и, угрожая милицией, строго-настрого запретил даже притрагиваться к больным. Редко-редко зайдет к Кириллу какая-нибудь старушонка, принесет десяток яиц. Да и старушонку лечи с оглядкой: вот-вот узнает доктор, шагнет, пригнувшись, в низенькую дверь, блеснет очками и разгонит своим гулким басом всех тараканов, что привыкли к тишине и мирному запаху тысячелистника.

Осень стояла теплая, насквозь солнечная. Тронуло желтизной осинник в овраге, начали блекнуть прибрежные вербы. Много уродилось грибов. С утра уходили ребятишки с посошками и корзинками, целый день звонко перекликались в притихшем лесу. На просеках кормились тетеревиные выводки, пугали ребятишек, вырываясь из-под самых ног.

Уборку начали дружно: и лобогрейками[50], и серпами, и косами. Скирды стояли, как большие соломенные крыши, опущенные прямо на землю. Летела, завиваясь, осенняя паутина, оседала на скирдах, таяла, наплывая на белое облако, вспыхивала под закатным косым лучом.

Колхозники почернели, осунулись — засеяли много, уродилось вот как хорошо, вроде бы и не под силу убрать, а бросить нельзя. Кузьма Андреевич, возглавлявший бригаду косцов, был приучен многолетней нуждой к бережливости и скорей бы умер, чем оставил на поле хоть один колос.

На рассвете пускали молотилку. Она гудела ровно и ясно весь день.

Зерно было сухим; его везли на элеватор прямо из-под молотилки. Размятые, выпачканные дегтем колосья лежали в разъезженных колеях.

Один только Тимофей равнодушно смотрел на желтое колхозное богатство, волнующееся под ветром. Он по-прежнему спал на шелковистой соломе в душной темноте коровника. Время от времени он доставал из-за божницы справку о грыже и перечитывал ее, с благодарностью вспоминая специалиста по нервным и психическим. Недавно сходил на станцию, договорился о малярной работе и теперь приводил в порядок свои кисти и краски.

В эти горячие дни собралась помирать старуха Кузьмы Андреевича. Работая, она жаловалась на боль в груди, к вечеру слегла. А доктора, как нарочно, еще в полдень увезли на телеге к тяжело больному в Зеленовку.

— Помираю, Кузьма, — прошептала старуха и притихла, только скребла пальцами, словно хотела забрать в сухую горсть все одеяло.

Кузьма Андреевич затормошился, забегал. Старуха, движением губ, без голоса, приказала:

— Сядь.

Он сел, боясь взглянуть на ее лицо. Она дышала с хрипом. Он открыл окошко. Ледяной свет заливал деревню, тени под избами лежали, как ямы.

— Умираю. Ох, Кузьма!..

Ее глаза были такими же черными и блестящими, как в молодости. Воспоминание толкнуло Кузьму Андреевича в самое сердце. Старуха, бледно улыбнувшись, пожалела его:

— Ты не бойся, Кузьма… Тебе одному… ох, не долго…

За окном расходился ветер, шевелил своим холодным дыханием низкие звезды. Где-то, очень далеко, гром не спеша проламывал сырое небо. Кузьма Андреевич искоса взглянул на старуху. Глаза ее померкли, нос заострился. Ему вдруг представилось, что он видит ее в гробу.

— Пройдет, — сказал он, одержимый одним только желанием — услышать ее голос. Она молчала. — Пройдет! — повторил он, взял ее руку и немного успокоился, чувствуя живое тепло.

Старуха померла бы, задержись в Зеленовке доктор еще часа на два. Она уже совсем потеряла память, когда прибежал доктор — прямо с телеги, даже не заехав домой. Он до утра сидел около старухи, впрыскивая камфору. Кузьма Андреевич не верил в успех лечения, но все же был очень благодарен доктору за такую заботливость и внимание.

Не померла старуха.

— Сердечный приступ, — сказал доктор, потягиваясь и собирая в чемоданчик лекарства.

Старуху начисто освободили от колхозной работы. Целыми днями сидела она у окошка, смотрела на деревню, знакомую ей до последней застрехи, и новое, изумленное выражение было в ее глазах.

Кузьма Андреевич разговаривал с ней почтительно и осторожно, словно близость смерти освятила ее. Кузьме Андреевичу страсть хотелось узнать, что думала и чувствовала она, умирая. Она рассказала бы, но не могла вспомнить. Синее… вот и все…

Большим почетом пользовался доктор. Мужики приглашали его в гости, он наравне со всеми пил водку и нисколько не пьянел. О себе доктор говорил, что никогда не хворает, и мужики охотно ему верили. Он мог два раза перекреститься двухпудовой гирей. Нравилось еще, что ведет он разговор ученый, но всем понятный, а слова «психиатрия» не употребляет вовсе, хотя, по уверениям фельдшера, это самое главное докторское слово.

«Про себя держит», — одобрительно думали мужики.

Кузьма Андреевич подружился с доктором и наведывался в амбулаторию, как в баню, — каждую субботу.

— Шестьдесят три годка, мил-человек, шестьдесят три, — степенно говорил он, задирая пропотевшую рубаху. Но в запахе его пота не было старческой едкости, тело хранило еще дубовую крепость, легко выгибалась спина, широким гребнем стоял позвоночник, выступали на боках плотно влитые мускулы.

— А и здоров же ты, Кузьма Андреевич! — восхищенно кричал доктор, с размаху опуская ладонь на его спину. — До ста лет проживешь, Кузьма Андреевич!

— Это как бог положит, — степенно говорил старик, — это как бог. Я бы, Алексей Степанов, не прочь и двести, да ведь бог не допустит.

Кузьма Андреевич хмурился.

— Смерть, она, мил-человек, всякому холодная. А у него, у бога, все наперед сосчитано: Севастьянов Кузьма Андреев зажмурится, а другой — младенец — сейчас на его место. Как же бог меня до ста лет может допустить? У него спутаница выйдет тогда.

— Я, значит, против бога иду? — спрашивал доктор. — Человек помирать собрался, а я его — цоп за хвост! — и вытащу с того света! Выходит, против бога?

— Об этом нужно с попом разговаривать, — серьезно отвечал Кузьма Андреевич, откидываясь на спинку стула, чтобы удобнее было выстукивать грудь.

Болезней доктор не находил, да Кузьма Андреевич и сам не жаловался на болезни. Доктор удивлялся его странной любви к лечению и не мог понять, что старик ходит в амбулаторию вовсе не за лечением. Чем тщательнее осматривают и выслушивают его, тем больше он уважает себя. Заботы городского ученого доктора о его здоровье льстят ему и свидетельствуют о том, что он, Кузьма Андреевич, подлинно ценный и незаменимый человек для колхозного дела… Его даже огорчало, что он не хворает и не может лечиться по-настоящему. Когда вскочил у него пониже спины чирей, он прибежал к доктору сияющий.

Кроме того, в этих еженедельных осмотрах он видел страховку от разных коварных болезней. С недавних пор, как заболела старуха, он душно и тяжело боялся смерти: она могла настигнуть его врасплох и лишить простой человеческой радости, которую он впервые познал на шестьдесят четвертом году. Радость эта была и в полях, на которые смотрел он хозяйским глазом, и в почтительном обращении какого-нибудь мужика, и еще во многом, о чем Кузьма Андреевич не сумел

1 ... 60 61 62 63 64 65 66 67 68 ... 146

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев бесплатно.

Похожие на Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев книги

Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза
Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
Кукушонок - Камилла Лэкберг - Детектив / Русская классическая проза
Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза

Оставить комментарий