ведь не просто понаблюдать, как ты будешь Михайлову совращать, от этого никакого результата, кроме твоего личного удовольствия, мы не получим. Тут важны идея и принцип. 
– Я не понял, – Матвей поморщился. – Разводить Михайлову вместе? И как ты это видишь? На любовь втроем я не подпишусь, даже ради справедливости и Ивана Сергеевича.
 – Нет, просто не нужно делать упор на физиологию. Я Ксюшу хорошо знаю, и, если будешь слушаться меня, все получится.
 – Ну, предположим, я соглашусь, – сказал Матвей и перевернул шашлык, – и все получится. Как мы поймем, что можно сворачивать балаган?
 – Пусть ползает на коленях, – подсказал Ершов, – и рыдает горючими слезами.
 – Только нужно подтверждение, – оживился Тим, – запись, которую мы сможем торжественно вручить Ивану Сергеевичу.
 – Согласен, – поддержал Степа. – Мы приложим ее к этому видосу. Можно будет даже смонтировать кино. А Серовой пусть Тим займется, хотя бы развлечемся.
 – А если он в нее влюбится и передумает? – Ершов покачал головой. – Если бы Кир регулярно его не отгонял, он бы давно без всякого проекта с ней замутил. Так что Тим ни фига ненадежен.
 – Хочешь предложить свою кандидатуру? – ухмыльнулся Рощин.
 – Именно.
 – Вот только не нужно, – вмешался Степа. – И это не спор о том, кто кого уложит в койку. Это план возмездия. Никаких личных или корыстных интересов!
 – Разумеется! – Кеша расплылся в улыбке. – Никакой корысти, но ты и сам был бы не прочь оказаться на месте Матвея.
 С этим Степа спорить не стал.
 – Тогда давай так, как пойдет, – сказал Ершов. – Кого выберет, того выберет. Это не важно. Главное – результат. Мы должны действовать хладнокровно, без эмоций и чувств. Ясно?
 – Ну зашибись! – обрадовался Матвей. – Вы с Тимом берете на себя Серову, мы – Михайлову. Прикольно! А кто вдруг передумает, попытается самоудалиться или сдаст нас, будет распят!
 Оболенцев протянул раскрытую ладонь в знак скрепления уговора.
 Но руку успел положить только Рощин, за кадром послышался голос Мартова:
 – Иван Сергеевич зовет в дом. Снимайте мясо.
 Запись остановилась.
 То, что я увидела, было немыслимо! Потрясение от видео заставило позабыть и о том, где я нахожусь, и как здесь оказалась, и даже что Аксенов ударил меня, пока он сам не заговорил.
 – Ну? Что скажешь?
  Глава 41
 – Можно мне идти? – спросила я, не узнавая свой голос.
 Волосы рассыпались и закрывали Ивана Сергеевича от меня, но я и не хотела его видеть.
 – Так что же ты по этому поводу думаешь, Алиса? – Учитель присел на край стола и, судя по звуку, снова отпил из бутылки. – Вроде бы простой вопрос, не математический. Или ты думать в принципе не способна?
 – Я думаю, что ваша жена очень правильно сделала, что бросила вас.
 – Что? Что ты сказала? – Наклонившись, он попытался убрать волосы от моего лица, но я дернулась, и кресло само откатилось назад. – Бесстыжая ты, как я и думал, наглая, бессовестная и испорченная. Позор, когда про тебя такое говорят! А тебе хоть бы что, как с гуся вода. Только огрызаешься.
 – Вам-то какое дело, что говорят про меня? Вас это не касается! Я никому ничего плохого не делала и даже не планировала, в отличие от ваших блестящих мальчиков. Да и они опустились до подобной низости только благодаря вам. Это вы их так настроили, вы обиженный и жалкий сексист с замашками фашиста! – Я вскочила, во мне все кипело. – Если не выпустите меня сейчас же, я… я…
 – Знаешь, а я считаю, что желание ребят меня поддержать само по себе очень трогательно и заслуживает уважения. Надо же! Социальный проект. Согласись, весьма неординарная задумка! – Улыбка математика вышла пьяной и умиленно размазанной. – Прекрасная идея. Зло нужно пресекать на корню, не давая ему разрастись до разрушительных масштабов. А ты и твоя подруга – это зло, о чем ярко свидетельствуют события последних дней. Вот только Михайлова получила свой урок и, возможно, призадумается, а ты – как смертельный вирус, прививки от которого бессильны.
 Я сделала глубокий вдох. Спорить и уж тем более отстаивать свою правоту перед психически нездоровым и нетрезвым человеком явно не стоило.
 – Хорошо, спасибо, что объяснили! – Я решила сменить тактику. – Теперь мне все понятно. Я обязательно обдумаю ваши слова и свое поведение.
 – Ерничаешь? – Его губы гневно скривились, и он двинулся на меня.
