историю, как это сделал персонаж рассказа Рэя Брэдбери «И грянул гром».
За исключением подобной проскальзывающей мелочи отношения у нас были очень ровные. Алла не засыпала меня упрёками по поводу издержек жизни в северном военном городке, выписав кредит доверия на пару лет. К тяготам зимы и полярной ночи относилась с долей юмора. Если у меня выдавался полётный день, всегда успевала натаскать брикетов из сарая, протопить титан и приготовить ужин, не ворчала, если еда остывала и приходилось вновь подогревать.
Когда наряжали новогоднюю ёлку, меня пробило на вопрос:
- Дражайшая, нам сейчас сложно, и мы сплотились как одна команда, преодолевая трудности. Но когда уедем с Севера, станет всё хорошо, расслабим булки… Я вот боюсь, не изменится ли твоё отношение?
Алла в этот момент стояла на массивном табурете из заветных запасов КЭЧ и водружала звезду на верхушку, по причине более высокого роста верхний этаж ёлки достался ей.
- Ты другого бойся, что «всё хорошо» не наступит, а я припомню – и твои обещания, и что на Север ненадолго, и про молочные реки в кисельных берегах.
Клянусь, расстроился. Положил обратно в коробку уродского мишку с верёвочной петелькой возле картонного уха и сел на стул.
- То есть тебе со мной плохо.
Та поняла, что перегнула палку, мигом соскочила вниз.
- Ну что ты! Очень хорошо. Что не мешает иногда стимулировать твоё честолюбие.
Поцеловала, прижалась. На том не остановилась. Для размножения коитус придумала природа, но для примирения и сглаживания ситуаций – конкретно человеческие женщины. В январе пятьдесят девятого уже точно знали: Алла беременна.
Весной получила право на первый отпуск, я не отгулял свой за предыдущий год. Выдалась чудная возможность пригласить родителей даже не в Ленинград, а в Мурманск, объясняя, что будущей матери длинные переезды не полезны.
Они приехали всей семьёй, впятером: отец Алексей Иванович, мама Анна Тимофеевна, сестра Зоя, братья Валик и Борис. Встречались на вокзале, и, что случалось крайне редко, прорезались искорки памяти настоящего Юры Гагарина. Подобные искорки давали надежду: его личность не уничтожена, она где-то, хотя бы осколки… Но, бросившись гжатским навстречу, я не разделял себя с предшественником. Это мои родители, мои братья и сестра, и точка!
Обнимались, целовались. Валентин смял меня и подколол:
- Думал, ты за эти годы вырос, а всё такой же шкет!
Он единственный в семье был больше метра семидесяти, отец и Боря примерно с меня, а Зоя и мама ещё меньше. Рядом с ними Алла смотрелась как женщина кинг-сайз, хорошо не Кинг Конг, она присоединилась к нашему празднику жизни секунд тридцать спустя.
Я, честно говоря, отвык её видеть на улице не в шинели и не в полушубке. По случаю беременности жена успела построить себе тёмно-серое очень элегантное пальто-колокол, скрывающее пузик, после четырёх месяцев заметный на худой фигуре, когда оставалась в платье. Несмотря на драпировку, мои помнили о ребёнке и обнимали невестку как хрустальную вазу, прикасаясь едва ли не кончиками пальцев.
Она же обеспечила нам автобус, мобилизовав связи медиков в Мурманске, водитель запихал чемоданы прибывших в тёмно-зелёный ЗиС-8. Ехать было недалеко. Около гарнизонного Дома офицеров, что на проспекте Ленина, 27, я забронировал в гостинице три номера. Когда вселились, мама, видевшая к тому же, что водитель за старания получил десятку, взволновалась: слишком дорого.
Я шепнул ей:
- Не волнуйся! Ты помнишь маленького Юрика, когда леденец за копейку был роскошью. Сейчас мы с Аллой на двоих получаем больше четырёх тысяч! Квартира бесплатно, еда бесплатно, обмундирование за счёт государства. Покупаем брикеты топить титан и минимум продуктов – на выходной день, да и то у нас заготовлены рыба, грибы, мясо. Там, на Севере, негде тратить деньги!
Седые волосы около уха приятно щекотали мне губы. Я снова её обнял.
Это мама… Моя мама!
Она всхлипнула.
- Юрочка… Ты даже те леденцы помнишь…
- И войну. И корочки хлеба, оставшиеся от фрицев. И про ту сволочь, что всё грозился нас с Борей повесить. Мамочка! Давай забудем про плохое. Жизнь удалась. Я – военный лётчик, у меня прекрасная жена, она скоро родит мне сына, твоего внука… Не надо слёз!
Таким макаром мне удавалось уйти от опасной темы «а помнишь?» к более спокойным о том, как сейчас.
Обменялись подарками. Мы привезли маме и Зое пимы, они очень мягкие и сами приспосабливаются к любой ноге, с размером не прогадаешь. Мужчины получили тёплые жилетки из оленьих шкур. Ещё был целый ларь солёной рыбы, не всякому секретарю обкома такая попадает на стол. Их презенты были большей частью скромнее: постельное бельё, традиционное для вручения недавно женатым, домашняя утварь. Папа протянул мне серебряный портсигар, трофейный немецкий, с тех времён. Мы с Аллой приняли всё так, будто эти вещи спасли нам жизнь. Нет, благодарность и в самом деле была искренней.
Когда вышли с мужиками покурить, для них был сюрприз, что один из Гагариных не курит.
- Врачи говорят: ребёнку вредно, если Алла дышит моим выхлопом. Ничего, подрастёт, закурю снова, - поторопился добавить, потому что отец явно расстроился неуместностью своего подарка, сто пудов – недешёвого. – Служба в авиации нервная. Порой вылезаешь на землю или на снег, аж руки дрожат. Покурил бы, а нельзя.
- Ну, одну-то можно? – попытался Валик.
- Потом тяжело будет снова удержаться. Я же Алле слово дал – не курить.
- Да… И в кого ты такой с самого детства упёртый? – спросил отец.
- В тебя, папа. В кого же ещё.
Вместе обедали в ресторане, всемером гуляли по улицам, глядя в серое небо, солнце ещё заходило за горизонт, но уже не всерьёз, как говорят курильщики – не в затяжку. Болтали до полуночи. Мне казалось, что не спалился, пока мама не завела самый трудный разговор.
Это случилось утром, в день их и нашего отъезда.
- Ты очень изменился, сынок. Порой не узнаю тебя. Совсем.
В этот миг было сложнее, чем в истребителе, сваливающимся в штопор. Там – опаснее, зато знаешь что делать наперёд и до мелочей.
- Ты права. Я скажу тебе самую главную разницу, и ты поймёшь. Пока не уехал в Москву, всё это было и всерьёз, я вообще с малых лет ответственный, и одновременно продолжение детства, игра во взрослого. Правда, понял многое только теперь. И аэроклуб, и желание стать военным лётчиком тоже были игрой, поиском романтики. Сейчас совершенно другое.
- Что же, Юра?
- Я хотел идти в
