Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дверь отворилась, и в палату скромно вошла мякинская супруга.
— Мякиша, здравствуй, — сказала она грустно и положила на постель пакет с гостинцами. — Прости, что поздно. На службе задержали. Никак раньше не вырваться.
Мякин в знак понимания кивнул. Супруга, указывая на пакет, продолжила:
— Здесь вкусненькое, как ты любишь. Я говорила с доктором. Он обещал тебя продержать здесь ещё несколько недель.
— Я знаю, — угрюмо ответил Мякин.
Супруга замолчала, присела на стул и спросила:
— А как ты сам-то себя чувствуешь? Сон восстановился?
— Восстановился, — ответил Мякин.
— Вот и хорошо, вот и хорошо, — произнесла супруга и добавила:
— Вернёшься домой… — она, наверное, хотела сказать «скоро», но не решилась и сменила тему: — Встретила вашу фифу на выходе. Она что, тебя посетила?
Мякин немного поморщился, но, с усилием сдержав равнодушный вид, соврал:
— Нет, у меня никого не было.
— Ну да, никого, — согласилась супруга. — Приходила к кому-то другому.
— Может быть, — произнёс Мякин и просто по привычке спросил:
— Как дети?
— Всё хорошо, — так же привычно ответила супруга и, видимо, понимая, что разговор не получается, спросила: — А какие процедуры тебе делают?
Мякин неохотно перечислил всё, что с ним произошло за эти дни.
— Вот видишь, — отреагировала супруга. — Лечат же, и сон восстановился.
— Да, — сухо подтвердил Мякин.
— Я пойду? — тихо произнесла супруга, — а то ещё домой не забегала.
— Да, конечно, — согласился Мякин.
— Поправляйся, Мякиша, — услышал он напоследок.
Супруга чмокнула его в щёку и тихонько, как и вошла, исчезла. Мякин снова остался один. Он достал мешок с одеждой, что принесла ему Раиса, и теперь уже не спеша пересмотрел всё своё походное снаряжение.
«Молодец Раиса! — подумал Мякин заканчивая ревизию мешка. — Даже тёплые носки положила».
Принесли ужин. Мякин машинально употребил вечернюю еду, заглянул в принесённый супругой пакет, выбрал несколько конфет и продолжил чтение:
«Он вспомнил тот страшный день. Это событие снова, уже не в первый раз, возникло в его голове. Сколько лет он пытался забыть, стереть из памяти этот случай! Уже прошло немало времени, уже он давно стал не тем молодым человеком, который стремился к совершенству, он уже более десяти лет вступил в тот солидный возраст, который должны уважать окружающие, но этот случай вновь и вновь, словно наяву, вставал перед его глазами».
«Ну, вот и вредный для здоровья текст», — подумал Мякин и обратил внимание, что осталось прочесть всего страничку текста.
Он отложил книгу, встал и сделал несколько физкультурных движений: помахал руками, пару раз присел и прошёлся по палате. В палату заглянула дежурная медсестра.
— Это вам. — Она протянула Мякину старую, потрёпанную книжечку. — Это доктор велел, — добавила она.
Мякин взял книжечку и вслух прочёл название. Это была та, обещанная книга про одинокого на острове.
— Спасибо, — ответил Мякин и подумал: «Сколько же народищу это прочло! Так затрепали сие чтиво!»
Он открыл первую страницу и прочёл: «С самого раннего детства я больше всего на свете любил море».
Мякин вспомнил соседа:
— Жаль, Адмирал ушёл. Интересно было бы узнать: может быть, именно после прочтения этой книги ему захотелось стать моряком?
Мякин положил старую книжку рядом со своей и несколько минут размышлял, как поступить: сначала дочитать свою, или… Затем выключил большой свет, лёг на постель и незаметно для себя задремал. Проспал он, пожалуй, не больше часа. По крайней мере, взглянув на часы, он убедился, что нет ещё и двенадцати. Он долго лежал и разглядывал тени на потолке, попытался вспомнить, что же ему приснилось за этот короткий промежуток времени. Вспоминалось плохо, только отрывки серых картинок: то какое-то волосатое существо, одиноко стоящее у старого дома, то чисто выбритая плоская физиономия сменяли друг друга. Мякин закрыл глаза и снова уснул, и приснился ему строгий инвалид с худощавым лицом. Инвалид, скрипя ремнями протеза, быстро приближался к Мякину, а Мякин никак не мог сообразить, что ему делать.
