Когда Ушаков доложил ему свой, довольно пространный рапорт, Войнович битый час листал страницы, перечитывал написанное и наконец высказал то, о чем размышлял раньше:

— Прежде времени вышние награды многим испрашиваете.

— Они того заслужили, Марко Иванович, — твердо ответил Ушаков. — Я сам восхищен храбростью и мужеством Шишмарева, Лаврова, Копытова, потому и достойны они чести Святого Георгия, как, впрочем, и другие штаб- и обер-офицеры, а равно и нижние чины, служители вышнего внимания заслуживают.

Войнович напыжился, заерзал на стуле.

— Однако ж я-то сего не примечал. Ошеломленный Ушаков, еле сдерживая негодование, ответил:

— Не ведаю причин вашего недоброжелательства, но усматриваю в том забвение подвигов людей, под моим чином состоящих.

Пропустив возражения Ушакова мимо ушей, Войнович переменил направление полемики:

— Кроме прочего, ты ведь, друг мой, и баталию начал без моего сигнала, своевольничал. К тому же и линию строя нарушил.

— Великий Петр нам завещал не хвататься за устав, яко слепцу за стену. Атака неприятельского превосходного флагмана не терпит догмы. В том смысл моего маневра, и оным мы турок побили. — Ушаков говорил не торопясь, спокойно, уверенный полностью в своей правоте. — О сих действиях моих досконально изложил я в рапорте своем, который вы изволите видеть перед собой.

Ушаков понял, что дальнейший разговор может вылиться в перебранку, и поспешил откланяться.

На следующий день видимое равновесие между флагманами нарушилось. Войнович обвинял своего подчиненного во многих грехах.

«Милостивый государь мой, Федор Федорович! — вновь обращался к Ушакову его начальник. — Скажете ли мне, сколько вы оказуете неудовольствия, с какими дурными отзывами при всех господах моим поступкам поношение делаете. Прилагаю вам здесь рапорт его светлости, мною отправленный в особливом донесении. Правда мною никогда не скрыта и лишнее никогда не осмелился доносить. Весьма соблюл долг службы и честность. А вам, позвольте сказать, что поступок ваш весьма дурен, и сожалею, что в такую расстройку и к службе вредительное в команде наносите.

Сие мне несносно и начальствовать над этакими решился, сделав точное описание к его светлости, просить увольнения. Много непозволительного вами делается, как на письме, так и на деле, от сего службе наносится немало вреда, честность моя заставляет прибегнуть с просьбою к отвращению всех дурных следствий, как и вас уведомить, дабы не подумали, что какими-нибудь витиеватыми дорогами я поступаю, ибо должен воспоследовать решение.

Пребываю впрочем с истинным почтением, покорным слугою».

Еще не дочитав записку до конца, Ушаков мысленно перебирал в памяти события последних дней, после схватки с турками. С корабля он отлучался всего один раз, докладывал рапорт Войновичу. На «Святом Павле», среди своих офицеров, не припомнит, чтобы недоброжелательно отзывался о флагмане, не в его характере распускать шашни, тем паче о своих начальниках.

Наоборот, знал, что за его спиной иногда поругивают его самого, Ушакова, за крутой спрос с нерадивых. Так сие было и так будет и впредь. На том зиждется принцип его системы службы — каждый должен в совершенстве знать свое дело и потому исправно, ловко, быстро исполнять порученное ему по должности. Будь то офицер или матрос.

Насчет Войновича было прежде, в прошлом, в Херсоне, он всегда со вниманием выслушивал откровения Данилова и Пустошкина о Войновиче и обычно всегда соглашался с их высказываниями, не кривил душой. Но с тех пор минуло три с лишком года. Да и не могли те офицеры, в этом он твердо был убежден, заниматься наговорами.

Быть может, в пылу прошедшей схватки с турками обронил какое неосторожное слово? По поводу бездействия флагмана?

Так или иначе вопрос стоит ребром, и надобно прояснить все до конца. Выход один: избрать третейским судьей светлейшего князя.

Отписать без какого-либо оправдания все, как было дело, пускай разберется. Князь, конечно, тоже не сахар, но в таких делах не мелочится. Заодно приложу последнюю писульку Войновича и все предыдущие. Надобно, чтобы знал, что до последних дней между нами не было ничего предосудительного.

Если и чувствовал Ушаков не первый день недомогание, хоть в постель ложись, но принялся за письмо Потемкину тотчас. Далеко за полночь светились бледным светом окна балконной двери в каюте капитана бригадирского ранга.

Письмо получилось обширное, на многих страницах. Излагал подробно события боя с турецкой эскадрой. Упомянул о своих подчиненных. «Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей, они стреляли в неприятельские корабли нечасто и с такою сноровкою, казалось, что каждый учится стрелять по цели, сноравли-вая, чтоб не потерять свой выстрел… Наипокорнейше прошу вашей светлости удостоить команду моих служителей наградить каким-либо знаком милости». Невольно вспомнились ему и прошлые испытания вместе с экипажем. «Они во всем словам моим бессомненно верят я надеются, а всякая их ко мне доверенность совершает мои успехи, равно и прошедшую кампанию она только их ко мне вернейшая доверенность спасла мой корабль от потопа, он был в крайней опасности и в таком положении штормом носило по всему морю».

