Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Гиммлер начинал заикаться, это означало, что прием закончен.
Д’Алькен это хорошо знал.
Знал это и Власов.
Он тоже поднялся.
Гиммлер пригласил его пообедать.
Во время еды беседа продолжалась, и хотя говорили уже на общие темы, без записи и стенограммы, но некоторые слова Власова запомнились д’Алькену.
Когда разговор коснулся расстрела Тухачевского, Власов, не сморгнув, ответил:
— Тухачевский сделал ту же ошибку, как и ваши противники, господин министр, 20 июля! Он не знал психологии масс.
Когда Власов — он пробыл у Гиммлера шесть часов! — попрощался и ушел, рейхсфюрер задержал д’Алькена.
— Вы правы, — сказал он. — Это — крупная, большая личность. Но вы не должны забывать, что он — славянин. Я вам приказываю все время находиться начеку и немедленно доносить мне обо всем, что будет выходить за пределы нами сегодня говоренного. Я должен все время быть настороже! Но то, что говорил Власов о будущем, меня глубоко поразило. С ним мы достигнем гораздо большего, чем всей пропагандой. Однако он — славянин и останется славянином.
На следующий день после этой встречи Жиленков вызвал нового редактора газеты «Заря» Ковальчука, старшего преподавателя Зайцева, сотрудника отдела печати Норейкиса и передал им указание Власова составить программу Русского освободительного движения.
Собрав все документы, пропагандисты принялись за работу.
«В составлении манифестаучаствовали Жиленков и работники его отдела, — показывал А.А. Власов на московском процессе. — Редактировал манифест я сам при участии Жиленкова, Закутного, Малышкина. Написанный нами проект манифеста был передан наутверждение Гиммлеру. Последний внес в него свои поправки. После этого манифест был переведен нанемецкий язык, и Гиммлер снова проверял его».
Так и был создан текст, который прозвучал 14 ноября 1944 года в Праге и вошел в историю под названием Пражского манифеста.
Глава шестая
Размышляя над судьбой генерала Власова, анализируя факты его биографии, его поступки, слова и мысли, легко опровергнуть любую выдвигаемую его врагами или почитателями версию.
Только безумие нашего времени могло породить мысль о Власове как о сотруднике Главного разведывательного управления.
Не был Власов и героем, готовым пожертвовать собою ради русского дела, во имя Родины.
Однако и предателем в том смысле, которым нагружали это слово советские пропагандисты, он тоже не был. Он не сдавал немцам 2-ю Ударную армию, он не стремился попасть в немецкий плен. Другое дело, что оказавшись в плену он не нашел в себе достаточного мужества, чтобы отказаться от сотрудничества с немцами, но и вступив на путь сотрудничества, он сотрудничал с немцами не совсем так, как бы хотелось им.
Да, зачастую Власов вел себя не самым подобающим образом.
Да, он говорил одним одно, другим другое.
Но как-то не получается говорить о Власове только как о развратнике, не удается втиснуть его облик в рамки портрета интригана.
Власов оказывается сложнее тех схем, которые прикладываются к нему.
Он выламывается из этих схем, потому что с точки зрения личной пользы, комфорта, удобств и гарантий будущей безопасности необъяснимо упорство, с которым он занимается созданием Русской освободительной армии.
Заниматься этим Власову-предателю не было нужды.
И, конечно же, не нужно изощряться в изобретении фантастических объяснений этого упорства.
Все очень просто и понятно…
Русскую освободительную армию изобрели сотрудники «Вермахт пропаганды» для «пропагандного употребления» в 1942 году.
Если попытаться проанализировать эволюцию взглядов прибалтий ских немцев, стоявших у истоков движения, на примере того же Вильфрида Карловича Штрик-Штрикфельдта, то обнаружится, что его представления о новой ост-политике ни в коей мере не подменяли национал-социалистической доктрины. Они лишь предполагали смягчение ее, да и то только на период войны, пока не сломлено до конца сопротивление Советского Союза.
С этим, рассчитанным на безопасное снабжение действующей армии обновлением ост-политики, с этой, предназначенной лишь для «пропагандного употребления» Русской освободительной армией и связал судьбу Власов-предатель.
Но шли дни, шли месяцы.
Согласно пропагандистскому сценарию, Власов изображал вождя Русского освободительного движения. Он принимал игрушечные парады. Он выступал в Смоленске, в Пскове, в Гатчине.
И постепенно генерал, которого засосали было волховские болота, вдруг ощутил некую твердь под ногами. Он продолжал барахтаться в трясине, он мог увлечь в топь других людей, но сам не тонул. Эту вязкую генеральскую силу во Власове с необыкновенной тонкостью оккультиста ощутил Гитлер, назвавший Власова «человеком из трясины».
И наступил момент, когда Власов перестал быть человеком из трясины, а сам превратился в трясину. Он продолжал изображать из себя песочек в детской песочнице, где забавляются сотрудники «Вермахт пропаганды», он начал затягивать этих сотрудников в себя.
