Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шел девятнадцатый год войны с пелопоннесцами. Амфиполь пал, Клеон и Брасид погибли. Военные действия в Сицилии длились уже два года. Под Эпиполем часть наших гоплитов вырвалась из скал, но некоторые перерезали себе горло из страха попасть в плен. Потом сиракузцы попытались сжечь наш флот. Они прижали наши корабли к берегу гавани, подожгли и направили в их сторону старый торговый корабль, набитый хворостом и гниющими кусками пинии. Нам надо было раньше покинуть гавань, когда выход из нее был еще свободен.
— Хозяин, но как ты выжил, после того как тебя стащили за борт?
— Что? Как видишь, выжил.
Анит сел и провел пальцем по старому шраму на бедре. Кожевенник посмотрел в глаза Пиррию, он был всего на несколько лет старше его сына, с которым он так и не смог поговорить. В хижине стало жарко, и руки раба повлажнели от пота.
— Почему они не убили тебя?
— Я стал кровавой жертвой. Они думали, что я мертв. Склонившись с носов своих кораблей, дорийские лучники и метатели дротиков смотрели на меня — наполовину якорь, наполовину человека, связанного с судами двумя веревками — одной из льна, а другой из свернувшейся крови. Потом они перерезали веревку и бросили меня в море. Поверхность воды была усеяна переплетенными, плавающими вниз лицом трупами. Ноги афинян на ногах сиракузцев. Союзники и враги. Мертвые лемносцы, камаринейцы, халкидийцы, стирийцы, эгинцы, коринфяне, иапигийцы, эритрейцы, гимерийцы. Я стал очередным жертвоприношением, красным от крови якорем с торчащим из ноги куском железа. Аркадские наемники, воевавшие на стороне Сиракуз и Спарты, увидели, как я барахтаюсь в воде. Они были моими врагами. Правда, они не знали, кто я, а позже это стало им безразлично. Они устали от войны и хотели одного — вернуться домой.
Аркадцы вытащили меня на берег и облили мою ногу горячим вином. Они оставили крюк на месте и целый день спорили о том, как его удалить. Один из них был бронзовых дел мастером, а второй — гончаром. Расплющили бы они меня на наковальне или помяли, как глину? В конце концов они соорудили из палаточных шестов и полотна носилки и отнесли меня в свой лагерь. Сначала меня хотели продать любому, кто предложит самую высокую цену. От такого бесчестья мне следовало убить себя, но я не сделал этого. Хотя у меня был нож и я вполне мог покончить с собой. В первую ночь нас, пленных афинян, крепко стерегли, и мы ждали, что на рассвете нас убьют. Мне следовало воодушевить земляков, которые были в полном отчаянии и умирали от голода. Но что я мог им сказать?
Я никогда больше их не видел. Через несколько дней всех афинян вывели в долину и убили. Аркадцы не продали меня в рабство. Вместо этого они соорудили для меня прочные носилки, выпустили гнилую кровь и зашили рану толстыми нитками. Они очистили рану измельченным льняным семенем и вареными листьями фиги, оливкового дерева и посконника. Потом они обернули мою ногу тканью, пропитанной отваром чечевицы, смешанным с вином и клевером. Они несли меня от лагеря к лагерю, медленно продвигаясь по сицилийской равнине к Геле, где надеялись найти союзнический корабль, направляющийся в Пелопоннес.
Я до сих пор помню запах человека, который из своих рук кормил меня финиками.
Анит прервал свой рассказ и опустил глаза вниз, тупо глядя в грязный пол. Пиррий встал и, как был, голый и белый, обошел хижину в поисках топлива. Дождь стал слабее. Барабанная дробь по крыше утихла.
— По равнине они принесли меня на носилках в Гелу. По дороге мы ели сушеные финики и все, что могли найти на равнине, — мелких животных, части каких-то растений, ящериц и птиц. Мы шли пять дней. Добравшись до Пелопоннеса, аркадцы рассчитывали отдать меня моей семье за большой выкуп. Однажды утром, на рассвете, я услышал красивую музыку. Мы проходили в это время по долине, формой напоминавшей орла. В Геле аркадцы погрузились на первый попавшийся корабль, шедший на восток, в спешке забыв меня у хозяина мастерской по изготовлению светильников. Я пообещал ему полталанта серебра, и он кормил меня целую неделю. Потом эритрейский корабль доставил меня в Суний.
Когда я вернулся в Афины, волоча больную ногу, город встретил меня как героя. Люди не поверили ничему из того, что я рассказал им о Сицилии. Они не поверили, что Никий и Демосфен убиты. Они не поверили, что пятьдесят тысяч человек погибли или попали в плен. Они не поверили, что затонула сотня афинских кораблей. Они не поверили ничему, кроме того, что я — герой. Через некоторое время я и сам захотел стать таким, каким они хотели, чтобы я стал. Продик, который был тогда совсем маленьким, ходил вокруг дома с моим щитом и просил меня взять его с собой в поход против хиосцев.
