Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У ближнего мыса, где быстрая, вспененная речка круто поворачивала к морю, над скалой чернел силуэт человека. Я спросил:
— Что же он все-таки делает там, у речки, ваш главный?
Она все смотрела на ближний мыс.
— Встречает лосося.
— С хлебом и солью?
Она не расслышала шутки.
— Это, знаете ли, как ритуал. Внешне, правда, ничего не приметишь: человек стоит на берегу и смотрит на речку, он словно бы ничего не делает, лишь следит, как и мы с вами, за движением этих больших рыб. Но далеко не каждое событие поддается наблюдению и не все праздники обозначены в календаре.
— Вы хотите сказать, что приход лосося — праздник?
— Да, безусловно. По крайней мере для тех, кто прочно связал свою судьбу с этими островами и морем. Я понимаю главного, день-то у него нынче особенный: быть может, это пришли его лососи?
— Значит, события, которые, как вы сказали, не поддаются наблюдению, происходят здесь же, в реке?
Женщина утвердительно кивнула.
— И в душе. Нужно понять человека, который отдал избранному делу всего себя: годы учебы, поисков, наблюдений. Не каждый оставит уютную квартиру в большом современном городе на Балтике, чтобы здесь, на Охотском берегу, радоваться маленьким открытиям и печалиться маленьким неудачам… Два слова, но какое в них значение — его лососи!
Постепенно увлекаясь, она стала рассказывать о дальних таинственных путях этой большой серебристой красавицы рыбы, подвластной могучему и мудрому инстинкту, который безошибочно приводит ее из безбрежий океана в родную реку, речонку или ручей, чтобы передать эстафету жизни своему потомству, а самой умереть.
Я слушал женщину все с большим интересом, стараясь не выказать удивления, — она, конечно, не замечала, как неузнаваемо преобразилась в эти минуты. Мы познакомились несколько часов назад в малолюдном и тихом цехе рыбоводного завода, где Татьяна Михайловна Гринберг ведала значительным участком работ. Ей, видно, не впервые доводилось встречать гостей — ученых, студентов, сотрудников районных и областных организаций, вездесущих газетчиков и нежданных, неугомонных туристов, которые уверенно протоптали тропы на этих дальних островах.
С ними — шумными, дружными, энергичными подвижниками дальних дорог — и мне привелось войти на территорию этого примечательного завода, где все вдруг представилось исполненным особой значительности: и речка, бегущая под сводами цеха, будто через светлый туннель, и негромкие голоса работниц, и даже сама тишина, ибо здесь вершились великие таинства зарождения жизни.
Годы кропотливых и пристальных наблюдений за нерестом лососевых на побережье Тихого океана, Охотского и Берингового морей приоткрыли ученым тонкие секреты продления рыбьего рода: оплодотворение икры, ее созревание под слоем галечника, появление личинок, их превращение в мальков — будущих красавцев лососей. Повторяемый природой на протяжении тысячелетий и давно разгаданный человеком, многим этот процесс представлялся несложным: только, мол, создайте условия для созревания икры — и выводите малька миллионами!
Однако на поверку дело искусственного воспроизводства стада лососевых оказалось не только трудным, но и загадочным. Живая, здоровая икра, оплодотворенная в положенные календарные сроки, прикрытая мелкой речной галькой точно так же, как ее прикрывает отец-лосось, словно бы не переносила прикосновения человеческих рук: она умирала в своей галечной колыбели.
И снова — в какой уже раз! — ихтиологи приступали к наблюдениям за нерестом лосося.
Вот из безвестных далей океана в бурную горную речку Итурупа входит косяк лососей — крупных и сильных рыб, каждая до метра длиной, до сорока килограммов веса. Преодолевая стремительное течение реки, перебрасываясь через пороги и перекаты, лосось настойчиво, неутомимо, исступленно прокладывает себе последнюю дорогу именно к тому району «своей» реки, «своих» скал, колдобин, отмелей, россыпей гальки, где три-четыре года назад началась его первая дорога. Безобидный, беспомощный малек — трепетная капелька жизни, он уцелел, быть может, один из сотни среди бесчисленных опасностей океана, вырос, проплыл, скитаясь, несчитанные тысячи миль, но неразгаданным чудом инстинкта ему «заприметилась» одна-единственная, именно эта — родная река, и он разыскал ее среди многих.
Так наступает желанный, выстраданный час, когда на пределе последних сил лосось достигает заветного нерестилища. Здесь ему предстоит немалая, нелегкая работа. Не щадя головы, брюха, боков, рыба выбивает в галечнике продолговатую выемку и кладет в нее зерна икры. Они мерцают в прозрачной глубине, будто крупные, раскаленные искры. Они действительно чудо, эти искры, — в них затаена жизнь.
