Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На полпути погода испортилась. С моря к берегам пополз туман, быстро покрыв небо плотной серой пеленой. Туман висел и в районе острова. "Нащупывая" его, летчик был принужден спускаться все ниже и ниже. Наконец, ему удалось увидеть свою мишень сквозь просвет в тумане, сделанный воздушным течением над самым островом, но о высотной бомбардировке нечего было и думать. Чтобы точно попасть в цель, он мог сбросить бомбы с высоты не более пятисот метров.
Летчик сделал над островком два круга бреющим полетом. Впервые он видел свою мишень так близко. Перед ним внизу, на грязно-свинцового цвета водной глади, игрушечной, рельефной картой распластался каменистый островок, покрытый серыми бугорками укреплений. Вид его был унылый и угрюмый.
"Поднимусь на пару сотен метров выше, до потолка тумана, — мысленно решил летчик и, взявшись за руль высоты, бросил вниз последний взгляд.
В этот короткий миг он заметил там то, что наполнило его мысли и чувства удивлением и ужасом. На острове были люди. Они жались к буграм укреплений и смотрели вверх…
Сбросив груз бомб в море, летчик вернулся на аэродром и доложил:
— Товарищ комэскадрильи! Ваш приказ выполнить не смог. На острове мною обнаружены люди.
— Вы не должны были интересоваться этим, — возразил командир.
— Но ведь люди же…
— Знаю, что не звери, — раздраженно бросил Рязанцев. — Это присужденные к смерти. Враги народа.
На лице Евтушенко появилась иронически-горькая усмешка; о "'ежовской чистке врагов народа" он кое-что знал. Посмотрев на него исподлобья, Рязанцев заговорил угрюмо и раздраженно:
— Не ваше и не мое дело разбираться в том, кто из них виноват, а кто нет. Такими делами занимается НКВД. А мы, солдаты, должны выполнять те приказы, которые нам даются. Выполнять не рассуждая.
— Я не палач! — вырвалось у Евтушенко.
— И я тоже, — сказал Рязанцев. — Но приказ есть приказ. Невыполнение его есть нарушение воинской присяги.
— Быть энкаведистом я не присягал.
— А если во время войны вам прикажут бомбить вражеский город?
— Такое приказание я выполню.
— Боюсь, что вам больше не придется выполнять никакие воинские приказы. О случае с вами я обязан немедленно сообщить органам НКВД. Очень жаль, конечно. Вы были хорошим летчиком-испытателем.
Начальник эскадрильи со вздохом снял трубку телефона.
Через несколько часов с аэродрома в Москву вылетел аэроплан. На борту его было трое пассажиров:
арестованный летчик и конвоиры-энкаведисты.
Петра Евтушенко допрашивали недолго, всего лишь полчаса.
— Что меня ожидает? — спросил он следователя, когда допрос закончился.
— Расстрел, — не задумываясь ответил энкаведист. Евтушенко был поражен.
— За что? Только за невыполнение приказа начальника эскадрильи в мирное время?
— Нет. Это пустяк. Но узнав один из наших секретов, вы стали опасным для нас. Можете проболтаться другим. Поэтому мы не рискуем оставлять вас в живых, — объяснил следователь…
Из Лубянской тюрьмы осужденного без суда летчика привезли в Ставрополь.
— Почему же так далеко от Москвы? — с удивлением спрашиваю я его.
Иронически-горькая усмешка на мгновение кривит пепельно-синеватые губы бывшего летчика-испытателя и прячется в морщинах преждевременно постаревшего широкоскулого лица. Он говорит скучно-равнодушным голосом:
— У них там и без меня работы по горло. Многих они теперь к расстрелу приговаривают. Мест для казней и исполнителей приговоров нехватает. Да и невыгодно властям заниматься в центре беспрерывной стрельбой. Вот они и разгоняют по разным городам таких, как я… Скорее бы уж меня прикончили…
6. "Козлик отпущения"
Толстяка с мелкими детскими чертами лица насмешлив? прозвали в камере, "козликом отпущения". Это животное он напоминает не внешностью, а заключительной частью своей биографии.
До посадки в тюрьму толстяк Коренев был крупной партийной шишкой: "уполнаркомзагом" по Северному Кавказу, т. е. специальным уполномоченным комитета заготовок при Совнаркоме РСФСР. Он руководил государственным ограблением северо-кавказских колхозников и единоличников, что официально называлось заготовкой сельско-хозяйственной продукции. В его распоряжении находились сотни районных, сельских и колхозных уполномоченных, заготовителей, агентов и тысячи советских активистов. Все они усердно выкачивали из колхозов и единоличных хозяйств их продукцию по планам, разработанным партийными организациями края и утвержденным Москвой.
Коренев и его подручные работали "по-большевистски", добиваясь, чтобы планы были выполнены "досрочно и с превышением". Часто в результате их деятельности, после выполнения планов заготовок, колхозникам и особенно единоличникам ничего не оставалось для еды; иногда приходилось выколачивать недоимки при помощи войск НКВД, но никто из заготовителей с этим не считался. Главным для Коренева и его "бойцов заготовительного фронта" было выполнение плана, установленного партией.
