Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером я объявляю Ахмеду о своем шаге. Он внимательно смотрит на меня, его большие глаза блестят, и недоверие в его взгляде сменяется обожанием. Внезапно он срывается с места и подходит к шкафу.
— У меня для тебя кое-что есть, — говорит он и несет маленькую атласную коробочку. — Целая вечность прошла с тех пор, как я купил это. Я тогда не жил дома и очень по тебе скучал.
— Тогда почему…
— Не было подходящего момента… настроения не было, как-то все не клеилось, — поясняет он. — Мы так отдалились друг от друга, что я боялся, а вдруг это уже конец…
Опускаясь передо мной на колени, он открывает футляр. Не могу поверить собственным глазам! Такой красоты я отродясь не видывала! Ахмед берет колечко с крупным бриллиантом и надевает мне на безымянный палец.
— Я очень люблю тебя, Доротка, — шепотом признается он. — Надеюсь, ты никогда не сомневалась в этом. Порой я поступаю глупо, не подумав, но помни, огонь вот здесь, — он прикладывает руку к сердцу, — никогда не угасал и не угаснет. Никогда в жизни.
Жизнь в деревне
Переезд
— И все-таки ты уволилась, — с этими словами Самира входит в нашу спальню. — Ты дурочка, и ничего с этим не поделать. Может, за это я тебя и люблю, сестрица, — смеется она, обнимает меня и ласково целует в знак приветствия.
— Я тоже тебя люблю. Все будет хорошо. Теперь-то уж непременно все наладится, — убеждаю я скорее себя, чем ее.
— Разумеется! Если он и на этот раз все испортит, ну, тогда он полный идиот. Но помни, мужчины редко ценят жертвы, принесенные ради них. Они этого вообще не замечают, потому что считают, что так и должно быть — они, мол, цари и боги и все должны им повиноваться.
— Да ладно, не будь такой пессимисткой. Достань-ка пирожные из коробки, а я сварю кофе.
Первый нерабочий день я провожу весьма приятно. Правда, Марыся капризничает и порой хнычет, но я сегодня стараюсь обеспечить ей максимум разнообразных удовольствий. Так или иначе, мне нужно за собой следить и не предаваться полностью праздному образу жизни — я ведь помню, как я растолстела в первые месяцы, проведенные здесь. Мне необходимы гимнастика и хоть какое-то движение, вот только как этого добиться, не нарвавшись на очередные неприятности?
— Привет на старом насесте, курица. — На смену Самире, которая ушла всего десять минут назад, приходит элегантная Малика. — Дот — домохозяйка, зоуза арабийя[46], — дразнит меня она.
— Иногда это лучший выбор, — парирую я.
— Для тебя? Вряд ли. Куда же подевалась твоя эмансипированность?
— Туда же, куда исчезли и мужчины современных взглядов, — огрызаюсь, бросая на нее холодный взгляд.
— Может, ты хоть на фитнес снова начнешь ходить? — меняет тему Малика. — В противном случае через два месяца ты и в дверь не пройдешь. Особенно с такой… диетой. — Она неодобрительно указывает на блюдо с оставшимися пирожными.
— Я перестала ходить в фитнес-клуб, потому что не могу смотреть на негодяя, который разрушил жизнь такой славной, милой и доброй женщины, как Мириам, — поясняю я. — И меня удивляет, что ты еще туда ходишь и поддерживаешь с ним дружеские отношения.
— Дружеские? Да они даже приятельскими никогда не были. Хоть он и мерзавец, но тренер, должна я признать, отличный. А кроме того, клуб посещают мои знакомые, я там завязываю контакты… — И вдруг осекается, осознав, что и так уже сказала слишком много.
— А как дела у Мириам? Мы с ней вообще не видимся. — На этот раз тему меняю я.
— Я для нее делала все, что могла, но она еще сильнее замкнулась в себе и практически не выходит из собственной спальни. На звонки не отвечает, разговаривать ни с кем не хочет. — На лице у Малики вырисовывается грустное выражение, и она нехотя тянется за пирожным.
— Ты меня огорчила. А что Махмуд?
— Даже не вспоминай! — с полным ртом отвечает она. — Он переехал к своему брату, но детей оставил — так ему удобнее: в конце концов, ими всегда занималась и продолжает заниматься наша мать. Ни с кем из нашей семьи он разговаривать не желает, даже с Ахмедом. Всего один раз соизволил взять трубку, и то лишь для того, чтобы заявить мне, что во всем виноваты мы, потому что, дескать, до такого допустили. Мириам была под нашей опекой, и он полагал, что его жена в безопасности. Затем он принялся обвинять всех по очереди, понося нас грязными словами, а в довершение швырнул трубку.
— Скверно, — вынуждена согласиться я. — И раз уж времени у меня отныне хватает, может, я попытаюсь как-то до нее достучаться? Я буду приходить к ней так часто, как только смогу, и, возможно, со временем Мириам мне откроется… как ты думаешь?
