Жилинский с дочерью, Варгунин и Светлов (они и оказались самыми дорогими гостями старосты) прибыли, по деревенскому времени, довольно поздно -- в начале девятого. Стоявшая на улице толпа фабричных шумно приветствовала их и, отворив настежь ворота, проводила гостей через весь обширный двор до крыльца. Семен Ларионыч и его красавица жена, с низкими поклонами, встретили их на крыльце, а "деды" -- у порога первой комнаты,-- так требовал, должно быть, местный этикет. Срипки заиграли при этом какой-то доморощенный марш -- нечто весьма забавное и в высшей степени своеобразное. Христина Казимировна первая вошла в хоромы и, как только разделась, сейчас же была обступлена красными девушками и молодицами, бесцеремонно здоровавшимися с ней поцелуями. Она была одета щеголевато, но совершенно по-русски: пунцовый шелковый сарафан, голубая фанзовая рубашка и алая лента в волосах превосходно шли к ее, на этот раз несколько томному лицу. Сам Жилинский, Светлов и Варгунин, когда сняли шубы, тоже оказались, к общему удовольствию публики, одетыми в русское платье; на них были красные шелковые рубашки, опоясанные красными же шелковыми кушаками, и черные полубархатные шаровары, заткнутые за сапоги: у Казимира Антоныча, на случай приезда летних гостей, водился порядочный запас таких костюмов. Эта деликатная внимательность к народному вкусу сильно польстила самолюбию хозяев и остальных гостей.
-- Гляди-ко, матка, какой молодец! -- сказала потихоньку одна молодица другой, указывая на Светлова,-- хошь сейчас к нам, в фабришные, поступай.
-- И лихой же, надо быть -- одно слово! -- весело подхватил сзади какой-то парень.
Вечорка была открыта Христиной Казимировной и самим старостой, который пригласил ее сплясать вдвоем русскую. Семен Ларионыч оказался, в своем роде, танцором первой руки, и его одушевленная, отчаянная присядка вызвала общий, неподдельный восторг. За первой парой пустилась в пляс и остальная молодежь. Варгунин смотрел, смотрел и тоже не утерпел: он подошел к куме Мане.
-- Ну-ка, кумушка, тряхнем-ка вместе старину,-- любезно пригласил он ее.
-- И вы?! -- спросил у него Светлов, подходя к ним.
-- А как же, батенька: я вам еще вчера за ужином докладывал, что у меня опять начинают "чернеть кудри"...-- добродушно засмеялся Матвей Николаич и пустился плясать с легкостью молодого человека.
Увлекшись общим, непринужденным весельем, Александр Васильич не выдержал и сам, молодцевато подлетел к первой попавшейся на глаза красавице.
-- Попляшем вместе,-- сказал он ей попросту.
-- Давай спляшем,-- ответила она ему тем же тоном. Они скромно протанцевали русскую и уселись рядом. -- А тебя как зовут? -- спросил Светлов у своей дамы.
-- Парасковьей.
-- Ну а по батюшке-то как?
-- Петровной. А тебя?
-- Александром Васильичем. Ты молодица или девушка?
-- Вишь, косы нет -- баба,-- рассмеялась она.
-- Веселый у вас народ,-- сказал Светлов.
-- Ничего, народ хороший; одначе ты на нашу сестру шибко-то не заглядывайся: как раз стягом попотчуют...
По лукавому выражению лица своей дамы Александр Васильич догадался, что ему была сказана любезность, только немного в грубоватой форме.
-- Я и сам умею расправиться стягом-то,-- рассмеялся он.
-- Нешто я не вижу! у Казимира Антоныча худых гостей не бывает. А надолго ли сюды пожаловал?
-- Как погостится.
-- Ненадолго, так ничего, а то еще, пожалуй, сглазишь меня...
Молодица лукаво засмеялась.
-- А если бы и так? -- спросил Светлов.
-- Что сглазишь-то? -- переспросила она.-- Больно скоро захотел! Поглянулась я тебе, скажешь?
-- Разумеется, приглянулась.
-- Ври больше!
Она, смеючись, ударила его по руке. Светлов только что собрался отвечать, как к нему подошел староста.
-- Пожалуй-ка, Лександр Васильич,-- винца выкушать да закусить маленечко,-- сказал он с учтивым поклоном.
-- Да рано еще, кажется? -- заметил Светлов.
-- Ничего, опосля повторить можно. Иди-ка ужо!
Семен Ларионыч дружески взял молодого человека за руку и увел его во вторую комнату, к столу. Варгунин и Жилинский с дочерью оказались тут же: они толковали о чем-то с "дедами", тоже сидевшими за столом, но теперь уже на втором плане. Староста стал наливать Светлову мадеры.
-- Нет, я лучше водки выпью прежде,-- остановил его Александр Васильич.
