Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дорогая Натали, я на время прервал свои записки: воспоминания слишком взволновали меня. Теперь я должен описать вам события, последовавшие за этим несчастьем, они не займут много места в моем повествовании. Когда жизнь проходит в движении и в действии, ее недолго рассказать, но когда она заключается в высоких переживаниях души, ее не передать в нескольких словах. Письмо Анриетты зажгло надежду в моем сердце. В житейском море, среди обломков крушения я заметил тихий остров, к которому готовился пристать. Остаться в Клошгурде подле Мадлены, посвятить ей свою жизнь — вот удел, который мог успокоить все тревоги, терзавшие мне сердце; но надо было узнать истинные чувства Мадлены. К тому же следовало попрощаться с графом. Итак, я отправился в Клошгурд и на террасе встретил г-на де Морсофа. Мы долго гуляли с ним перед домом. Сначала он говорил со мной о графине, как человек, понимающий всю тяжесть утраты, разрушившей его домашний очаг. Но, выслушав его первые горькие жалобы, я заметил, что он больше озабочен будущим, чем настоящим. Он боялся дочери, не обладавшей, по его словам, кротостью, какой отличалась мать. Твердый характер Мадлены, в котором к обаятельным чертам ее матери примешивалось что-то непреклонное, страшил этого старика, привыкшего к нежной заботливости Анриетты: он угадывал в Мадлене сильную волю, которую ничто не может смягчить. В этой невозвратимой утрате его утешала лишь уверенность, что он скоро последует за женой: волнения и горести последних дней усилили его болезненное состояние и вызвали прежние боли; борьба, которая, несомненно, скоро завяжется между его авторитетом и авторитетом дочери, будущей хозяйки дома, приведет к тому, что он печально закончит свои дни, ибо там, где он побеждал жену, ему придется уступать дочери. К тому же сын его вскоре уедет, а дочь выйдет замуж, и неизвестно еще, какого зятя пошлет ему судьба. Хотя он и говорил о скорой смерти, но чувствовал себя одиноким, покинутым на долгие годы.
Он целый час говорил только о себе, прося меня о дружбе, в память своей жены, и передо мной отчетливо обрисовалась величавая фигура Эмигранта, одного из наиболее интересных типов нашей эпохи. Внешне он казался слабым и надломленным, но крепко держался за жизнь, благодаря умеренности его нравов и деревенским привычкам. Сейчас, когда я пишу вам, он еще жив. Мадлена, вышедшая на террасу, заметила нас, но не спустилась; она несколько раз входила и выходила из дома, выказывая мне свое пренебрежение. Я должен был поговорить с нею и, сославшись на то, что графиня просила меня передать ей свою последнюю волю, попросил графа позвать дочь, ибо у меня не было иной возможности ее увидеть; граф привел ее и оставил нас вдвоем на террасе.
— Дорогая Мадлена, — начал я, — мне надо поговорить с вами, и лучше всего именно здесь, где ваша мать говорила со мной, когда ей случалось сетовать не столько на меня, сколько на жизненные невзгоды. Мне известны ваши мысли, но не осуждаете ли вы меня, не понимая моих поступков? Жизнь моя и счастье неразрывно связаны со здешними местами, вы знаете это — и изгоняете меня своей холодностью, вдруг сменившей нашу братскую дружбу, которую смерть должна была бы скрепить общим горем. Дорогая Мадлена, в любую минуту я отдал бы за вас жизнь, не надеясь ни на какую награду и даже без вашего ведома, — так сильно любим мы детей тех, кто руководил нами в жизни; если бы вы знали, какой план лелеяла ваша обожаемая матушка в течение семи лет, вы, наверное, изменили бы свои чувства, но я не хочу пользоваться этим преимуществом. Единственно, о чем я молю вас, — не лишайте меня права приходить сюда, вдыхать воздух этой террасы и терпеливо ждать, когда переменятся ваши взгляды на жизнь, пока же я постараюсь их не задевать. Я уважаю скорбь, которая отдаляет вас от меня, ибо она и меня лишила способности трезво оценивать обстоятельства, в которых я оказался. Святая, взирающая на нас с небес, одобрит мою сдержанность и смирение, с которым я прошу вас лишь быть справедливой ко мне и не поддаваться дурным чувствам. Я слишком люблю вас, несмотря на вашу неприязнь, чтобы раскрыть графу план, который он принял бы с восторгом. Оставайтесь свободной. А позже подумайте о том, что никого на свете вы не узнаете так хорошо, как знаете меня, что ни один человек не будет так предан вам, как я...
До этой минуты Мадлена слушала, опустив глаза, но тут она остановила меня движением руки.
— Сударь, — сказала она дрожащим от волнения голосом, — я тоже знаю все ваши мысли; но мои чувства к вам никогда не изменятся, и я лучше брошусь в Эндр, чем свяжу с вами свою судьбу. Я не стану говорить вам о себе, но если имя моей матери имеет еще власть над вами, то ее именем прошу вас никогда не бывать в Клошгурде, пока я здесь. Один ваш вид приводит меня в смятение, и я никогда не смогу его преодолеть.
