Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При Старом порядке действительно существовало множество институтов недавнего происхождения, которым не чуждо было равенство и которые легко могли найти свое место в новом обществе, но которые тем не менее легко открывали дорогу деспотизму. Именно эти институты и искали среди обломков всех прочих учреждений. И нашли. Некогда они порождали привычки, страсти и идеи, поддерживающие людей в разобщении и повиновении их возродили и воспользовались ими. Централизация была поднята из руин и восстановлена. А поскольку все то, что ранее способствовало ограничению централизации, оставалось разрушенным, из недр нации, только что низвергнувшей королевскую власть, возникла новая власть - обширная, организованная и сильная, какой не пользовался ни один из наших королей. Предприятие казалось необычайно дерзким, а успех его был неслыханным, ибо люди думали только о дне сегодняшнем, забыв о том, что им доводилось видеть раньше. Властелин пал, но главный дух содеянного им уцелел; его власть умерла, но администрация продолжала жить; и с тех пор каждый раз, когда французы пытались уничтожить абсолютную власть, они ограничивались тем, что к телу раба приставляли голову свободы.
С самого начала Революции и до наших дней мы неоднократно были свидетелями того, как страсть к свободе затухала, затем возрождалась, затем опять затухала и опять возрождалась. Она еще надолго останется такой - не имеющей надлежащего опыта, неорганизованной, легко поддающейся недоверию и страху, поверхностной и мимолетной. В то же время стремление к равенству все еще занимает в сердцах людей первое место, оно удерживается благодаря всегда дорогим для каждого человека чувствам. Стремление же к свободе без конца меняет свой облик, то уменьшается, то возрастает, то укрепляется, то затухает в зависимости от обстоятельств, а страсть к равенству остается прежней, она всегда с упорным, а нередко слепым жаром устремлена к одной цели, всегда готовая всем пожертвовать ради возможности своего удовлетворения и способная предоставить благоприятствующему и льстящему ей ( стр.165) правительству привычки, идеи и законы, в которых так нуждается деспотизм для своего упрочения.
Французская революция всегда останется непостижимой для тех, кто обратит свой взор только на нее одну. Пролить на нее свет способно только исследование предшествующей эпохи. Без ясного представления о старом обществе - о его законах, его пороках, его предрассудках, его бедствиях, его величии невозможно когда-либо понять все, что сделали французы за 60 лет, последовавших за его разрушением. Но и этого представления еще не достаточно, если мы не проникнем в самую суть природы нашего народа.
Размышляя об этом народе как таковом, я нахожу его еще более необыкновенным, чем какое-либо из событий его истории. Существовал ли когда-либо еще па земле народ, чьи действия до такой степени были исполнены противоречий и крайностей, народ, более руководствующийся чувствами, чем принципами, и в силу этого всегда поступающий вопреки ожиданиям, то опускаясь ниже среднего уровня, достигнутого человечеством, то возносясь высоко над ним. Существовал ли когда-либо народ, основные инстинкты которого столь неизменны, что его можно узнать по изображениям, оставленным два или три тысячелетия тому назад, и в то же время народ, настолько переменчивый в своих повседневных мыслях и наклонностях, что сам создает неожиданные положения, а порой, подобно иностранцам, впадает в изумление при виде содеянного им же? Существовал ли народ, по преимуществу склонный к неподвижности и рутине, будучи предоставлен самому себе, а с другой стороны, - готовый идти до конца и отважиться на все, будучи вырванным из привычного образа жизни; народ, строптивый по природе и все же скорее приспосабливающийся к произволу властей или даже к насилию со стороны государя, чем к сообразному с законами и свободному правительству правящих граждан? Доводилось ли вам иметь дело с народом, который сегодня выступает в качестве ярого противника всякого повиновения, а на завтра выказывающий послушание, какого нельзя ожидать даже от наций, самою природою предназначенных для рабства? Существует ли еще народ, покорный как дитя, покуда ничто не выказывает ему сопротивления, и совершенно неуправляемый при виде хоть какого-либо сопротивления; народ, вечно обманывающий своих господ, которые либо слишком боятся его, либо не боятся вовсе; народ, никогда не свободный настолько, чтобы не было возможности его поработить, но и не настолько порабощенный, чтобы утратить возможность сбросить с себя иго; народ, способный ко всему, но со всею силою проявляющий себя только в войнах? Существует ли больший поклонник случая, силы, успеха, блеска и шума, но не подлинной славы, более склонный к героизму, чем к добродетели, к игре гения, чем к здравому смыслу, способный скорее к грандиозным планам, чем к осуществлению начатых великих предприятий? Это - самая блестящая, но и самая опасная из европейских наций, более других созданная для того, чтобы быть поочередно предметом восхищения, ненависти, жалости, ужаса, но ни в коем случае не равнодушия.