-- Вот это так! Вот это по-нашему, по-русскому! Любое дело! Ай да молодец! -- в один голос заговорили "деды".
-- Облобызай-кось его за эвто, Семен! -- с восторгом обратился кто-то из них к старосте.
-- Как деды сказали, так уж и надо исполнять,-- заметил Семен Ларионыч, подходя к Светлому, и трижды поцеловал ею, утерев предварительно ладонью губы и бороду.
-- Что, Саша? весело тебе у старосты? -- спросила Жилинская, когда Александр Васильич выпил и закусил.
-- Еще бы! -- ответил он, улыбаясь,-- уж, разумеется, здесь в сотню раз веселее, чем на каком-нибудь городском бале с большими претензиями и еще с большей скукой. Хочешь вместе русскую, Кристи? Пойдем!
Светлов обнял Христину Казимировну за талию, и они шаловливо убежали.
-- Да, деды, уж если вы решились постоять за это дело, так надо постоять за него покрепче, да и поосторожнее,-- говорил Жилинский, продолжая с стариками прежний разговор, прерванный на минуту приходом Светлова.
-- Как, батюшка, не постоять! Коли пытать удачу, так уж, вестимо, не сдуру,-- согласился с ним один.
-- Наши робяты ни почему не попятятся,-- заметил другой.
-- Чего им пятиться! не таковский народец. Уж это... как мы сказали, так и будет; не докуда ему, слышь, кровь нашу пить...-- подтвердил третий.
-- А все бы пообождать не мешало...-- сказал, будто нехотя, Варгунин.
-- Уйдет, собака! не семи пяден во лбу,-- лихо перебил его староста и стал угощать "дедов" вином.
Вечорка между тем шла в полном разгаре. То и дело прибывала молодежь, почему-либо замешкавшаяся дома; цветник пополнился новыми красавицами. Скрипки выназывали теперь беспримерное усердие, заливаясь на всевозможные тоны: для избалованного городского слуха они показались бы едва выносимыми, но деревенскому уху эти звуки были любезны: в них слышалась по временам та бесшабашная, полная глубокого отчаяния, русская удаль, которая, быть может, одна только и отводит душу всякими неправдами измученному народу. Светлов, несмотря на неизмеримое расстояние, отделявшее его, как образованного человека, от "темного" общества старосты Семена, чувствовал себя здесь будто в родном кружке. В самое короткое время Александр Васильич успел со всеми перезнакомиться, напропалую балагурил с прекрасным полом, толковал и перебрасывался шутками с парнями. В свою очередь, и это общество, как ни темно оно было, сумело, однако ж, сквозь изящную оболочку нового гостя, разглядеть в нем "не барина": парни бесцеремонно приставали к нему, молодицы и девушки то и дело тащили его плясать. Христина Казимировна, как видно, тоже умела водиться с народом: она без разбора танцевала со всеми.
-- Золотая это у нас барошня! -- заметила про нее Светлову Парасковья Петровна, когда он остановился возле последней, любуясь танцующей Жилинской.
-- Да, славная девушка,-- сказал Александр Васильич и стал искать глазами, куда бы сесть.
-- Да вот садись тут, ко мне на колени -- сдержу небось,-- с наивной простотой пригласила его молодица.-- Я ведь нарочно стягом-то давече постращала: тебя не тронут,-- прибавила она, смеясь.
Светлов бесцеремонно уселся к ней на колени: ему не хотелось портить деревенской вечорки пустым жеманством.
-- А что же ты на войну-то завтра пойдешь? -- спросил он, улыбаясь.
-- Пойдет муж, так и я пойду: с мужем-то ведь все ешь пополам -- с ним, значит, и кашу хлебать доводится; у нас уж такое заведенье,-- весело ответила молодица.
-- Ты лихая, видно?
-- Есть тот грех маленечко...
Парасковья Петровна засмеялась здоровым, грудным смехом.
-- У нас в фабрике ничего без баб не делается,-- пояснила она.
-- Хороший обычай,-- похвалил Светлов,-- не мешало бы и городам поучиться у вас, как жить.
-- Ну их! города -- городами, а деревня -- деревней, я так смекаю; спасибо, Хрестина Каземировна научила.
-- А ты часто с ней видишься?
-- Часто; она ведь не городская барошня -- не гордая: пойдет гулять, так хошь на минуточку, да забежит ко всем. Как живешь? да как детки? да не надо ли чего? -- про все спросит. Золотая, золотая она у нас! -- с чувством повторила молодица.
-- У тебя где же муж-то, Парасковья Петровна? -- спросил Александр Васильич, объясняя его отсутствием развязность своей собеседницы.
-- Как "де"? Да ты уж с ним сколько раз калякал севодни. Вон он стоит, в синем-то кушаке,-- указала молодица.-- Подь-ко сюды, Петрован!-- громко позвала она мужа.
