Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поскольку Израиль — страна религиозная, то по шабатам — это начиная с захода солнца в пятницу и до захода солнца в субботу — закрыто всё. Но не у всех. Как в Западной Европе ночью и в выходные могут втихаря работать магазинчики, принадлежащие полякам, югославам или арабам, — так же в Израиле арабские лавки исправно функционируют в шабат. Вот в еврейском Иерусалиме все вымерло — а в арабской части города благополучно кипит жизнь. Кому приспичило купить чего-то в шабат — идут в арабские лавочки. И мы с Генделевым отправились в Старый Город в арабский квартал за хлебом. И заодно выпили пива. И водки, не больше капли. Ибо без этого нельзя. Потому что невыразимо прекрасна жизнь под небом голубым и солнцем золотым Божьего Града Иерусалима в святой шабат!
«А сейчас, — сказал Генделев, — я прочитаю тебе свою новую поэму». Вот тут я понял, что мне конец. Всё было так хорошо, и вид прекрасный, и вообще это же настоящий Иерусалим, и пиво холодное! И вот сейчас мне будут читать поэму… Почему не эпитафию? Я чтение поэм не переношу с 5-го класса. Вот как нам стали учительницы читать поэмы, так от этого дела у меня легкая депрессия и приступ сонливости. В тоске сознанье отлетает. А что делать? Неудобно. Хозяин. Так хорошо принимает. Надо терпеть!
Я вернул власть над своим лицом и изобразил трепетный интерес. Приготовился терпеть. Генделев походным тоном сказал: «Церемониальный марш».
Ибо нас аллахв рот целовалшерстяною губоймой род спускается в котловани могилы сержантов берет с собойчтобы кто присягу разбинтовалроты мертвые взбунтовалнетмы спускаемся в котлованс Голан барабан с Голан
Приказов флаги свисают внизаллах скоро подъедет сампокосив на скальный карнизэто ровно куда промазал десантвся капеллана стропах виселаа сабля напополамотбойсейчас протрубят отбоймы оползем с Голан.
Черт. Это была совсем не такая поэма, которую я ожидал услышать. Через две минуты я уже не хотел, чтобы она кончалась. Это были стихи, звучание которых хотелось принимать. Я перестал притворяться и внимал с откровенностью.
Мы настроились слушать горнстроен состав полкаповар горлицам кормит кормпридурокиз сыра его рукалекарь с полулицом из тьмыдругая из горних медовых сотсмирно ребята однако мывалторнаидем с Высот.
Я свисаю с карниза моей странывниз головой уродв перепонках моей спинышевелится ветерокне оставь Господа мой народбез тебя он так одиноки малмарш!мы спускаемся в котловантаков церемониал.
Там было от силы десять строф, в этой короткой поэме. Редко получал я такое впечатление от чтения стихов. Считанные разы в жизни, честно говоря. Концентрированность смыслов и звучаний, чистота обнаженных слов, внутренняя организованность прихотливого ритма. Да ни хрена себе, сказал я себе. Да он лудит настоящие Стихи! Откуда что. В сорок-то лет, пьяница и бездельник! Сука, золото мужик. Меня забрало.
Мы вернулись к арабам и пропили все деньги. Мишка читал и рассказывал. Он приезжал в Россию, была несчастная любовь, он хотел резать вены и написал две поэмы. Я слушал и думал, что вот не только в книжках, а в жизни бывает — есть у тебя какой-то приятель веселый разгильдяй, а у него на самом деле настоящие Стихи…
Вот после этого шабата в арабском квартале я начал воспринимать Мишку иначе. И так воспринимали его все, кто знакомились просто с каким-то там веселым общительным парнем, злым, остроумным, добрым на самом деле разгильдяем, — а потом оказывалось, что вообще-то он Поэт.
Как раз были восстановлены дипломатические отношения между Россией и Израилем. (Они прервались, как известно, в 56-м году во время Суэцкого конфликта, Израиль выступил на англо-французской стороне, а СССР на египетской, советская авиация тогда учинила погром в воздухе. И после этого заместо посольства израильское консульство с консулом во главе располагалось в помещении голландского посольства, на его территории, — типа вроде его и нет официально в СССР, но если кому очень надо, то есть.) Ну, посол России в Израиле — это отдельная песня. Александр Бовин, с которым мы дружили в последние годы его жизни, с которым мы познакомились в Израиле, — он был гениальный посол, его все обожали. Он сидел прямо за столиком на тротуаре, пил пиво, заговаривал с прохожими. Он был такой умный, обаятельный, толстый, вкусный, добрый, аппетитный, что просто невозможно было пройти спокойно мимо.