Только такой народ мог свершить столь внезапную, радикальную и стремительную Революцию, но в то же время и Революцию, исполненную отступлений, противоположностей и противоречий. Французы никогда не свершили бы ее, не будь на то причин, о которых я говорил. Однако необходимо признать, что всех этих причин в совокупности было недостаточно для объяснения подобной Революции, случись она в какой-либо иной стране.
Итак, мы достигли порога достопамятной Революции. На сей раз я не переступлю через него. Может быть, это удастся сделать в ближайшем будущем. И тогда я буду рассматривать ее не с точки зрения причин, но подвергну анализу самою Революцию и, быть может, осмелюсь вынести суждение об обществе, породившем ее.
ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА
1. (к стр.154) Революция наступила не вследствие этого процветания. Дух, призванный породить Революцию, - деятельный, беспокойный, сметливый, новаторский и честолюбивый дух, демократический дух нового общества - уже начал будоражить все вокруг. И еще до того, как он опрокинул все общество в считанные мгновенья, он достаточно уже расшевелил и взволновал все умы.
2. Борьба различных административных властей в 1787 г. (к стр.155)
Пример борьбы такого рода: временная комиссия провинциального собрания Иль-де-Франс требует подчинить своему управлению дом призрения для нищих. Интендант же желает оставить его па своем попечительстве, так как, по его словам, "дом этот содержится не на средства провинции". В продолжении спора временная комиссия обращается к комиссиям других провинций, дабы выяснить их мнение касательно данного предмета. Среди прочих документов мы находим ответ временной комиссии Шампани, которая сообщает комиссии Иль-де-Франса, что ей приходится сталкиваться с теми же трудностями и что она оказывает сопротивление притязаниям интенданта.
3. (к стр.158) В протоколах первого провинциального собрания Иль-де-Франса я нашел следующее мнение, высказанное докладчиком одной из комиссий: "До настоящего момента обязанности синдика в большей степени тягостные, нежели почетные, должны были оттолкнуть от этой должности людей не только зажиточных, но и просвещенных в соответствии с означенным званием".
КНИГА ТРЕТЬЯ
ПРИЛОЖЕНИЕ
О ПРОВИНЦИЯХ С СОСЛОВНЫМИ СОБРАНИЯМИ, В ЧАСТНОСТИ О ЛАНГЕДОКЕ
В мои намерения сейчас не входит рассмотрение каждой из провинций с сословными собраниями, еще существовавших в эпоху Революции.
Я хотел бы только указать их число, отметить те из них, где была еще оживленной местная жизнь, разъяснить их отношение с королевской администрацией; указать, в чем они отклонялись и в чем подчинялись правилам, изложенным мною выше; наконец, на примере одной из таких провинций посмотреть, во что они могли с легкостью превратиться.
Штаты существовали в большинстве французских провинций, иными словами, каждая из них управлялась - при сохранении общего королевского правления людьми трех сословий, как говорили в ту пору, подразумевая под этим собрание, составленное из представителей духовенства, дворянства и буржуазии. Подобное устройство провинций, как и прочие средневековые политические институты, имело схожие черты почти во всех цивилизованных странах Европы, во всяком случае в тех из них, куда проникли германские нравы и понятия. Во многих немецких землях штаты существовали вплоть до французской Революции, а если в некоторых провинциях штаты и были разрушены, то это произошло только в XVII-XVIII веках. На протяжении двух столетий государи вели непрерывную войну с провинциальными собраниями то глухую, то открытую. Они не пытались улучшить государственное устройство в соответствии с требованиями времени, но прилагали все усилия, чтобы разрушать или уродовать его, когда к тому представлялся случай и когда не было возможности поступить еще хуже.
- Этнокультурная история казаков. Часть IV. Разрушение дома. Книга 5 - А. Дзиковицкий - История
- Французская революция, Гильотина - Томас Карлейль - История
- Право - Азбука, Теория, Философия, Опыт комплексного исследования - Сергей Алексеев - История
- Завоевание. Английское королевство Франция, 1417–1450 гг. - Джульет Баркер - История
- Традиция, трансгрессия, компромисc. Миры русской деревенской женщины - Лора Олсон - История
- «Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России - Андрей Буровский - История
- Почему Европа? Возвышение Запада в мировой истории, 1500-1850 - Джек Голдстоун - История
- Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века - Пётр Пискарёв - История
- История Украинской ССР в десяти томах. Том пятый - Коллектив авторов - История
- Международные отношения в Новое время (1789-1871 гг.) - Андрей Тихомиров - Историческая проза / История / Юриспруденция