Когда после покушения на Гитлера у «Вермахт пропаганды» отобрали руководство власовским движением и передали его в СС, капитаны фон Гроте и Штрик-Штрикфельдт всячески отговаривали Власова от контактов с Гиммлером.
Власов отвечал, что теперь он не один, за его спиной — Русское освободительное движение, и он не может обмануть соратников. О том, что он не может разочаровать обаятельную Хейди Биленберг, в постели которой потратил столько сил, убеждая СС в своей готовности к сотрудничеству, Власов своим «ангелам» не говорил.
Не говорил он и о том, что само Движение ожило, стало самостоятельным и не может зависеть теперь ни от чьих — в том числе и самого Власова — советов и пожеланий.
«Ангелы» из ведомства Гелена понимали это и сами.
Встреча Власова с Гиммлером, как утверждает Штрик-Штрикфельдт, переменила все. На Штрик-Штрикфельдта обрушился шквал телефонных звонков и просьб о встречах от промышленников и из министерства Шпеера.
— Это очень важно и спешно, — говорили они. — Речь идет о том, чтобы получить информацию о власовском движении из первых рук. Власову, может быть, удастся помочь. И нам тоже!
Ну, а Гелен — ему чудом удалось уберечься от репрессий, последовавших после 20 июля! — ине скрывал своего разочарования.
Грустно было не только ему.
«Надежда на возможность преображения каждого человека привела меняй к Власову, — пишет Штрик-Штрикфельдт в своей книге. — Ею мы питались все это тяжелое время. И вот эта надежда была мертва. Я сказал Власову, что у меня из-под ног выбита почва и что мои внутренние силы иссякли».
— Вы напрасно надеетесь, — сказал Власову Штрик-Штрикфельдт. — Ни Гиммлер, ни Гитлер не переменятся. Слишком поздно ожидать изменения хода войны.
— Если бы Германия продержалась еще 12–15 месяцев, у нас было бы время создать достаточно мощный военный кулак, — сказал Власов. — Этот кулак с поддержкой вермахта и малых европейских народов мог бы составить нечто, с чем Америка и Англия, так же, как и Москва, стали бы считаться. Но этого времени у нас не будет.
— Я вижу только один выход, Андрей Андреевич. Вы должны ехать в Прагу и обнародовать манифест. Тогда весь свободный мир услышит о вас. А когда пражские церемонии закончатся, вы должны уйти, заявив, что национал-социалистическое правительство не сдержало данных вам обещаний. Только так вы можете заложить фундамент для будущего развития. Я знаю, что это легко сказать и трудно сделать. Без сомнения, это приведет вас в лагерь или в тюрьму. Но Русское освободительное движение будет жить.
— Жалко, что уже нет Зыкова, который мог бы сказать свое слово, — ответил Власов и сделал паузу, чтобы «домашний святой» мог вспомнить о грустной судьбе «наркомзятя». — Может быть, еврей нашел бы выход. Он всегда чуял его. А я выходы искать не умею и не хочу, когда миллионы людей [78 — Насчет миллионов не такое уж и преувеличение. «К моменту опубликования манифеста с этой стороны фронта в пределах, к тому времени уже очень урезанной с востока и запада Европы насчитывалось от 18 до 20 миллионов русских, — пишет генерал И.А. Поляков. — Это составляло свыше 10 % населения нашей страны, но политически удельный вес этой массы был неизмеримо большим. С этой стороны почти не было детей и людей старше 50 лет. И военнопленные, и привезенные на работу были или совсем молодыми людьми, или в начале так называемых средних лет. Беженцы были, как правило, более старших возрастов, но ни многодетные семьи, ни старые люди не могли двинуться в такую неизвестность, да и не могли уйти в такую даль. Если они и уходили от родных очагов, то еще до границы Советского Союза их настигал быстро двигающийся на запад фронт. Главную массу количественно составляли «остовцы». Их насчитывалось до 12 миллионов, в то время нередко цитировалась даже такая подробность, что 8 миллионов их занято в сельском хозяйстве и 4 миллиона в промышленности. До 5 миллионов считалось беженцев, несмотря на большую быстроту передвижения фронта, сумевших каким-то образом добраться до границ Германии и перейти через них. Следующей по численности была группа военнопленных, разделенная на рабочие команды, мало чем отличающиеся от остов. Около 800 тысяч было служащих в германской армии».] надеются на Власова.
- «Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса - Ежи Климковский - О войне
- Ночь генерала - Вук Драшкович - О войне
- Кому бесславие, кому бессмертие - Леонид Острецов - О войне
- Генерал армии Черняховский - Владимир Карпов - О войне
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Куропаткин. Судьба оболганного генерала - Андрей Гургенович Шаваев - Биографии и Мемуары / О войне
- Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев - О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Повесть об уголовном розыске - Алексей Нагорный - О войне