— Ей уже вряд ли поможешь. Она увязла в каком-то безумии, впала в беспросветное отчаяние. Нужно, чтобы она сама захотела выбраться из этого ада и вернуться к живым людям. Впрочем, твои визиты не причинят ей вреда, так что давай, приходи к ней, почему бы и нет… — выражает свое согласие Малика.
Хорошо, что я отыскала себе хоть какое-то занятие. Предстоящая встреча с Мириам даже радует меня. Мириам с самого начала очень нравилась мне, но последующие неприятные события напрочь отдалили нас друг от друга. Пора это исправлять.
В тот самый день, первый мой нерабочий день, меня навестила и мать Ахмеда, и даже Хадиджа принесла кусок вкуснейшего пирога, который мы вместе и умяли. Слухи расходятся быстро, особенно среди родственников. Я снова чувствую симпатию и одобрение родни со стороны мужа — тех самых людей, которые в последние два месяца обходили меня десятой дорогой. И это еще раз убеждает меня в том, что поступила я правильно.
— Тебе неинтересно, как дела на нашей ферме? — спрашивает Ахмед однажды вечером, с аппетитом уплетая поздний ужин.
— А что, есть какие-то новости? Ты ни о чем не упоминал, и я думала, что там ничего не происходит.
— Ты хочешь и дальше жить здесь? После выходок Мириам с ума сойти можно.
— Да, но ведь скоро Рамадан, наступила осень, оглянуться не успеешь, как ливни пойдут, — возражаю я, понимая, что на безлюдной ферме будет еще хуже.
— С утра я мог бы отвозить тебя в какой-нибудь фитнес-клуб, Марысю — к маме или в садик, затем ты вполне сможешь отправиться в гости к Малике и Самире или пройтись по магазинам со своими польскими подругами. Кроме того, ты всегда сможешь заглянуть и сюда, к маме.
— Ты предлагаешь, чтобы я ждала тебя до самого вечера, ошиваясь по магазинам? Весь день я должна волочиться по городу, даже в дождь, как бездомная собака? Тебе не кажется, что это глупость? Лучше уж было сидеть в школе, получая за это неплохие деньги…
— Это было твое решение, со мной ты его не обсуждала, — холодно произносит он, и я уже чувствую, как намечается очередная тема для скандалов. — Я не хочу, чтобы ты жаловалась на то, что твой муж прячет тебя в пустыне. Ты в любой момент можешь отправиться в город, «к людям», как ты любишь говаривать. Без проблем.
— Да-да, лучше всего на овощной рынок, к торговцам капустой! — гневно перебиваю его я.
— Ну, как хочешь! Все-то тебя не устраивает — и так плохо, и эдак нехорошо… — обижается Ахмед и отворачивается, не желая смотреть мне в глаза.
Наступает пауза. Мы оба стискиваем зубы. Снова между нами вырастает невидимая преграда. Но все-таки Ахмед продолжает, а это означает, что говорит он о чем-то крайне важном для него.
— Несколько раз в неделю я мог бы освобождаться в обеденное время — лекции в университете у меня заканчиваются в час дня. Во всем я стараюсь подгадать так, чтобы тебе было хорошо, чтобы ты была счастлива… Ну, что скажешь? Неужели опять что-то не так?
— Почему же ты возвращаешься домой лишь с наступлением ночи? — удивляюсь я.
— А ты думаешь, капитальный ремонт делается сам собой?! Я-то хотел преподнести тебе сюрприз, — огорченно говорит он, и в его голосе звучит разочарование. — Изо всех сил старался успеть до Рамадана. И в те недели, когда я сбежал из этого сумасшедшего дома, я тоже там торчал. Засучил рукава и пахал вместе с рабочими.
— Правда? — Мне становится досадно, что я подозревала мужа бог весть в чем. — И что же ты там соорудил? — интересуюсь наконец, усаживаясь ему на колени.
— Тебе хоть немного любопытно? — Он с грустью смотрит на меня, и я ощущаю ком в горле. Мы сидим, прижавшись лбами друг к другу, и молчим какое-то время. — Ну, тогда давай, набрасывай какую-нибудь куртку и поехали. — Внезапно Ахмед вскакивает на ноги и сжимает губы, корча забавную гримаску.
После более чем часовой езды мы наконец приближаемся к слабо освещенному дому. Над террасой грустно покачивается лампочка в патроне. Боже мой, и здесь мне предстоит жить? На таком безлюдье?
— Посиди в машине, я зажгу еще лампы и открою дом. — Счастливый Ахмед выпрыгивает из машины, угодив ногами прямо в глубокую, до щиколоток, лужу. Слышится плеск воды и его ругательства.
- Арабская принцесса - Таня Валько - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Дом, который построил дед. Вам привет от бабы Леры - Борис Васильев - Современная проза
- Кулинар - Мартин Сутер - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза
- Послевкусие: Роман в пяти блюдах - Мередит Милети - Современная проза
- Людское клеймо - Филип Рот - Современная проза
- Линия Жизни - Ирина Семина - Современная проза
- Экватор. Черный цвет & Белый цвет - Андрей Цаплиенко - Современная проза
- Экватор. Черный цвет & Белый цвет - Андрей Цаплиенко - Современная проза