передний угол, по бокам чистого самовара прыгают зайчики. Серый кот, подняв мягкую лапу, зорко следит за ними.
В кутнике сидят: Петя-шахтер, Колоухий, Сашка Ботач, Ефим Овечкин, "Князь" -- наши с солдатом надежные приятели. Ждем Пашу Штундиста и Рылова.
Колоухий -- высокий сгорбленный мужик лет сорока, сухой, чахоточный, говорит низким басом; когда волнуется, на скулах его сквозь блекло-русую бородку, спускающуюся вниз растрепанной мочкой, выступает яркий румянец. До сих пор, несмотря на болезнь, он силен, вспыльчив, но умеет сдерживаться. Очень беден.
Сашка Богач -- широкобородый, голубоглазый мужик среднего достатка, с необыкновенно доброй, застенчивой улыбкой. Одет чисто, опрятно.
Ефим Овечкин и "Князь" -- молодожены, ходят на заработки, оба хорошо грамотны.
Галкин сияет. Напротив него на низкой скамеечке сидит его милый друг -- Илья Лопатин из Захаровки, высокий сухожилый мужик с прямым длинным носом, маленькой черной бородкой острячком, в белых валенках и казинетовой коротайке. Нервно перебирая тонкими пальцами смушковую шапку, он говорит, впиваясь глазами в собеседника:
-- Разве ты не видишь, что кругом делается?..
-- Как не вижу? Знамо дело, вижу,-- отвечает Галкин.
-- Жутко глаза открывать на белый свет!..
На коленях у него карманное евангелие в красном захватанном переплете.
Жмурясь на солнце, Колоухий согласно кивает головою. Богач щекочет у кота за ухом и улыбается. Прохор, искоса поглядывая на перешептывающихся "Князя" и Овечкина, завивает на палец клочки отросшей редкой бороды и счастливо ежится, когда ему что-нибудь в словах Лопатина особенно нравится.
-- Ты слышишь, как земля стонет? Надо слушать. Она защиты у нас просит... А мы, поджав хвосты, блудливыми псами по ней шляемся!.. Боимся подать голос. Кто же, окромя нас, защитит ее?
Илья Микитич до тридцати трех лет ходил в Одессу на заработки, познакомился там с евангелистами, принял их веру и с тех пор, четвертый год, ведет непрерывную борьбу с мужиками-однодеревенцами, полицией и попами. Чем больше его травили, тем сердце его разгоралось ярче. Из тихого мужика, склонного к домовничеству, к разведению породистой птицы, хороших лошадей, к уединенному спасению своей души, через два-три года, после того как дом его сожгли, пару лошадей изувечили, после публичного предания его попом анафеме,-- он стал ярым врагом зла, беззакония, лжи, жестокости, народной слепоты, хамства.
-- Пора одуматься!.. Время защитить землю!..
Порывисто раскрыв на закладке апокалипсис, он, задыхаясь от волнения, читает:
-- "Се гряду скоро,-- сказал первый и последний и живый,-- держи, еже имаши, да никто же приимет венца твоего. Побеждаяй, той облечется в ризы белые..." Это нам говорит святой дух, а мы погрязли в тине, уподобились скотам бессмысленным... С нас взыщет бог и покарает своею яростью!..
Глаза Ильи Микитича разгораются, а губы вздрагивают.
-- Чаша гнева божьего переполнилась,-- будто ослабев, шепчет он.
-- Переполнилась,-- отзывается Галкин.
Все задумались. Старуха, сидя у шестка, вздыхает. Настя с любопытством осматривает Лопатина из-за кудели; она забыла про работу, толстый простеть едва-едва шевелится в руках ее.
-- Чего ты нам кисель по углам размазываешь! -- вдруг запальчиво кричит шахтер.-- "Аще", "яко"!.. Мы это слыхали!.. Говори, как действовать!..
Все вздрагивают, обертываются к Пете; лицо его красно, он жадно кусает красивый светлый ус, а руками отыскивает в домотканом пиджаке карманы.
-- Погоди, голубь, не сразу вскачь,-- мягко перебивает его Лопатин, пристально всматриваясь в возбужденное лицо парня. Видно, что слова Петрухи ему не понравились: щеки его посерели.-- Напрасно, голубь, порочишь писанье: в ём большой смысл положен... С жару, с полымя шею свернешь... Мы таких видали!.. Надо умно, с толком, вот как я понимаю...
-- Он тоже так,-- сказал маньчжурец,-- он только бестерпелив, мошейник...
В избу вошли Рылов и Штундист. Первый -- еще мальчик, с наивным девичьим лицом, на котором светились серые, вопрошающие глаза и мягкая, детски застенчивая улыбка. Второй -- коренастее, старше. Широкие плечи, неуклюжая поступь, замкнутое лицо. Оба молча кивнули головами, проходя к лежанке.
-- Что ж вы не молитесь богу? -- лукаво прищурилась Настя.
Рылов смутился, покраснел, виновато опустив глаза.
-- Мы не к обедне пришли,-- тихо бросил Штундист.
Прохор счастливо засмеялся.
-- Теперь, ребятушки, все в соборе,-- встрепенулся он.-- Садитесь чай пить, а я доложу.
Кряхтя, он полез в укладку, доставая оттуда лист курительной бумаги, исписанный каракулями.
-- Читай, Вань, мое сочинение,-- сказал он, подавая мне бумагу.
-- "Житье наше -- сволочь,-- начал я,-- ложись в передний угол и протягивай лапы. Одно только и остается. А так нельзя. Я много народу видал на разных востоках и в Расее много народу видал. Есть, которые идут за неправдой, этих больше всего, а которые против неправды, этих меньше всего. Нам надо держаться, которые против неправды. У нас в деревне Осташкове и в округе кругом тоже есть такие люди, которые не за неправду, а сами по себе. Первый -- Иван Володимеров, мой закадычный друг. Я его нарочно зову штаб-лекарем, и вы его так зовите, потому что он хороший человек и ведет со мной одну линию, а чтобы полиция не узнала, и богачи, и все люди, кто есть Иван Володимеров, и какие у него в голове мысли, и что он думает, я окрестил его штаб-лекарем. Второй -- Петя, несчастный человек, хоть он и шахтер и глотку подрать любит..."
-- Ты, Петругпа, не сердись, пожалуйста,-- смущенно перебил меня Галкин, обращаясь к шахтеру,-- я ведь все по правде, как думал.
-- Ничего, браток, ничего я не сержусь. За правду разве сердятся? Я ведь на самом деле -- несчастный!..
-- "У него душа горит и мается"...
-- Это -- тоже верно!.. Ох, как верно!..-- воскрикнул шахтер.-- Читай дальше!.. Как все хорошо писано!..
Он прикрыл глаза руками.
-- "...а приткнуться он не знает куда. Это тоже хороший помощник, но вина ему надо пить поменьше..."
-- Я его брошу,-- сказал Петя.
-- И милое дело,-- погладил его по плечу солдат.
-- "Самый задушевный человек -- и мы, может, все его ногтя не стоим -- Илья Микитич Лопатин. Из его бы хороший губернатор был, из милого, крепкий человек, на хитрости не согласный. Я думаю, что он лучше умрет, а не продаст души..."
-- Это и все мы так должны,-- сказал Штундист.
--
