Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Фу выслушал ее спокойно, словно новость эта нисколько его не удивила. Только голос его, когда он заговорил, дрожал от гнева:
— Ублюдок Па Ча вовсе не мео! Ему самое место там, вместе с врагами. Не бойся! Мы не страшиться должны его, а ненавидеть. Или ты забыла?..
— Нет… Но мне страшно. Если мы попадем к ним в руки…
— Ты что, спятила?! — закричал он. — Это тебе не Хонгнгай! Мы живем с тобой в Финша, в партизанском крае. И не забывай, твой муж — командир партизан.
Не слушая больше жену, он забормотал проклятья. Отведя душу, А Фу сказал:
— Сама подумай, раньше нас мучил Па Ча, а теперь грабят и мучают тэй. Нет, говорю тебе, Па Ча — не мео! Он — выродок, в нем чужая кровь…
А Фу встал приглядеть за мясом и, присев у огня, снова зашептал что-то.
Видя, как решительно он настроен, Ми успокоилась.
Но едва А Фу замолчал, ее страхи и опасенья проснулись вновь. Да и могла ли она вот так, сразу забыть все, что пришлось ей вынести за эти несколько дней. И еще ее мучила мысль о том, что они остались без крова, без кукурузы и риса. Теперь снова надо в поте лица обрабатывать землю, чтобы не умереть с голоду. Сколько придется намучиться. И еще не известно, будет ли от этого прок… Может, лучше уйти отсюда? Мысль эта то и дело приходила ей на ум, Ми старалась прогнать ее, но она возвращалась опять, мешаясь с воспоминаниями о черных днях в доме Па Ча, об ужасной смерти жены А Те. Ее раздирали сомнения и страхи, и она не знала, на что решиться.
А Фу, дожарив мясо, принес его и положил на доску.
— Ну, — сказал он, — провиантом мы обеспечены, можно идти выручать наших из крепости.
Ми хотела поделиться с ним своими опасениями, но промолчала. И лишь потом, после долгих колебаний, спросила, не лучше ли им перебраться отсюда куда-нибудь подальше.
А Фу помрачнел.
— Так, значит, стоило тэй продержать тебя день в плену, и от всей твоей храбрости ничего не осталось… Знай же, у меня теперь есть брат, и я никогда его не брошу. А Тяу сказал, что мы должны удержать в наших руках дорогу во что бы то ни стало, по ней пойдет Народная армия. А ты заладила: уйти, уйти подальше.
Услышав имя А Тяу, Ми словно опомнилась. Ведь у нее раньше только и было близких людей что отец с матерью, но оба они давно умерли… Благодаря А Фу и его брату А Тяу она поняла, что есть на земле хорошие, добрые люди.
Ми больше не заговаривала об уходе…
Она встала и принялась помогать А Фу. Вдвоем они разделали бычью тушу и нажарили мяса впрок, чтобы партизаны были обеспечены провиантом.
— Завтра пойдем на собрание, — сказал А Фу, — надо обсудить, как нам лучше ударить по Банпе, чтоб освободить стариков и детей.
— Я больше ничего не боюсь, — засмеялась Ми. — Конечно, пойдем завтра вместе.
На другой день супруги А Фу отправились на собрание. По дороге А Фу поделился с женой последними новостями:
— Знаешь, в Хонгнгае тоже организован партизанский отряд. Только Па Ча с сыновьями остались верны тэй, пришлось хозяевам выручать семейство Па Ча и под охраной доставить в крепость. Сейчас, куда ни пойдешь, всюду партизаны.
Ми спокойно выслушала его. Она больше не боялась Па Ча и его сыновей. «Вот бы узнать, — подумала она, — что сталось со всеми женщинами из дома Па Ча… Может, ушли в лес с партизанами и теперь свободны как птицы…»
Она спросила об этом А Фу. Но тот промолчал. Он не отрывал глаз от пепелищ, черневших на месте соседних деревень…
Прежде в Финша теснились дома и хижины, на травянистых склонах паслись буйволы и коровы, лошади и козы. Нынче лишь изредка можно было увидеть на пепелищах людей; они пытались откопать из-под развалин уцелевшую, быть может, утварь: посуду, мотыги, лемехи. Стаи ворон кружили над кровавыми лужами, где валялись брошенные грабителями свиные и бычьи головы. В воздухе висел тяжелый, удушливый смрад.
И долго еще кружилось над горами воронье.
УЛИЦА
Пожалуй, улица никогда не выглядела столь оживленной, как в конце дня, когда зажигались огни. Домишки и комнаты, отделенные друг от друга лишь тонким простенком или картонной перегородкой, а то и воображаемой чертой, пролегавшей между двумя кроватями, едва вспыхивал электрический свет, как бы сливались воедино и казались каютами плывущего по морю большого корабля.