 Однако вместо того чтобы броситься наутек, я упала обратно в кресло и с показным интересом придвинулась к столу.
 – Вы сказали, что есть еще какие-то видео.
 Убежать в том положении, в котором я находилась, я точно не успела бы, а так я выиграю немного времени, чтобы придумать какой-нибудь план. Или хотя бы выжду, пока Аксенов напьется и вырубится сам.
 – Да, точно, – спохватился Аксенов, – без этого картина получается неполной.
 Пока он переключал видеозапись, я быстро оглядела комнату. Что-то же должно быть! Какой-то способ выбраться, ведь если я ничего не придумаю, он убьет меня.
 Очередная параноидальная мысль в этот раз сомнений не вызвала. Я знала, что учитель будет бить меня, насиловать, а потом задушит. Отвезет к себе на дачу в Кратово и там расфасует по черным мешкам.
 Второе видео было сделано в ломбарде у Ершова. Камера находилась где-то на стеллажной полке, среди кучи непонятных вещиц.
 В одном из кожаных кресел с раскрытым ноутбуком на коленях сидел Рощин, рядом с ним, скрестив руки на груди, в требовательной позе стоял Ершов.
 – Уходи по-хорошему! Я не хочу с тобой ссориться.
 Тим поднял голову:
 – Ты подставляешь всех.
 – Мне пофиг.
 – Но она и тебя кинет.
 – Сам разберусь.
 – Это подло.
 – Она выбрала меня, а ты просто завидуешь! – Ершов забрал у Тима ноут, закрыл и положил на стол.
 – Я тебя очень прошу, – Рощин смотрел на него снизу вверх не отрываясь. – Ты прав, пусть я и завидую и даже зол из-за того, что ты влез, но нужно сделать, как решили. Осталось-то всего ничего.
 – Все, давай! Никаких драматических финалов не будет.
 – Ты говорил, что я ненадежный, а в итоге прокололся сам.
 – Думай как хочешь.
 – Хорошо, уговорил. Пусть это будет не сегодня. До выпускного еще есть время.
 – Нет, я больше в это не играю.
 – Ты дебил? – Тим разозлился. – Какая еще игра? У нас общая договоренность. Проект. И ты его сам поддержал, еще и подначивал всех.
 – Не больше, чем Оболенцев и Росс.
 – Но разве не ты настаивал, что все должно быть максимально жестко?
 – Слушай, Тим, – Кеша опустился в кресло напротив, – ты шахматист. Вы фигуры передвигаете по четко заданным правилам. А мне лучше даются карты, в них блеф не считается нарушением, потому что главная цель – это победа.
 – Ах вот как? Ты сразу преследовал исключительно личные интересы, как и Степа?
 – Все преследовали личные интересы.
 – Неправда! До всего этого она мне и не сдалась.
 – Кого ты обманываешь?
 – Мы поклялись соблюдать правила.
 – Ага, а еще мы поклялись Мартову, что никакой постели не будет. И ты сам убедил меня нарушить эту договоренность.
 – Да, но потому, что по-другому мы не смогли бы получить результат.
 – Ну и вот тебе результат. Просто не такой, как ты ожидал.
 – Мне на нее плевать. Говорю же!
 – Если бы плевать, ты бы сейчас так не дергался.
 – Я лишь хочу, чтобы мы довели все до конца!
 – А я не хочу.
 – Тогда я сделаю это сам.
 – И каким же образом?
 – Расскажу ей все: и о проекте, и о Гудвине, и о распределении ролей, и о тебе! Поверь, результат будет тот же, не столь эффектный, как у Матвея, но не менее болезненный точно. Если ей, конечно, не плевать на тебя. Чего я, кстати, не исключаю.
 – После твоей выходки в лифте она тебя боится и ничему не поверит.
 – Поверит, когда я покажу ей запись Росса.
 – Ты совсем идиот? – Ершов разозлился.
 – Это единственная возможность завершить проект. Думаешь, Матвею было легко? Но он же это сделал.
 – Я не Матвей! А если покажешь запись, я тебя убью.
 Откуда-то издалека раздались глухие удары.
 – Это она. – Ершов вскочил.
 – Где мне спрятаться? – весело поинтересовался Тим.
 – Нигде. Я ее сюда не пущу.
 Кеша вышел. Послышался звук отпираемой двери и голоса, а Рощин достав телефон, набрал номер.
 – Короче, он уперся. Приходите сюда сами. Только быстрее. Нужно что-то решать.
 Запись еще продолжалась, но я уже не смотрела. Иван Сергеевич странным образом притих и исчез из моего поля зрения. Я не оборачивалась, но чувствовала, что он где-то у меня за спиной. На краю стола осталась опустошенная до половины бутылка коньяка. Сделав вид, будто вглядываюсь в происходящее на экране, я пихнула коньяк