Форма входа
Читем онлайн Новый Мир ( № 3 2010) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Именно в таком переводе очень ярко проявляется разница между началом девятнадцатого и началом двадцать первого века. Орит не пишет Джею письмо — она проводит с ним ночь, но ее любовь остается столь же безответной, а отказ мужчины выглядит еще более обидным. Онегин в свое время счел нужным подсластить горечь своего объяснения с Татьяной галантными комплиментами: “Напрасны ваши совершенства: / Их вовсе недостоин я”.
В современном варианте мужчина отказывает девушке в любви уже после секса и без всякой галантности: “То, что было между нами… не важно, ты меня поняла?” В обоих романах герои, повзрослев и изменившись, встречаются вновь — и тогда между ними вновь происходит объяснение, зеркально повторяющее предыдущее. Татьяна объясняет Онегину, что не может его любить, приводя веские причины: она замужем, она нравственная женщина, не способная на пошлый адюльтер. Ее отказ совершается в столь же гуманной и приятной форме, в какой когда-то Онегин объяснял ей, что она — совершенство и он для нее недостаточно хорош. Пушкинские герои великодушно дают собеседнику возможность выйти из неприятного объяснения, сохраняя остатки достоинства. Два столетия спустя в объяснении героев не остается ни великодушия, ни гуманности. Непонятно даже, замужем ли Орит — или Джей неправильно понял? Головокружительное повышение ее социального статуса связано не с замужеством, а с успешной карьерой в области высоких технологий и, очевидно, соответственной зарплатой. Что перед этим жалкие гуманитарные достижения Джея (и, видимо, столь же жалкие и нерегулярные заработки)…
Конечно, не всякий текст выдержит такой перевод, а только великий. “Онегин” — величайший роман всех времен и народов. Но все-таки — зачем израильской писательнице понадобилось его перелицовывать? Майя Арад, кстати сказать, коренная израильтянка, выросла в кибуце, ее родной язык — иврит, русский язык она выучила в Гарварде. Почему ей нужно было писать роман из израильского быта онегинской строфой?
Мне кажется, виртуозные стилизации Арад — одно из проявлений глубинного процесса, происходящего в израильской культуре, нарастающего разочарования в модернизме и поиски альтернативных постмодернистских возможностей. Не знаю, как у кого, а у меня уже нет моральных и физических сил дочитывать до конца многословные, невнятные и невыносимо претенциозные романы живых израильских классиков (имена которых, как говорится, хранятся в редакции). Романы с расползающимся сюжетом и патетически поданной свеженькой идеей типа “Ребята! Давайте жить дружно!”. Почему эти авторы думают, что намеки на инцест или подробное описание какого-нибудь очень уж необычного способа соития (рядовая супружеская измена интересной уже не считается) сделают их тексты менее скучными и банальными?
На этом унылом фоне перелицовки Майи Арад кажутся необычайно свежими и оригинальными. Повседневные израильские реалии на русской классической подкладке оказываются интересными, яркими, стереоскопичными. Так и хочется сказать: “А-а, вот что это такое! Теперь я вижу!” Русские формалисты называли такой прием “остраннение”.
Не случайно ведь героиня романа “Другое место, чуждый город” занимается проблемой израильской идентичности, то есть тем, что нас, израильтян, отличает от всех других людей. Оказывается, израильская идентичность открывается русским ключом.
Поиски жанра
Иногда я думаю, что идейный и культурный кризис, посетивший нашу страну, может все-таки разрешиться в хорошую сторону. Я думаю это, глядя на студенток Иерусалимского религиозного женского колледжа, в котором я преподаю литературу раз в неделю. В последние годы в каждом наборе есть очень способные и самостоятельно мыслящие девочки и молодые женщины. Многие пишут, некоторые публикуются в довольно престижных журналах.
У одной на третьем курсе вышла книга. Но все пишут стихи. Только стихи.
Самая талантливая, красивая и остроумная из моих учениц, восходящая звезда молодежной религиозной поэзии, носительница чрезвычайно редкого и поэтичного имени Ба-Коль… Да, это особое имя, оно взято из мидраша о не упомянутой в Писании дочке Авраама. В Писании только сказано, что Всевышний благословил Авраама “ба-коль” — “всем”. А что такое благословение, говорит мидраш — это дети. Значит, у Авраама, кроме сыновей, была еще дочь, и ее звали Ба-Коль. “Сразу видно, — сказала наша завкафедрой, взглянув на список абитуриенток, — что отец этой девочки — человек чрезвычайно ученый, и я уверена, что его зовут Авраам”. Так вот, эта самая Ба-Коль, перепробовав все жанры, о которых узнала из моего курса “Введение в поэтику”, включая сонеты, касыды, газели и пиюты с алфавитным акростихом и анаграммами, среди которых было ее собственное зашифрованное имя, сказала:
— Мне очень хочется писать прозу, вообще что-то сюжетное, но у меня ничего не получается. Я никак не могу выстроить сюжет, выходит или занудно, или фальшиво. Может быть, в двадцать лет вообще еще рано писать рассказы? Но мне кажется, дело не в этом.
