Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Не понимаю, где же тут логика? - говорил Стахович. - Мы готовились освободить Остапчука, торопились, мобилизовали ребят, а когда арестовали дядю Андрея и других, то есть назрела еще большая срочность и необходимость, нам предлагают прекратить дела.
Стахович очень изменился с той поры, как Уля видела его: возмужал, его бледное тонкое лицо самолюбивого, даже надменного выражения стало как-то значительнее. Он говорил, легко обращаясь с такими книжными словами, как «логика», «объективно», «проанализируем», говорил спокойно, без жестов, прямо держа голову с свободно закинутыми назад светлыми волосами, выложив на стол длинные худые руки.
- Не прекратить, а лучше подготовиться, - смущенно сказал Ваня глуховатым баском.
- А людей тем временем убьют, - спокойно сказал Стахович.
- Зачем ты на чувства бьешь? Нам всем одинаково больно за людей, - застенчиво глядя сквозь очки, но, видно, убежденный в своей правоте, говорил Ваня, - Мы готовили ребят по заданию подпольной организации, в помощь ей. У нас была зацепка в полиции - Вася и его друг. Теперь этого ничего нет, все нужно начинать сначала, и ребят нам нужно вдвое, втрое больше. Не мальчики же мы в самом деле! - вдруг сказал он сердито.
- У первомайцев найдутся смелые, преданные ребята? - вдруг спросил Стахович Улю, прямо взглянув ей в глаза с покровительственным выражением.
- Да, конечно, - сказала Уля. Стахович безмолвно посмотрел на Ваню.
Олег сидел молча, вобрав голову в плечи, и то внимательно-серьезно переводил свои большие глаза со Стаховича на Ваню, то, задумавшись, глядел прямо перед собой, и глаза его точно пеленой подергивались.
Туркенич и Сережка молчали. Уля чувствовала, что Стахович подавляет всех своей значительностью, самоуверенностью и этими книжными словами, с которыми он так легко обращается.
Любка подсела к Уле.
- Узнала меня? - шопотом спросила Любка. - Помнишь отца моего?
- Это при мне было… - Уля шопотом передала подробности гибели Григория Ильича.
- Ах, что только приходится переживать! - сказала Любка. - Ты знаешь, у меня к этим немцам такая ненависть, я бы их резала своими руками! - сказала она с наивным и жестоким выражением в глазах.
- Да… да… - тихо сказала Уля. - Иногда я чувствую в душе такое мстительное чувство, что даже боюсь за себя. Боюсь, что сделаю что-нибудь опрометчивое.
- Тебе Стахович нравится? - на ухо спросила ее Любка.
Уля пожала плечами.
- Знаешь, уж очень себя показывает. Но он прав. Ребят, конечно, можно найти, - сказала Любка, думая о Сергее Левашове.
- Дело не только в ребятах, а кто будет нами руководить, - шопотом отвечала Уля.
И - точно она сговорилась с ним - Олег в это время сказал:
- За ребятами дело не станет, смелые ребята всегда найдутся, а все дело в организации… - Он сказал это звучным юношеским голосом, заикаясь больше, чем обычно, и все посмотрели на него. - Ведь мы же не организация… Вот соб-брались и разговариваем! - сказал он с наивным выражением в глазах. - Нет, поезжай-ка, Люба, дружочек, мы будем ждать. Не просто ждать, а выберем командира, подучимся! И свяжемся с самими арестованными.
- Уж пробовали… - насмешливо сказал Стахович.
- Я в-возьму это на себя, - быстро взглянув на него, сказал Олег. - Родня арестованных понесет передачи, можно записку передать - в белье, в хлебе, в посуде.
- Немцев не знаешь!
- К немцам не надо применяться, надо заставить их применяться к нам.
- Несерьезно все это, - не повышая голоса, сказал Стахович, и самолюбивая складка его тонких губ явственно обозначилась. - Нет, мы в партизанском отряде не так действовали. Прошу прощения, а я буду действовать по-своему!
Олег густо покраснел.
- Как твое мнение, Сережа? - спросил он, избегая смотреть на Стаховича.
- Надо бы напасть, - сказал Сережка, смутившись.
- То-то и есть… Силы найдутся, не беспокойся! - говорил Стахович.
- Я и говорю, что у нас нет ни организации, ни дисциплины, - сказал Олег, весь красный.
В это время Нина открыла дверь, и в комнату вошел Вася Пирожок. Все лицо его было в ссохшихся ссадинах, в кровоподтеках, и одна рука - на перевязи.
Вид его был так тяжел и странен, что все привстали в невольном движении к нему.
- Где тебя так? - после некоторого молчания спросил Туркенич.
- В полиции. - Пирожок стоял у двери со своими черными зверушечьими глазами, полными детской горечи и смущения.
- А Ковалев где? Наших там не видел? - спрашивали все у Пирожка.
- И никого мы не видели: нас в кабинете начальника полиции били, - сказал Пирожок.
- Ты из себя деточку не строй, а расскажи толково, - сердито сказал Земнухов. - Где Ковалев?
