Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым моим побуждением было вынуть письмо из ларца и отдать нотариусу. Но, поразмыслив, я все же сказала себе, что не знаю его содержания… А вдруг оно в чем-нибудь уличит капитана? Если предположить…
Лишь через несколько месяцев я решила, что надо без промедления избавиться от письма, запечатанного сургучом. Верная своей клятве его не читать и не рвать, я воспользовалась недолгим, в несколько дней, одиночеством на берегу Большой Гавани (мы в это время переправляли в Порт-Луи наш второй урожай), чтобы вынуть из тайника письмо и засунуть его в футляр для спиц и крючков. Как-то вечером я отвязала лодку и взяла с собой шест и весла. Часто, оставшись одна, я совершала теперь такие прогулки, так что никто из рабов не обеспокоился, когда увидал, что я отплываю от берега. На этот раз в карман своей юбки я опустила этот футлярчик.
Какие мысли обуревали меня по пути? То были главным образом обрывки каких-то фраз, приходившие мне на память: «Повторите ваш рассказ, лейтенант… Мне показалось, что кто-то вышел из-под навеса… Но почему?»
Футляр покамест лежал у меня в кармане, и это был мой последний шанс. Отодрать сургуч, развернуть бумагу — и все, может быть, разъяснится. Послание могло оказаться совсем незначительным, адресованным к матери, другу, дальнему родственнику. Банальнейшим письмецом, какие обычно пишут с дороги перед концом путешествия. Тогда я бы сделала вывод, что то был несчастный случай. Но послание могло содержать и искомое объяснение. Объяснение, которое, я это слишком хорошо понимала, прозвучит отходной над моими надеждами и всем моим счастьем. Крик о помощи или донос? Коварная, вероломная мысль, ничем, однако, не подтверждаемая, пролагала себе дорогу в моем сознании. Какую опасность почуяла эта женщина рядом с собой? Не будь письма, версия несчастного случая мне показалась бы очень правдоподобной. Ничто у меня внутри ни с чем не вязалось, не согласовывалось. Зачем капитан написал в своем рапорте, что узнал про слезы госпожи Фитаман и пошел к ней в каюту? Он мне одной признался, что вовсе не видел ее плачущей. Может быть, между ними произошла какая-то бурная сцена? Что она в эти минуты открыла ему, если, конечно, сцена имела место? Кок, со своей стороны, утверждал, что, когда он принес пассажирке стакан воды, он не заметил в ее поведении ничего необычного, она, как всегда, держалась спокойно. Не услышал ли он какого-нибудь отголоска ссоры между капитаном и госпожой Фитаман и не решил ли снять подозрение с капитана, со всей очевидностью доказав, что этот последний не может нести ответственность за драму? Его логика, впрочем, не убедила членов трибунала. Ведь заявление кока могло свидетельствовать и о том, что госпоже Фитаман удалось-таки справиться с нервным срывом, вполне естественным после столь длинного путешествия. Но разве приходят в уныние, когда уже близок конец долговременных испытаний? Разве сигнальщик не известил, что видит вдали берега Иль-де-Франса?
Я добралась до южной оконечности бухты. Здесь, при отливе, волны с меньшим остервенением кидались на рифы. Перегнувшись через борт, можно было увидеть водоросли, ярких рыбешек и даже огромного моллюска, разлегшегося между извилинами коралла.
Я отпустила себе еще один миг на раздумья, миг, в течение которого я наблюдала за плавными движениями маленького серого ската, кругами ходившего под моей лодкой. Потом, уже более не спрашивая себя ни о чем, отложив весла, я поднялась на ноги и зашвырнула футлярчик как можно дальше. И сразу почувствовала облегчение. Этим поступком я доказала себе, что все-таки у меня хватает характера, чтобы, однажды приняв решение, держаться его до конца. Теперь я могла возвратиться на берег, что и сделала в высшей степени неторопливо, вволю налюбовавшись алыми отблесками заката на море и пляже. Надо мной то и дело меняли свои очертания золотистые облака, неожиданно обращая суровый профиль римского императора в кошку, а кошку — в летающего дракона…
Я затащила лодку на берег. Тропинка, протоптанная в первые дни, превратилась в аллею, и на деревья, ее окаймляющие, уже слетались, готовясь к ночлегу, птицы. В листве не молкло оглушительное щебетанье, но мало-помалу гомон утих, настала полная тишина.
Я вошла в дом, ларец для шитья лежал на столе в гостиной. Я уже было хотела его прибрать, пообещав себе завтра же снова приклеить шелковую подкладку, как вдруг внимание мое привлек звук, успевший сделаться для меня родным. Где-то вдали, на дороге, раздался цокот копыт. Это было чудесно. В любом обладании таится угроза утраты, я знала об этом. Я трепетала от страха все эти годы и имела все основания трепетать, хотя несчастье пришло отнюдь не с той стороны, с которой я его ожидала.
Вопрос, который я не осмеливалась себе задать, был задан председателем трибунала судовому врачу «Стойкого»:
— Не ожидала ли госпожа Фитаман ребенка?
— Ничто не давало повода это предположить.
— Обращалась ли она к вам за врачебной помощью?
— С пустяковыми недомоганиями. Морская болезнь в первые дни, мигрень — много позже.
Я вспомнила фразу капитана Мерьера: «Это человек, которого надо остерегаться». Не этот ли человек стал источником слухов, которые привели к аресту капитана? Каптенармус никаких намеков на этот счет не сделал. Он лишь сказал, что судебную процедуру затягивать не собираются, поскольку уже через десять дней «Стойкий» выйдет из дока и будет готов взять курс на Пондишери.
Капитан Мерьер в тюрьме, в нескольких метрах от дома нотариуса! То, что невозможно было даже вообразить, оказалось печальной действительностью. Вслед за каптенармусом визитеры так и повалили один за другим в дом нотариуса, куда обычно и носа никто не казал, что было отмечено мной, едва я там поселилась. Я не могла слышать того, о чем говорили другие гости, так как вышла с детьми в сад. Пятилетний Рене и
- Вечера на хуторе близ Диканьки - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Последний сон - Майя Анатольевна Зинченко - Периодические издания / Русская классическая проза / Разное
- Ожидание праздника - Марина Леонидовна Сушилова - Русская классическая проза
- Споткнуться, упасть, подняться - Джон Макгрегор - Русская классическая проза
- Переводчица на приисках - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Девять жизней Роуз Наполитано - Донна Фрейтас - Русская классическая проза
- Падение в неизбежность - Ирина Борисовна Оганова - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- На лоне природы - Николай Лейкин - Русская классическая проза