Анит горько рассмеялся. Вытащив из огня прут, он приблизил его тлеющий конец к шраму на бедре. Пиррий торопливо отнял у господина прут. Он был не в силах смотреть Аниту в глаза.
— Можешь ли ты поверить, что Продик когда-то считал меня героем? — спросил Анит. — Теперь он презирает меня. Я почти не знаю его, а ведь он мой сын, моя плоть и кровь.
— Хозяин. — Пиррий помолчал. — Я хотел бы быть вместе с тобой в Сицилии.
Анит печально улыбнулся. Потом он прислушался. Снаружи стало совсем тихо.
— Дождь кончился. Как ты думаешь, который теперь час?
КАЗНЬ
Наступил вечер. Анит возлежал за обеденным столом в мужской половине своего дома и пил из украшенной глиняной чаши. Он был один. Рядом с ложем стоял деревянный стол, инкрустированный слоновой костью, на котором стоял большой бронзовый кратер с неразбавленным вином. Анит отобедал без гостей, и рыбьи кости устилали мраморный пол вперемешку с очистками плодов. Голова кожевенника медленно опустилась на ложе, рука, державшая чашу, ослабла, и струйка вина потекла на грудь.
Анит бездумно смотрел на потолок, ярко освещенный дюжиной масляных светильников, когда вошел Пиррий, вернувшийся из тюрьмы. Раб остановился посреди столовой, преданно глядя на хозяина:
— Он мертв.
— Тебя кто-нибудь видел? — спросил кожевенник.
— Нет, хозяин, меня никто не видел. Я спрятался в соседней камере, и все видел сквозь трещины в стене.
— Расскажи мне все.
Пиррий с жадностью откусил кусок хлеба, оставленного ему на ужин, и торопливо заговорил. Для начала — в тюрьме не было никаких следов Удавки. Ни тела, ни крови на полу. Возможно, об этом тайно позаботился кто-то из учеников софиста. Служители обнаружили тело сторожа, лежавшее на каменном полу, но его смерть беспечно объяснили неудачным падением в пьяном виде.
Казнь состоялась перед заходом солнца. Осужденных было двое. Одиннадцать постановили, что первым принять яд должен мегарец. Он отказался. Когда служитель вошел к нему с чашей, мегарец вырвался из камеры в проход и снова принялся кричать о своей невиновности. Он был высокий, сильный и красивый человек с аккуратно подстриженной бородой. Мегарец требовал свидания с женой и маленьким сыном, которые весь день простояли под дождем перед стенами тюрьмы, и служители впустили их, и они тоже принялись говорить о его невиновности. Волосы женщины были срезаны, как будто ее муж был уже мертв. Увидев семью, осужденный совсем обезумел и, начав что-то кричать, попытался разорвать на себе одежду и сбросить цепь, которой был скован. Ребенок, маленький мальчик, громко расплакался и бросился к отцу. В этот миг мегарец хотел бежать. Служитель остановил его ударом, опрокинувшим мегарца на пол. Когда он упал, его жена и сын запричитали еще громче, обещая все, что угодно, обещая продать себя в рабство, если узника тотчас отпустят на свободу. Осужденный с трудом поднялся на ноги. Он проклинал всех, размахивал цепью и выкрикивал непристойности. Он перестал узнавать свою семью, которая, плача, стояла за его спиной. Наконец он выпил яд. Потом сторож приковал его к кольцу, вделанному в пол, и вывел рыдающих жену и сына из тюрьмы.
Мегарец не дал яду подействовать незаметно. Он рвался из цепи и все время звал свою семью. Он извивался, дергался и прыгал в гневе и безумии. Изо рта его потекла пена, он начал биться в судорогах. Одного из молодых сторожей вырвало. Осужденный довольно долго продолжал трястись и дергаться. Потом обмяк, осел на пол и затих.
После этого один из служителей приготовил питье для Сократа и отнес чашу в камеру софиста. Старик только что принял ванну и лежал на ложе в чистых одеждах. Его друзья и ученики стояли вокруг ложа на коленях и плакали. Сократ принял чашу так спокойно, словно она была наполнена не ядом, а красным вином. Однако он не стал сразу пить смертельный отвар. Вместо этого он аккуратно, чтобы не пролить ни капли, поставил чашу себе на колени и короткое время продолжал говорить. Он получал явное удовольствие от объяснения своей системы мира. «Земля, если посмотреть на нее сверху, представляется такой же полосатой, как мячи, которые покрывают двенадцатью лоскутами кожи, раскрашивая их в разные цвета». После этого он отчитал своих учеников за то, что они плачут, как женщины, и призвал их набраться мужества.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Сны Эйнштейна - Алан Лайтман - Современная проза
- Исход - Игорь Шенфельд - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Всё на свете (ЛП) - Никола Юн - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Области тьмы - Алан Глинн - Современная проза
- Полночная месса - Пол Боулз - Современная проза
- По обе стороны Стены - Виктор Некрасов - Современная проза