В новой России стали образовываться корпункты израильских газет — «Маарив», «Едиот Ахронот» — крупнейшие газеты. Естественно, понадобились журналисты с русским языком. Миша поехал в Москву корреспондентом. Газета снимала ему квартиру и платила зарплату в 400 долларов. Я прошу вспомнить и сообразить, что такое в 93–94 годах была зарплата в 400 долларов в месяц на одного. Просто очень большие деньги. Откуда у кого деньги-то? Генделев везде являлся полезным и уже потому желанным гостем. Он приходил с блоком сигарет или бутылкой виски. Дорогие подарки! Он стал обрастать московскими знакомствами и друзьями.
Причем по мере возраста инфант делался всё менее террибль. Если когда-то я мог рассказывать, например, ну хоть как работал на съемках в цирке и у нас там загорелся ковер, — это мне с рук не сходило. Хорошая компания, все веселые и тепленькие — и вдруг холодный, колючий взгляд и издевательская интонация: «Веллер, хватит врать, в цирке не бывает ковров!» И говорится с такой непререкаемой уверенностью — аж теряешься. Может, в цирке правда нет ковров?.. Стоп… но я же помню, как вылетела горящая сажа из прожектора и затлел пятнами вот тот малиновый плюшевый ковер. Я говорю: «Мишка, как же нет ковров, если есть такая профессия — коверный». Он говорит: «На арене опилки». Я говорю: «Ну конечно опилки. А на опилках — ковер, его униформисты свертывают, когда, допустим, лошади выходят, — а вот когда наоборот акробаты, они его быстро расстилают. Обычно стоят 6 человек у входа в 2 шеренги. А амплуа циркового клоуна — коверный, так?» «Да? — говорит. — Ну не знаю! Ну ладно». Вот эти приступы едкой и беспричинной издевки растаяли в минувшем. Генделев теплел и добрел. Были когда-то у Евтушенко стихи: «Давайте, мальчики! Но знайте — старше станете, и, зарекаясь оступаться впредь, от собственной жестокости устанете и постепенно будете добреть». Ну так то самое.
Материальный достаток способствует раздвоению личности. Русско-еврейская сущность поэта получила возможность разделиться в пространстве. Генделев поселился в Москве, а одновременно продолжал жить в Иерусалиме. В Москве многие живут на два мира: Москва и Венеция, Москва и Нью-Йорк, Москва и Афины, Москва и Лондон. Москва втягивает в себя российские деньги и вместе с ними рассеивается по хорошим иностранным местам. Генделевская мансарда в Иерусалиме, на улице Бен Гилель, никуда не девалась, просто хозяина подолгу не было дома. И в Москве на Патриарших его тоже иногда подолгу не было дома.
Опять же, в Израиле медицина. В Иерусалиме можно подышать чистым воздухом и поправить здоровье. В отпуск слетать. А чем дальше, тем Израиль становится для жизни дешевле по сравнению с Москвой.
Однажды в декабре я слетал на неделю в Эйлат избавиться от московского невроза. Море, одиночество и масса солнечного кислорода. Возвращаясь через Иерусалим в аэропорт, я прошелся по Бен Гилель: окно генделевской мансарды светилось.
Интерьер бедной обители впечатлял сюрреализмом. На большом голом столе, площадке нищих пиров, стоит в такой блестящей проволочной качающейся установке пятилитровая бутыль дорогого 12-летнего виски «Чивас Ригал». А рядом, в таком же ажурном устройстве для удобства наклонения и наливания — аналогичный полуведерный флакон элитной водки «Смирновская». И аристократические этикетки сплошь медалями усыпаны.
— Наливай себе, — велел Генделев вместо приветствия. — Лей больше, стакан нормальный возьми!
— Ты получил гонорар натурой за рекламу спиртоводочного завода? — не мог постичь картину буржуйской сказки я.
— Я действительно получил гонорар и, улетая из Шереметьева, увидел это в дьюти-фри на распродаже, скидка пятьдесят процентов, это очень дешево. Ну не мог же я это не купить, — рассудительно объяснил Генделев.
— И велик гонорар?
— Десять тысяч.
— Рублей или шекелей?
— Долларов.
— Кто платит десять тысяч долларов за стихи?!
— Успокойся, за стихи никто.
— А за что??? Инструктаж по сексу?
- Семь столпов мудрости - Томас Лоуренс Аравийский - Публицистика
- Когда звонит убийца. Легендарный профайлер ФБР вычисляет маньяка в маленьком городке - Марк Олшейкер - Биографии и Мемуары / Публицистика / Юриспруденция
- Украденная субмарина. К-129 - Михаил Вознесенский - Публицистика
- Признать невиновного виновным. Записки идеалистки - Зоя Светова - Публицистика
- Сокровенный человек (апрель 2007) - журнал Русская жизнь - Публицистика
- Два возраста глупого короля - Михаил Веллер - Публицистика
- Между прочим… - Виктория Самойловна Токарева - Биографии и Мемуары / Публицистика / Русская классическая проза
- Аэрофобия - Василий Ершов - Публицистика
- Прощай, Ха-Ха век! - Василий Аксенов - Публицистика
- Союз звезды со свастикой: Встречная агрессия - Виктор Суворов - Публицистика