Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Хорошо, я буду молчать.
- Устроили под видом открытого партийного собрания вечер вопросов и ответов. Кто вам разрешил? Кто позволил вам разводить демагогию? Кто? Я вас спрашиваю, товарищ Глебов.
- Во-первых, это было обычное открытое партийное собрание. Мне, как докладчику, задавали вопросы. Я на них отвечал. Я обязан был отвечать.
- Какие вопросы?
- Разные.
- Именно, разные бывают вопросы… И провокационные.
- Таких не было.
- О Ленинских премиях говорили? - Холодные, как стекляшки, глаза Чернова уставились на Глебова, точно уличили его, поймали с поличным.
Емельян выдержал взгляд.
Они отлично понимали друг друга. Но Чернов не хотел ставить точки над i, называть вещи своими именами, он предпочитал полунамеки и подтекст. Глебов напротив - не оставлял места для недомолвок.
- Да, говорили и о Ленинских премиях, - сказал он, возбуждаясь. - Об этом говорят на улицах, в кинотеатрах, в кафе, в цехах. Народ говорит. Было бы лучше, если б к голосу народа прислушались.
Емельян горячился, почувствовав слабость оппонента.
- Этот вопрос не имел отношения к повестке дня, - остановил его Чернов. - Тебя могли спросить о супруге английской королевы. И ты стал бы отвечать? А может, еще об искусственном осеменении овец. Надо же думать. Надо быть в какой-то степени дипломатом.
- Дипломаты имеют дело нередко с недругами. Их профессия - скрывать свои мысли, - горячо парировал Глебов. - А я разговариваю со своими рабочими. Я коммунист и дорожу доверием коммунистов. Я должен, обязан говорить им правду, только правду в глаза. И честно отвечать на их вопросы. Так Ленин учил!
- Ну, Ленина ты плохо знаешь. Ленин учил не плестись в хвосте у масс, не идти на поводу у демагогов, а вести за собой, организовывать и направлять людей. Видеть главную цель, а не ковыряться в обывательских дрязгах…
Чернов поднял руку, осадив пытавшегося возразить Глебова, и перевел разговор на другую тему:
- Как у вас с приемом в партию? Почему ставите искусственные преграды?
Глебов понял, о ком идет речь, улыбнулся, ожидая, что еще скажет Чернов. Но тот выжидательно молчал.
- Вы, очевидно, имеете в виду Маринина? - спросил Глебов.
- Вообще, зачем нужно было ворошить прошлое? -увильнул от ответа Чернов. Его дряблое, бледное лицо покрылось розовыми пятнами. Дрогнула рука. Глебов понял: начинается самое главное.
Глебов смотрел на Чернова и пытался понять: или он, занятый всецело хозяйственными делами, действительно не может постигнуть всей глубины и серьезности идеологических битв, или же все отлично понимает, но, не желая плыть против течения, хочет оставаться в стороне от огня, боясь обжечься, потому что, кроме собственного благополучия, ему, по мнению Глебова, на все наплевать. Неужто этот человек никогда не задумывался над судьбами личности и народа? Неужто у него никогда не болела душа? В непроницаемых глазах Чернова Глебов неожиданно обнаружил искорки сострадания, хотя на его лице по-прежнему было видно раздражение.
Подумав, Чернов горестно вздохнул, произнес как-то вяло, нерешительно, одолеваемый какими-то сомнениями:
- Да, Емельян Прокопович, что-то не получается у вас. Посмотрим, посоветуемся и будем решать. А вам советую серьезно подумать. - И, поднявшись над столом, рыхлый, но бодрящийся, закончил: - У меня все. Можете быть свободны.
- У меня есть вопрос, - продолжая сидеть, сказал Глебов. - Я все же так и не понял, в чем вы меня, собственно, обвиняете?
- Подумаете на досуге - поймете, - хмуро бросил Чернов и добавил: - Мы еще вернемся к этому разговору. До свидания.
Было еще светло, когда Глебов вышел из райкома. Тяжело и муторно было на душе у Емельяна. Чернов уклонился от ответа на его вопрос. Обвинить человека в плохой работе, не подтвердив это серьезными фактами, было по меньшей мере несправедливо. Последние слова Чернова звучали уже угрозой: не справился, мол, будем решать. Что? Дальнейшую судьбу коммуниста и человека. Чернов советовал "серьезно подумать". Над чем? Над проступками, которых Глебов не совершал, над несуществующими ошибками? Емельян, думая об этом, все время ловил себя на мысли, что Чернов был с ним неискренен и неоткровенен. Он говорил Глебову одно, а думал совсем другое, сознавая шаткость и неубедительность своих обвинений.