Что же ведомо ей от природы, брачной паре лососей, по каким признакам или приметам избирает она определенное место на дне реки, чтобы приготовить ложе для икринок?
Долгое время вопрос этот представлялся специалистам второстепенным: места, избираемые лососями в донном галечнике реки для икринок, никакими особенностями, на первый взгляд, не отличались. И нужны были годы, чтобы разгадать скрытую здесь, как будто и несложную, но решающе важную загадку.
Когда икра уложена в приготовленную для нее выемку и оплодотворена, самец старательно прикрывает ее слоем галечника. Поверх этого «одеяла» ложится еще одна россыпь икринок, ее тоже прикрывает слой камешков и песка — и так продолжается до тех пор, пока над выемкой не поднимается аккуратный овальный бугорок.
«Секрет» рыбьего сооружения несложен, и повторить его со скрупулезной точностью для ихтиологов не составляло особого труда, но от них ускользала одна существенная подробность: лососи сооружали свои бугорки только в непромерзающих местах реки, где со дна сквозь мелкий чистейший галечник постоянно пульсировали слабые роднички.
Когда икра отложена и надежно укрыта, лососи еще некоторое время охраняют будущее потомство, становясь все менее подвижными, все более слабыми, пока не засыпают у своего бугра навеки, чтобы весной стать кормом для своих детей. Таков суровый и мудрый закон цикла жизни лососевых: из икринок проклюнутся личинки, потом они станут мальками, которые, словно из-за надежных укреплений, будут совершать из своего бугорка первые осторожные вылазки за пищей, а почуяв опасность, поспешно прятаться в этой маленькой цитадели, наконец, окрепнув, скатятся в океан, станут большими, сильными рыбами, и все повторится: снова икринки, бугор, личинки, малек…
Но схема все же остается схемой, и нужно видеть, как идет с океана в студеную быструю речку лосось, как упорно и неистово одолевает он все преграды — мелководье, перекаты, буруны, отмели, россыпи камней и водопады, чтобы ощутить волнующее, могучее веяние древнего закона жизни.
Когда и только вошел с шумным отрядом туристов в тихий цех необычного завода на Итурупе и стал слушать пояснения рыбовода Татьяны Михайловны, за деловитой однотонностью ее речи и за терпеливой вежливостью мне послышались и сдержанно-досадливые нотки: гости так некстати отрывали ее от дела!
Работницы, занятые покраской рамок для икры, видимо, в подражание своей начальнице, тоже отвечали на вопросы торопливо и односложно. Не случайно кто-то из гостей, шумно вздохнув, заметил: «Ох, уж эти узкие специалисты!»
А теперь, пока в ожидании попутной машины до Курильска я сидел неподалеку от дороги на замшелом камне над омутом и, вглядываясь в сумеречный подводный мир, пронизанный тонкими нитями заката, примечал, как из придонной глуби всплывал, приближаясь, еще один округлый, удлиненный, тяжеловесный слиток серебра, различал его с учащенным сердцебиением и слушал такую неожиданную, увлекательную речь о волшебном царстве океана, мне, право, не верилось, не хотелось верить, что это она же, «узкий специалист», вдруг совершенно неузнаваемая Татьяна Михайловна!
Как свободно ориентировалась она в таинственном подводном мире! Как знала рыбьи повадки, пути и перепутья, все тонкости признаков и различий нерки и кижуча, симы и чавычи, кеты и горбуши и прочего, далеко не всем известного, зачастую диковинного населения океана!
Словно бы спохватившись, она вдруг умолкла на полуслове.
— Вам это… интересно? Рыба, ее миграция, нерест, мальки? Нет, не отвечайте: вижу, что интересно. А вот недавно… да, в цехе, там были двое молодых бородачей. Они задали мне целую дюжину вопросов, но у меня не было желания отвечать. Разве можно спрашивать у меня о моем сокровенном… «между прочим»? Или затрагивать волнующую проблему… сквозь зевок? Да, гостю можно простить многое: и неподготовленность, и наивность, только не равнодушие. Не терплю равнодушных.
И снова она взглянула на силуэт человека, четко обозначенный над быстриной реки.
- Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов - Советская классическая проза
- Где-то возле Гринвича - Олег Куваев - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Николай Погодин - Советская классическая проза
- Из моих летописей - Василий Казанский - Советская классическая проза
- Москва – Петушки - Венедикт Ерофеев - Советская классическая проза
- Избранное в 2 томах. Том первый - Юрий Смолич - Советская классическая проза
- Афганец - Василий Быков - Советская классическая проза
- Юность, 1974-8 - журнал «Юность» - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
- Струны памяти - Ким Николаевич Балков - Советская классическая проза