Проснулся он среди ночи, включил настольную лампу и решил дочитать эту последнюю страничку своей книги:
«Он стоял на траве примерно в том же месте, где когда-то располагался длинный, тёмный коридор, и вспоминал, как инвалид в чёрных помятых трусах и застиранной майке стоял прижавшись к стене и тщетно пытался собрать с пола одежду, которая, сопровождаемая криками, вылетала из его комнаты. Кричала его пухленькая жена:
— Вот всё, что нажил! Забирай! Забирай! Иди к своей Доре, кобель одноногий!
Когда из комнаты вылетел протез, инвалид поймал его, прижал к груди и с нескрываемым испугом огляделся вокруг. Он кое-как приладил протез к короткой культе и постарался надеть тёмные брюки, и только когда ему удалось просунуть протез в одну брючину, он взглянул на стоявшего невдалеке мальчишку. Парнишка с искажённым от испуга лицом и широко раскрытыми глазами, не двигаясь, наблюдал за инвалидом.
— Не боись, — пересиливая испуг, произнёс инвалид и постарался изо всех сил улыбнуться. Улыбка получилась кривая и совсем невесёлая.
Инвалид кое-как сгрёб всё, что валялось на полу, в охапку и постучал в дверь напротив своей комнаты. Дверь отворилась, и на пороге появилась учительница. Увидев нелепую фигуру инвалида, она всплеснула руками, а затем, прижавшись лбом к косяку, тихо заплакала. Инвалид спросил:
— Примешь?
Учительница оторвалась от косяка, посторонилась, уступая дорогу инвалиду, испуганно огляделась и быстро закрыла за собой дверь.
Он долго стоял в коридоре, с трудом сознавая, что произошло страшное событие, которое сулило ему большие и неприятные изменения. Он остался с матерью один и, когда мальчишки кричали вслед учительнице: “Дора, Дора — помидора!”, уходил от всех, прятался за сарайчиками и плакал.
Он ещё некоторое время постоял у старой сосны. Потрогал тёплую кору и решил больше никогда не возвращаться сюда. Грустно улыбнувшись своим воспоминаниям, он почувствовал, что в этот раз это будет его последнее свидание с детством.
— Последнее, — повторил он вслух. Глубоко вздохнул и решительно зашагал в сторону автострады, по которой сплошным потоком машины двигались к центру».
Мякин закрыл книгу, разделся и выключил свет. Остаток ночи он крепко спал.
Либертория
Языки пламени быстро пожирали деревянные обрезки от ящиков и прочего хлама. Небольшой костёр то разгорался, то затихал до получения очередной порции горючего. Красножёлтые струйки сначала нехотя облизывали обрезок доски, появлялся белый дым — признак сильного разогрева слегка влажной древесины, — а затем огонь наступал и властвовал до тех пор, пока доска не обугливалась, постепенно чернела, превращаясь в ярко-красные угли.
Огнём управлял небритый. Он с закрытыми глазами неподвижно сидел рядом с костром и, как только пламя угасало, разделавшись с деревянной жертвой, открывал глаза и
- Мне хочется сказать… - Жизнь Прекрасна - Поэзия / Русская классическая проза
- Вдоль берега Стикса - Евгений Луковцев - Героическая фантастика / Прочие приключения / Русская классическая проза
- Ремесло. Наши. Чемодан. Виноград. Встретились, поговорили. Ариэль. Игрушка - Сергей Донатович Довлатов - Русская классическая проза
- Здравствуйте, Elissa Fox - Галина Сергеевна Ефимова - Русская классическая проза
- И в горе, и в радости - Мег Мэйсон - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Повесть о главном герое, трансформации жизненного пространства и о том, что совесть все-таки может когда-нибудь пригодиться - Влад Тарханов - Периодические издания / Русская классическая проза / Юмористическая проза
- Шестеро - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
- Грибоедов за 30 минут - Илья Мельников - Русская классическая проза
- Гоголь за 30 минут - Илья Мельников - Русская классическая проза
- К северу от первой парты - Александр Калинин - Русская классическая проза / Юмористическая проза