И, отвесив мне полный достоинства поклон, она отвернулась и медленно пошла к замку, не оглядываясь, бесстрастная, какой лишь однажды была ее мать, но безжалостная. Проницательный взгляд этой девушки проник, хотя и с опозданием, в сердце матери, и, быть может, ее ненависть к человеку, который казался ей злодеем, еще усиливалась от сознания, что она была его невольной сообщницей. Здесь все погибло. Мадлена ненавидела меня, не желая понять, был ли я виновником или жертвой этих несчастий; быть может, она равно возненавидела бы нас обоих, свою мать и меня, если бы мы были счастливы. Итак, от светлого замка моих надежд остались одни развалины. Мне одному было дано охватить взглядом жизнь этой великой неоцененной женщины, я один проник в тайну ее чувств, я один познал глубину ее души: ни ее отец, ни мать, ни муж, ни дети — никто не понимал ее. Как странно! Я роюсь в этой груде пепла, и мне доставляет удовольствие перебирать ее перед вами; все мы можем найти здесь частицы наших самых драгоценных сокровищ. Сколько семей имеют свою Анриетту! Сколько благородных созданий покидают нашу землю, не встретив на своем пути проницательного наблюдателя, который изучил бы их сердце и измерил всю его глубину! Такова человеческая жизнь; часто матери не знают своих детей, так же как дети не знают родителей; то же бывает с супругами, любовниками и братьями! Мог ли я знать, что наступит день, когда над гробом отца я буду судиться с Шарлем де Ванденесом, со своим братом, успехам которого я столько содействовал! Боже мой, как поучительна бывает самая простая история! Когда Мадлена скрылась в дверях замка, я вернулся, удрученный, попрощаться с графом и отправился в Париж; я медленно брел по правому берегу Эндра, по которому когда-то впервые пришел в эту долину. С печалью в сердце миновал я живописное селение Пон-де-Рюан. Однако теперь я стал богат, я преуспел в политической жизни и уже не был бедным путником, бродившим здесь в 1814 году. В ту пору сердце мое было полно желаний, а сегодня глаза полны слез; тогда мне предстояло всего добиться в жизни, теперь она была опустошена. Я был еще молод, мне исполнилось двадцать девять лет, но сердце мое увяло. Прошло лишь несколько лет, и дивный пейзаж утратил свои яркие краски, а жизнь казалась мне отвратительной. Итак, вы можете понять, что я почувствовал, когда обернулся и увидел на террасе Мадлену.
Охваченный глубокой печалью, я не думал о том, куда и зачем я еду. Я был далек от мыслей о леди Дэдлей, когда, сам того не заметив, вошел во двор ее дома. Совершив эту оплошность, я уже не мог отступить. Мы жили с ней на супружеский лад, и теперь, поднимаясь по лестнице, я с грустью размышлял о всех неприятностях, которые повлечет за собой разрыв с ней. Вы знаете характер и образ жизни леди Дэдлей и поймете, как неприлично выглядело мое появление, когда мажордом ввел меня в дорожном платье в гостиную, где Арабелла в пышном наряде сидела с пятью гостями. Лорд Дэдлей, один из самых видных государственных мужей Англии, стоял перед камином, важный, холодный, надменный, с тем насмешливым видом, с каким он выступает в парламенте; он усмехнулся, услышав мое имя. Возле Арабеллы находились ее сыновья, необыкновенно похожие на де Марсе, одного из внебрачных детей старого лорда; сам де Марсе тоже присутствовал здесь и сидел рядом с маркизой на маленьком диванчике. Увидев меня, Арабелла тотчас приняла высокомерный вид, пристально разглядывая мою дорожную фуражку, и каждым движением, казалось, спрашивала, что мне здесь надо. Она смерила меня презрительным взглядом, как будто ей представили деревенского дворянина. Наша близость, вечная любовь, клятвы и уверения, что она умрет, если я ее покину, дивные чары Армиды[76] — все исчезло, как сон! Можно было подумать, что я никогда не прикасался к ее руке, что я был посторонним человеком и она даже не знакома со мной. Несмотря на то, что я уже приобрел выдержку дипломата, я был удивлен, да и всякий удивился бы на моем месте. Де Марсе ехидно улыбался, с подчеркнутым вниманием разглядывая свои башмаки. Я быстро решил, как себя вести. От всякой другой женщины я принял бы отставку безропотно; но я был оскорблен при виде этой героини, уверявшей, что умрет от любви, и тут же насмеявшейся над подобной смертью, и захотел ответить дерзостью на дерзость. Она знала о беде, постигшей леди Брэндон; напомнить Арабелле о ней — значило ударить ее в сердце кинжалом, хотя от этого мог сломаться его клинок.
- Чиновники - Оноре Бальзак - Классическая проза
- Жизнь холостяка - Оноре Бальзак - Классическая проза
- Беатриса - Оноре Бальзак - Классическая проза
- Альбер Саварюс - Оноре Бальзак - Классическая проза
- Астрея (фрагменты) - Оноре Д’Юрфе - Классическая проза
- Поручение - Оноре Бальзак - Классическая проза
- Красавица Империа - Оноре Бальзак - Классическая проза
- Страсть в пустыне - Оноре Бальзак - Классическая проза
- Купол инвалидов - Оноре Бальзак - Классическая проза
- Прощенный Мельмот - Оноре Бальзак - Классическая проза