростью, насквозь промокшая шерсть изодранных штанов неприятно прилипала к коже, и Дорди чувствовал себя совершенно несчастным. Болело все. Ребра, ноги, спина, руки. Казалось, в теле не осталось ни одной кости, которая бы не просила пощады, но сильнее всего досталось его шее. Голова упорно отказывалась поворачиваться вправо, а стоило ему что-то сказать горло тут же будто охватывали раскаленным стальным обручем. Впрочем, это было неудивительно. Вчера его изрядно потрепало. Сначала от оказавшейся вовсе не божьей дочкой, а северной великаншей-людоедкой бешенной бабищи. Потом от Денуца, и наконец от Грена Поннца хозяина Мохнушки. К счастью, он к этому времени уже изрядно перебрал с брагой и избиение ограничилось парой тумаков и пощечин. Ну и обещанием до конца сезона бесплатно работать на его хозяйстве. Так или иначе, чувствовал себя подросток не слишком хорошо, и когда дядька Денуц велел ему не выводить сегодня овец на пастбище, а отдохнуть и просто немного «погулять по поселку и помочь заодно святому отцу», Дорди вздохнул с облегчением. Кто же знал, что эта «прогулка» закончится здесь, на чердаке заброшенной хаты? Чуть слышно всхлипнув, Дорди