Из райкома Глебов, как обычно, домой шел пешком: лучше думалось. Он еще не знал, что по заводу, по цехам, как мокрый, зыбкий туман, уже расползался слушок, что секретарь парткома оскандалился на партийном активе, был позорно удален с трибуны за то, что пытался произнести глупую речь. Сергей Кондратьевич Лугов узнал об этом от Полякова, когда они встретились после работы. у проходной.
- Не везет нам на секретарей парткома, - с деланным сожалением говорил начальник отдела снабжения. - А на вид как будто и ничего. А? На вид Глебов ничего? Говорить умеет. Вот так оно и бывает: наружность обманчива.
И ушел, довольный, торжествующий, оставив Лугова в растерянности. Нехорошо было на душе у старика от такой вести. Противно было смотреть на Полякова, который недавно, выступая на партсобрании, рассыпался в комплиментах Глебову. "Прохвост, он и есть прохвост", - решил Сергей Кондратьевич, направляясь к автобусной остановке.
Теперь Сергей Кондратьевич жил в новом доме, на первом этаже, занимал двадцатиметровую комнату в двухкомнатной квартире. Во второй комнате обитала старуха-пенсионерка, сухонькая, говорливая неграмотная женщина, у которой есть дочь, растут внуки. Живут они где-то в Измайлове. К ним она ездит редко: не ладит с зятем. Лет десять, как поссорились. Лизавета Петровна - так звали соседку Лугова - не желает мириться с зятем. И никакой помощи от них не принимает. Живет на пенсию: тридцать четыре рубля в месяц. Сидит либо в кухне, когда Сергей Кондратьевич дома, либо в садике на скамейке с соседками. И болтает, болтает без умолку. Только этим и живет.
Сергей Кондратьевич вошел в квартиру с думой о Глебове. Главное, никто еще толком не знал, что произошло, а уже болтают, судят.
В жизни случается, когда напряженно о ком-нибудь думаешь, глядь, а он тут. Так случилось и теперь: только Сергей Кондратьевич расположился почаевничать - на пороге Глебов. Старик приглашал его посмотреть свое новое жилье. Глебов обещал зайти как-нибудь. Лугов думал, что это, как обычно, вежливая благодарность, и поэтому, увидев Емельяна, обрадовался, даже растерялся от неожиданной радости:
- Емельян Прокопович… Вот хорошо, что зашел.
Старик смотрел на Глебова, пытаясь по выражению лица определить душевное состояние.
- Шел мимо, дай, думаю, зайду, с новосельем поздравлю.
Глебов вошел в комнату и осмотрелся. Светло и чисто. Этажерка с книгами, старенький телевизор и новая недорогая радиола: внучка подарила на новоселье. Старик любил музыку слушать. Да и сама внучка частенько сюда забегала с пластинками и угощала дедушку либо поросячьим визгом, либо гнусавым завыванием. Где она их только и достает!
Случай такой, что чаем не отделаешься: старик достал из шкафа графинчик водки.
На тумбочке лежал толстый том в синем переплете. "Преображение России", - узнал Глебов. Старик поймал его взгляд, пояснил:
- Штудирую свою роль. Скоро репетиция. А хороший спектакль должен получиться! Как ты считаешь?
- Должен!
Сергей Кондратьевич поставил закуску: квашеная капуста, селедочка с лучком, колбаса. Налил по стопке. Емельян поднял свою:
- Желаю, Сергей Кондратьевич, чтоб в этой квартире не водились хвороба, тоска и разные там клопы-паразиты. Пусть всегда эта комната будет полна радости!
- Спасибо, Емельян Прокопович. Спасибо, дорогой. Глебов рассказал ему о партийном активе, о выступлениях. Не умолчал о речи Гризула и о своем возражении ему.
- И правильно сделали, - одобрил Лугов. - Это очень хорошо.
- Хорошо или не хорошо, только договорить мне не дали. - Глебов вздохнул и с грустью посмотрел на графин. Старик понял этот взгляд по-своему, наполнил рюмки. А Емельян продолжал: - Товарищу Чернову не понравилось мое выступление.
- Счастье само не приходит - Григорий Терещенко - Советская классическая проза
- ТЛЯ - Иван Шевцов. - Советская классическая проза
- Пограничная тишина - Павел Федоров - Советская классическая проза
- Белая горница (сборник) - Владимир Личутин - Советская классическая проза
- Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко - О войне / Советская классическая проза
- Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы - Константин Михайлович Симонов - Советская классическая проза
- Чаша терпения - Александр Удалов - Советская классическая проза
- Характеры (Рассказы) - Василий Макарович Шукшин - Советская классическая проза
- Белая малина: Повести - Музафер Дзасохов - Советская классическая проза
- Юность, 1974-8 - журнал «Юность» - Советская классическая проза