в этом признаки все более плотно захлопывающейся ловушки. Мы побаловали и похвалили машину знаний, предоставив ей автономию, необходимую для роста. Сейчас мы отчаянно нуждаемся в ее помощи.
Рисунок 14.2. Клетка, инфицированная SARS-CoV-2, коронавирусом, вызывающим COVID-19
При наличии достаточного количества доказательств – при достижении бэконовской конвергенции или, по крайней мере, при приближении к ней – среди ученых будет существовать консенсус, который по смыслу равен тому, что наука по какому-то поводу заговорила единым голосом. Но в тот момент, когда какая-то критическая проблема становится остроактуальной, у нас на руках зачастую оказываются только разрозненные и неполные доказательства: разные ученые, приводя разные оценки правдоподобия по одному и тому же вопросу, будут высказывать разные мнения. Голос голема в этих случаях звучит не как гармонирующий хор, а как бормотание перед началом концерта: шум тысячи накладывающихся друг на друга голосов.
Чтобы разобраться в этой какофонии, мы должны найти переводчика. По вопросам изменения климата главным толкователем является МГЭИК, Межправительственная группа экспертов по изменению климата. МГЭИК, координируемая Организацией Объединенных Наций, собирает ученых со всего мира в рабочие группы, которые вносят свой вклад в подготовку докладов об оценке ситуации, публикуемых каждые несколько лет. Цель докладов – обобщить научные знания о климате; среди прочего, они оценивают степень достоверности гипотез, порой приписывая «среднюю достоверность» одной и «очень высокую достоверность» другой, а также вероятность конкретных событий и фактов – таких как повышение средней температуры на Земле на 3 градуса к 2050 году или повышение уровня моря на 13 сантиметров к 2100 году, – используя такие выражения, как «скорее да, чем нет», «вероятно», «весьма вероятно» и так далее. (Точно так же правительства Великобритании, США и других стран созвали комитеты экспертов во время кризиса с COVID-19, чтобы составить прогнозы на основании ошеломляющего множества противоречивых эпидемиологических моделей.)
Рисунок 14.3. Ураган «Сэнди» затопил туннель Бруклин-Бэттери в Нью-Йорке, 29 октября 2012 года
Такая комиссия, несмотря на весь свой опыт и кропотливую работу, не может определить, что говорит наука по какому-либо вопросу. Наука не придерживается определенных взглядов. Прогнозы МГЭИК создаются, как и все подобные данные, путем добавления к научным фактам набора рейтингов правдоподобия. Хотя МГЭИК стремится использовать ряд рейтингов, которые в некотором смысле отражают центр тяжести научного мнения, они все равно субъективны: они не основаны на объективных доказательствах, а скорее являются тем, что необходимо добавить к доказательствам, чтобы побудить ученых начать публичное выступление. Отсюда следует, утверждает Стивен Найденыш, ведущий автор нескольких докладов МГЭИК, что «если мы заботимся о будущем, то должны научиться использовать субъективный анализ».
Мы так и делаем. Интерпретация требует мировоззрения. Кун учил, что наука слепа к любому мировоззрению, отличному от господствующей парадигмы. Он переоценил ее интеллект и изощренность: она слепа к любым мировоззрениям. Безграничная сосредоточенность на результатах – вот что делает науку таким неумолимым охотником за знаниями. Однако, чтобы понять все знания, которые она находит, мы должны привнести в исследование нашу субъективность, заглянув в разум монстра человеческими глазами. В этом одном важнейшем отношении радикальные субъективисты правы.
Машина знаний зародилась во тьме доисторических времен. Взошло солнце цивилизации, принеся с собой литературу и юриспруденцию, купола храмов и арки авансцен, а также более абстрактные удовольствия от математики и философии. Солнце науки, тем временем, таилось глубоко за горизонтом. Исследователь античной культуры не найдет во тьме веков ни одного основания для возникновения чего-то подобного современной науке. Так продолжалось веками, тысячелетиями. Империи приходили и уходили; каждая оставляла человечеству свои непреходящие эстетические и интеллектуальные дары, но науки не было.
Научная революция одним махом изменила все. Солнце науки, казалось, появилось не на горизонте, а сразу в зените, когда неистовый гений Ньютона и его помощников засиял на небесах. Оно горело гораздо ярче, чем даже солнце цивилизации. Наша душная, переполненная, загрязненная планета – следствие восхода этого солнца, как и наша жизнь – все более долгая, комфортная и веселая.
Галилей стремился познать природу света. «Я всегда чувствовал себя настолько неспособным понять, что такое свет, – писал он другу, – что с радостью провел бы всю свою жизнь в тюрьме, питаясь хлебом и водой, если бы только был уверен, что в конце концов достигну этого долгожданного понимания». Менее четырехсот лет спустя, благодаря Исааку Ньютону, Джеймсу Клерку Максвеллу и Альберту Эйнштейну – наряду со многими другими – мы обладаем этими знаниями. Свет науки направляет нас к такому же пониманию. В этой книге я рассказал вам правду такой, какой ее вижу я.
Наука – это не свет; ее не ведет путеводная звезда. Но это и не голем, не хрустальная туфелька, не птица и не коралловый риф. На самом деле это даже не машина. Это социальный институт. Она не могла появиться благодаря некоему небесному телу или магическому заклинанию. Исследователи должны были сами установить правило, по которому работает научное учреждение. Но железное правило – это своеобразная смесь всевластия и порочности. По логике вещей, оно выходит за рамки дозволенного. Потребовалось чрезвычайно много времени, чтобы социальные, политические и моральные условия сложились в перспективу, с которой правило стало казаться достаточно приемлемой идеей, достойной того, чтобы войти в научные кабинеты. Теперь мы знаем ее. И благодаря железному правилу мы можем продолжать узнавать все больше и больше. Будем надеяться, что знание спасет нас.
Благодарности
Я, вероятно, не смогу перечислить всех писателей, читателей, преподавателей и студентов, сыгравших определенную роль в зарождении «Машины знаний», даже если вспомню, кто к какой мысли меня напрямую или косвенно подтолкнул. Однако два человека сыграли особую роль: мой бывший коллега Питер Годфрисмит, который помог мне лучше понять историю и социологию науки и с которым я впервые читал курс про Куна, Поппера и многих других персонажей этой книги; а также Филип Китчер, чьи работы вдохновили меня на первые исследования в области социальной структуры науки: теперь он – мой надежный источник информации и поддержки.
Многие друзья прочитали и прокомментировали различные части рукописи: Джой Коннолли, Эрик Куриэл, Ребекка Голдстайн, Лианна Макленнан, Эшли Миллер, Марко Натан, Кэти Тэбб и Джей Ди Траут. Я благодарю их, а также Тревора Тейтеля за его помощь в поиске литературы по физике несуществующих упоминаний о красоте, и Майю Джейсонофф за увлекательный экскурс в пространство всех мыслимых названий. Спасибо также Фонду Кавли, Стиву Холлу и Гэри Маркусу за вдохновляющее, но слишком короткое обучение искусству научного письма.
Эта книга была бы совсем другой и намного хуже, если бы не требовательное внимание