О себе почти не упоминал, в конце письма, не выпрашивая снисхождения, просил лишь об одном. «Воззрите, милостивый государь, милосердным оком на всепокорнейшее мое прошение и возстановите после-док бедственной моей жизни спокойствием чрез увольнение от службы с безбедным пропитанием. В сем одном состоит мое желание и надежда».

Закончив письмо, Ушаков занедужил, отлеживался в каюте, а рапорт Войнович отправил князю без промедления.

Не успела шлюпка с Ушаковым отвалить от трапа, Войнович вызвал Сенявина.

— Приготовься скакать к светлейшему князю. Повезешь рапорт о сражении с турками.

Потемкин расположился в походном лагере под Очаковом. Второй месяц русские войска безуспешно осаждали турецкую крепость на выходе из Лимана. Турки, несмотря на потерю гребной флотилии, и не помышляли о сдаче.

Подъезжая вечером к походному лагерю, Сенявин издали увидел громадный шатер, где расположился князь. Из шатра доносились звуки музыки, нестройные голоса, видимо, князь не отказывал себе в увеселениях и в походной жизни.

Дежурный офицер вначале не хотел докладывать князю и порекомендовал Сенявину переждать до утра. Лишь после настойчивых просьб Сенявина он удалился в шатер и сразу же вышел и пригласил Сенявина.

Немало успел повидать пиршеств капитан-лейтенант и в России и за рубежом, но роскошь потемкинской «услады» поразила его.

Посредине шатра стоял громадный стол, заваленный яствами: бужениной и поросятами, севрюгой и осетриной, устрицами и маслинами, сырами и квашеной капустой, сливами, грушами, мочеными яблоками. Посредине возвышались зеленые штофы, изящные и пузатые бутылки, серебряные кувшины и кумов-ницы с водками и заморскими винами.

В торце стола сидел, насупившись, Потемкин. Очевидно, привычная хандра одолевала его. Увидев Сеня-вина и подняв обе руки, он вскричал:

— Виктория!

Немедленно все наполнили бокалы. Сенявину сам Потемкин налил вина в большую серебряную чашу и провозгласил:

— Виват флоту Черноморскому!

Выпив до дна, он увлек Сенявина в свой походный кабинет, рядом с шатром. Усадив его на банкетку, князь велел принести вина и, угощая, произнес:

— Войнович хвалит тебя, гляди, не возгордись.

Расспросив Сенявина о подробностях боя, князь повеселел окончательно, оглядел его с ног до головы, хитро прищуривая зрячий глаз, и внезапно проговорил:

— Ступай, Сенявин, проспись и чуть свет поскачешь с реляцией о виктории в Петербург. Порадуешь матушку государыню.

Едва отдохнув с дороги, Сенявин на рассвете умчался в столицу в сопровождении фельдъегеря. Приехав через неделю в Петербург, Сенявин узнал, что императрица находится в Царском Селе.

В этот день, 25 июля, с утра Екатерина была невесела, не разошлась давешняя мигрень. На прошение генерал-майора Бородкина о принятии на службу сердито ответила статс-секретарю Храповицкому:

— Мне дураков не надобно.

После обеда настроение Екатерины несколько развеялось, принесли сообщение об отступлении шведов от Фридрихсгама. Второй месяц на Балтике флот и войска отражали нападение Швеции, которая за три миллиона пиастров, полученных от султана, развязала войну против России.

Только Храповицкий собрался уехать, как к воротам дворца подъехала запыленная коляска. Из нее выпрыгнул офицер в морском мундире. «С реляцией о виктории флота Черного моря от князя Потемкина», — доложил он, и Храповицкий вернулся с ним во дворец.

Дела под Очаковом шли неважно, известий от Потемкина давно не было; и поэтому Екатерина, выслушав камердинера Зотова о том, что прибыл курьер от князя, нетерпеливо проговорила:

1 ... 62 63 64 65 66 67 68 69 70 ... 98

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу От Крыма до Рима(Во славу земли русской) - Иван ФИРСОВ бесплатно.

Похожие на От Крыма до Рима(Во славу земли русской) - Иван ФИРСОВ книги

Морская сила(Гангутское сражение) - Иван Фирсов - Историческая проза
Федор Апраксин. С чистой совестью - Иван Фирсов - Историческая проза
Легенды Крыма - Никандр Александрович Маркс - Историческая проза
Дикое поле - Василий Веденеев - Историческая проза
Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский - Историческая проза
Палач Рима - Роберт Фаббри - Историческая проза
Око флота - Ричард Вудмен - Историческая проза
Кровь богов (сборник) - Иггульден Конн - Историческая проза
Бородинское сражение - Денис Леонидович Коваленко - Историческая проза / О войне / Русская классическая проза
Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден - Историческая проза / Исторические приключения

Оставить комментарий