— А в чем?
— В конфликте. Вот ты нам объясняла, что пружина, которая запускает сюжет, — это конфликт. Но в религиозной среде гораздо меньше конфликтов, чем в светской, и они по большей части не принципиальные. Не стану же я строить сюжет на конфликте отцов и детей или там религиозных норм и живой жизни. Во-первых, это пошло и избито, а во-вторых, ничему не соответствует. Мы стараемся так продумывать и строить свою жизнь, чтобы с самого начала не было места для конфликтов. Ведь говорит же Платон, что плохие люди на сцене выглядят гораздо интереснее и убедительнее, чем хорошие, и сюжет с ними движется гораздо живее. Но я живу в хорошем мире и не готова его портить, чтобы употребить для литературного сюжета. Все, что у нас нехорошо, связано с политикой, но мне еще рано писать эпопею, а публицистика — это слишком легко, и этим есть кому заняться, кроме меня. Мне кажется, что у меня очень интересный жизненный опыт, я его уважаю и дорожу им, но он совершенно не такой, как у моих светских сверстниц. Может быть, наш религиозный быт и мой собственный опыт вообще невозможно выразить и описать в европейских жанрах? Ведь они все-таки были разработаны в совсем другой культуре, в другом мире. Как ты думаешь, может, попробовать изобрести какой-то новый жанр?
— Не советую. Конечно, очень может быть, что мы находимся накануне какого-то культурного взрыва или прорыва… уж не знаю, как это назвать и что это такое будет… И конечно, традиционные романы и рассказы со всеми своими традиционными примочками сейчас выглядят серо и нудно. Особенно на иврите.
А уж что касается модернистских экспериментов с потоком сознания и разваливающимся сюжетом, то это, по-моему, жутко скучно и невозможно читать. Кто знает, не исключено, что ты и есть тот самый гений, который выведет европейскую культуру из того застоя, в котором она пребывает. Но с другой стороны, честно тебе скажу, в данный момент и старые-то жанры девать некуда, а изобрести новый экспериментальный жанр — шансов очень мало. Тебя просто не поймут.
— А что же делать? — спросила Ба-Коль. — Может, поискать среди совсем старых жанров?
— Вот это идея! Почему бы и нет? Попробуй!
Ба-Коль некоторое время размышляла, потом ее осенило: идиллия! Вот европейский жанр, старинный, почтенный, незаезженный, и с конфликтом там все в порядке! Для ивритской литературы он не такой уж редкий и вовсе не старый — в первой половине двадцатого века идиллии писали Шауль Черниховский и Давид Шимони… Ба-Коль очень увлеклась этим проектом, но тут уже последний курс, практика в школе, она там всем очень понравилась, и ей предложили остаться преподавать (повезло чьим-то деткам), потом она к тому же стала помощником редактора в замечательном журнале “Мешив га-Руах” (“Насылающий ветер”), вышла замуж, уехала с мужем в поселение, родила дочку…
Но, может, когда у нее наконец все устаканится, она еще напишет свою идиллию?
Ничей современник
Сурат Ирина Захаровна — исследователь русской поэзии, доктор филологических наук. Автор книг о творчестве Осипа Мандельштама: «Опыты о Мандельштаме» (2005) и «Мандельштам и Пушкин» (2009). Постоянный автор «Нового мира».
Речь пойдет о смысле одного из стихотворений Осипа Мандельштама, дошедших до нас не только в печатном виде, но и в виде «звукового автографа» [1] — в драгоценном авторском чтении. Мандельштамовское чтение сверхсодержательно, голосом поэт передает нечто большее, чем можно увидеть в тексте, и, прослушав трек, задаешь себе вопрос общетеоретический, приобретающий в отношении Мандельштама особую остроту: нужен ли читателю — не историку литературы, а читателю — профессиональный комментарий? Вопрос не такой простой, как на первый взгляд кажется. Ведь стихотворение «Нет, никогда, ничей я не был современник…» воспринимается в каком-то общем плане как необычайно сильное и выразительное независимо от того, может ли читатель расшифровать отдельные его мотивы или нет. И отчасти такое восприятие как раз и обусловлено вот этой самой вневременной туманностью его образов и решительной их непереводимостью на внятный аналитический язык. Как меняется восприятие стихов, не утрачиваются ли их сила и магия, когда мы даем объяснение тому или иному мотиву? К этому вопросу имеет смысл вернуться, прочитав стихотворение в том конкретном историческом, литературном и биографическом контексте, в котором оно зародилось.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 3 2010) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.
Похожие на Новый Мир ( № 3 2010) - Новый Мир Новый Мир книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Сборник рассказов - Марина Степнова - Современная проза
- Снег - Максанс Фермин - Современная проза
- Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон - Современная проза
- Все рассказы - Марина Степнова - Современная проза
- Тигр, светло горящий - Трейси Шевалье - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Stalingrad, станция метро - Виктория Платова - Современная проза
- Сны Флобера - Александр Белых - Современная проза