Не умолкавшая в любое время дня, улица становилась при фонарях особенно шумной. Здесь собирали ужин в комнате, там всем семейством располагались прямо на кухне. Вернулся с работы известный тут всем и каждому паромщик. Молодая женщина, прислонив к стене велосипед, вошла в ясли и, выйдя с сынишкою на руках, взяла свой «экипаж», посадила малыша на плечи и не спеша двинулась по тротуару, а соседи, прозвавшие сына ее Кутенком, глядели, как он щурился на уличные фонари. Одни, второпях дожевывая ужин, выбегали из дверей, сегодня ведь понедельник — день занятий на общеобразовательных курсах. Другие целой компанией собирались в кино. Говорят, в «Восточной столице» идет новый музыкальный фильм. У дверей появились топчаны, бамбуковые скамейки; старики с блюдечками бетеля, с кальяном и лаосским табаком устраивались где попрохладней. Ребятишки, подтащив к краю тротуара плетенки с отбросами, пока, в ожидании мусоровоза, как заправские футболисты, гоняли по улице круглый бумажный ком. А когда крики их внезапно умолкали, слышно было, как бившая под напором струя из водопроводной колонки звонко ударяла в железные днища ведер, выстроившихся цепочкой до самого дерева.
Как раз в эту пору и возвращался обычно домой дядюшка Бао. Чужой человек при виде всей этой суматохи и толчеи решил бы, гчто он стал свидетелем грандиозного скандала, и лишь потом, приглядевшись, понял бы, что во всем тут есть свой порядок и у каждого свое обличье и повадки, свой особенный образ мыслей, своя манера прищелкивать языком и не похожая на все другие улыбка.
Бао сворачивал за угол, и с каждым шагом служебные дела его отступали куда-то, становились все неприметнее и оставались где-то далеко. Уличный шум был ему нипочем, он шагал молча, невозмутимо, давно привыкший ко всему. И оборачивался, лишь услыхав слишком громкие голоса у водопроводной колонки — это означало, что там назревает ссора, — и, уж конечно, останавливался, когда на перекрестке сталкивались велосипедисты. Подобные происшествия были его прямым делом — он ведь состоял в уличном комитете.
Но в последние дни у него появилась новая забота. Он старался отвлечься, забыть о ней, однако тревожные мысли вновь и вновь бередили душу. Сын его, Минь, который ушел в армию еще в конце прошлого года, недавно получил увольнительную и провел целый день дома. Он сказал, что скоро ему предстоит дальняя дорога. Бао не стал его расспрашивать ни о чем, он понял и сам: сын собирается на фронт. Так уж повелось с тех пор, как янки захватили Юг и начали бомбить Север: если солдата отпускали домой и он заводил с родными разговор о дальней дороге, каждому было ясно: жди теперь от него вестей с фронта. Оно и понятно: место солдата на фронте. Сам Бао двадцать лет назад тоже воевал. И Ван, старший его сын, вот уже третий год на передовой. Думал же он вот о чем: отпустят ли Миня еще хоть разок домой. И каждый вечер, сворачивая на свою улицу, он первым долгом смотрел, не стоит ли у дома велосипед. Хорошо бы, конечно, если б сын заглянул до отъезда. Здорово было бы войти в дом и увидеть белозубую улыбку сына, сидящего за подносом с едой…
Ребятишки, давно поджидавшие Бао, заслышав бренчанье старого велосипеда, с криком бежали ему навстречу.
— Эй! Дядя Бао! Дядя Бао!
— Дядя Бао, дайте, пожалуйста, коробок спичек!
— Сколько? — смеясь, переспрашивал Бао. — Сколько вам надо коробков?
— Два…
— А мне — четыре!
— Нет, шесть! Шесть!
Бао останавливался, опершись на раму велосипеда, и детвора обступала его плотным кольцом.
В это время обычно возвращалась с работы тетушка Бао. Глядя на них, она восклицала:
— Что, никак не расстанетесь?
И проходила мимо не останавливаясь. Кто знает, шутила она или сердилась… Войдя в дом, она тотчас вытаскивала из-под топчана мангал, засыпала в него опилки, совала бумагу и поджигала растопку. Все движенья ее были легкими и плавными. Нет, скорее всего, она сердилась на мужа не всерьез.
Сказать по правде, не было еще случая, чтобы старый Бао дал кому-нибудь из малышей коробок спичек. Хотя он каждый раз исправно, загибая пальцы, подсчитывал, сколько кому обещал коробков… И ребятишки, и сам Бао вовсе не имели в виду обыкновенные спичечные коробки; для них эти никогда не появлявшиеся на свет спички означали нечто диковинное и загадочное, не имеющее ничего общего с будничными изделиями из бумаги, лучинок и серы.
У Бао была привычка не завтракать по утрам. С возрастом привычек и странностей у человека становится больше и больше. И тетушка Бао сетовала на то, что эта привычка поститься по утрам была разорительней нескольких трапез.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Вопрос Финклера - Говард Джейкобсон - Современная проза
- Благоволительницы - Джонатан Литтелл - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Ярость - Салман Рушди - Современная проза
- Сингапур - Геннадий Южаков - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза
- Замыкая круг - Карл Тиллер - Современная проза
- Медвежий бог - Хироми Каваками - Современная проза
- ТАСС не уполномочен заявить… - Александра Стрельникова - Современная проза