Заготовленные ими продукты обходились государству очень дешево, а продавались потребителям во много раз дороже. Например, в 1937 году за килограмм сданной государству пшеницы северо-кавказский крестьянин получал от 5 до 7 копеек (в зависимости от качества продукции), а килограмм хлеба, выпеченного из этого зерна, стоил в магазине 2 рубля 70 копеек. Подобная практика купли и продажи существовала не только на Северном Кавказе, но и по всей стране.
Успешно выкачивая из крестьянских хозяйств их продукцию, Коренев, однако, не смог сохранить ее от порчи. Этому препятствовало множество "объективных причин". Заготовленное негде было хранить и не на чем перевозить; нехватало складов, ссыпок, овощехранилищ и транспорта. В колхозах и возле элеваторов, мельниц и железнодорожных станций мокли под дождем и прорастали горы зерна и овощей. Их даже нечем было накрыть — не было брезента.
Устранить эти "объективные причины" Коренев никаких возможностей не имел. Транспорт, промышленность и строительные организации находились в ведении других наркоматов.
Северный Кавказ не являлся исключением из общего положения с заготовками сельскохозяйственных продуктов в СССР. Во всех районах страны гнили и портились зерно, овощи, фрукты и фураж для скота. Виноваты в этом были не столько отдельные "ответственные работники", сколько вся система советского хозяйства с ее плановой безалаберностью.
Не находя никаких выходов из постоянных "прорывов на заготовительном фронте", советская власть, однако, легко находила "козлов отпущения" за них. Периодически, в различных областях и районах страны, сажали в тюрьмы и расстреливали крупных "ответственных работников", предварительно обвиняя их во вредительстве, развале сельского хозяйства, срыве колхозного строительства, умышленной порче заготовленной сельскохозяйственной продукции и тому подобных преступлениях.
Одним из таких "козлов отпущения" как раз и был Коренев. Кремлевские властители в начале "ежовской чистки" решили свалить на него всю свою вину в порче зерна на Северном Кавказе. Центральные московские газеты "Правда" и "Известия" напечатали о нем разгромные статьи. Вслед за ними было опубликовано постановление ЦКВКП(б) и Совнаркома, в котором Коренев объявлялся "врагом народа, вредительски уничтожавшим колхозный урожай". Опальный "уполнаркомзаг" собрался было ехать в Москву оправдываться, но его туда не пустили, запретив выезд из пределов Северного Кавказа. Спустя неделю после' этого он и более пятидесяти 'его подчиненных были арестованы.
Применять "методы физического воздействия" к Кореневу следователям и теломеханикам не понадобилось. Напуганный их угрозами, он на первом же допросе подписал все, что от него требовали. Выездная сессия Верховного суда приговорила его к расстрелу.
"Козлик отпущения" не верит, что его расстреляют. Не верит вопреки очевидности этого. Он подал прошение о помиловании и надеется, что его дело будет пересмотрено.
— Не могут, не должны меня расстрелять. Я еще потребуюсь партии. Еще буду ей нужен, — мечтает он вслух.
— Очень ты ей нужен. Как ишаку второй хвост. Таких ответственных псов у Сталина много. К стенке пойдешь, — бесцеремонно обрывает его мечты Дыбаев.
— Нет. Меня помилуют. Вот увидите, — твердит толстяк, волнуясь и задыхаясь в приступе одышки и горстью сгребает со своей маленькой, но жирной физиономии крупные капли пота…
Надеясь на помилование, Коренев пытается в камере играть роль самоотверженного строителя коммунизма и честного члена партии, но это плохо ему удается. Слишком часто он "выходит из роли", сбиваясь на описание тех материальных благ, которые давала ему партия и презрительно именуя ограбленных им крестьян "колхозничками", коих, по его словам, "даже при коммунизме будут подгонять хорошим партийным кнутом".
- Родословная большевизма - Владимир Варшавский - Прочая документальная литература
- Не зарекайся - Ажиппо Владимир Андреевич - Прочая документальная литература
- Под знаменем Гитлера - Игорь Ермолов - Прочая документальная литература
- Тайны архивов. НКВД СССР: 1937–1938. Взгляд изнутри - Александр Николаевич Дугин - Военное / Прочая документальная литература
- Косьбы и судьбы - Ст. Кущёв - Прочая документальная литература
- Блатная музыка. «Жаргон» тюрьмы - Василий Филиппович Трахтенберг - Прочая документальная литература / Периодические издания / Справочники
- Война и наказание: Как Россия уничтожала Украину - Михаил Викторович Зыгарь - Прочая документальная литература / Политика / Публицистика
- От Дарвина до Эйнштейна. Величайшие ошибки гениальных ученых, которые изменили наше понимание жизни и вселенной - Марио Ливио - Прочая документальная литература
- Дело командующего Балтийским флотом А. М. Щастного - Сборник - Прочая документальная литература
- Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров - Иван Ефремов - Прочая документальная литература