- Дома… Отлеживается. А чего рассказывать? - сказал Пирожок с внезапным раздражением. - Днем, в аккурат перед этими арестами, нас вызвал Соликовский, приказал, чтобы к вечеру были у него с оружием - пошлет нас с арестом, а к кому - не сказал. Это в первый раз он нас наметил, а что не нас одних и что аресты будут большие, мы, понятно, знали. Мы пошли домой, да и думаем: «Как же это мы пойдем какого-нибудь своего человека брать? Век себе не простим!» Я и сказал Тольке: «Пойдем к Синюхе, шинкарке, напьемся и не придем, - потом так и скажем: «запили». Ну, мы подумали, подумали, - что, в самом деле, с нами сделают? Мы не на подозрении. В крайнем случае, морду набьют да выгонят. Так оно и получилось: три дня продержали, допросили, морду набили и выгнали, - сказал Пирожок в крайнем смущении.
При всей серьезности положения вид Пирожка был так жалок и смешон и все вместе было так по-мальчишески глупо, что на лицах ребят появились смущенные улыбки.
- А н-некоторые т-товарищи думают, что они способны ат-таковать немецкую жандармерию! - сильно заикаясь, сказал Олег, и в глазах его появилось беспощадное, злое выражение.
Глава тридцатая
Валько пал жертвой собственной горячности, скрытой от людей под внешней выдержанностью и нелюбовью к словам.
Узнав об идущих по городу арестах, он так заволновался о Кондратовиче и о Лютикове, что, поддавшись первому побуждению, сам побежал предупредить Лютикова: он предполагал, что у Лютикова хранятся шрифты, выкопанные в парке после ухода немцев Володей Осьмухиным, Толей Орловым и Жорой Арутюнянцем. И у самого дома Лютикова Валько был схвачен полицейским постом, опознавшим его.
В то время, когда на квартире Туркенича шло совещание ребят, Андрей Валько и Матвей Шульга стояли перед майстером Брюкнером и его заместителем Балдером в том самом кабинете, где несколько дней назад делали очные ставки Шульге.
Оба немолодые, невысокие, широкие в плечах, они стояли рядом, как два брата-дубка среди поляны. Валько был чуть посуше, черный, угрюмый, белки его глаз недобро сверкали из-под сросшихся бровей, а в крупном лице Костиевича, испещренном крапинами, несмотря на резкие мужественные очертания, было что-то светлое, покойное.
Арестованных было так много, что в течение всех этих дней их допрашивали одновременно и в кабинете майстера Брюкнера и вахтмайстера Балдера и начальника полиции Соликовского. Но Валько и Костиевича еще не потревожили ни разу. Их даже кормили лучше, чем кормили до этого одного Шульгу. И все эти дни Валько и Матвей Костиевич слышали за стенами своей камеры стоны и ругательства, топот ног, возню и бряцанье оружия, и звон тазов и ведер, и плескание воды, когда подмывали кровь на полу. Иногда из какой-то дальней камеры едва доносился детский плач.
Их повели на допрос, не связав им рук, и отсюда они оба заключили, что их попробуют подкупить и обмануть мягкостью и хитростью. Но чтобы они не нарушили порядка, Ordnung'a, в кабинете майстера Брюкнера находилось, кроме переводчика, еще четыре вооруженных солдата, а унтер Фенбонг, приведший арестованных, стоял за их спиной с револьвером в руке.
Допрос начался с установления личности Валько, и Валько назвал себя. Он был человек, известный в городе, его знал даже Шурка Рейбанд, и когда переводили ему вопросы майстера Брюкнера, Валько видел в черных глазах Шурки Рейбанда выражение испуга и острого, почти личного любопытства.
Потом майстер Брюкнер спросил Валько, давно ли он знает человека, стоящего рядом, и кто этот человек. Валько чуть усмехнулся.
- Познакомились в камере, - сказал он.
- Кто он?
- Скажи своему хозяину, чтоб он Ваньку не валял, - хмуро сказал Валько Рейбанду. - Он же понимает, что я знаю только то, что мне этот гражданин сам сказал.
Майстер Брюкнер помолчал, округлив глаза, как филин, и по этому выражению его глаз стало ясно, что он не знает, о чем еще спросить, и не умеет спрашивать, если человек не связан и человека не бьют, и что от этого майстеру Брюкнеру очень тяжело и скучно. Потом он сказал:
- Если он хочет рассчитывать на обращение, соответствующее его положению, пусть назовет людей, которые оставлены вместе с ним для подрывной работы.
Рейбанд перевел.
- Этих людей не знаю. И не мыслю, чтобы их успели оставить. Я вернулся из-под Донца, не успел эвакуироваться. Каждый человек может это подтвердить, - сказал Валько, прямо глядя сначала на Рейбанда, потом на майстера Брюкнера цыганскими черными свирепыми глазами.
- Молодая Гвардия - Александр Фадеев - Исторический детектив
- Алый цвет зари... - Сергей Фадеев - Исторический детектив
- Саван алой розы - Анастасия Александровна Логинова - Исторические любовные романы / Исторический детектив / Периодические издания
- Тайна короля Якова - Филип Депуа - Исторический детектив
- Убийство на дуэли - Александр Арсаньев - Исторический детектив
- Случай в Москве - Юлия Юрьевна Яковлева - Исторический детектив
- Цербер. Найди убийцу, пусть душа твоя успокоится - Александр Александрович Гоноровский - Исторический детектив / Русская классическая проза
- Дом свиданий - Леонид Юзефович - Исторический детектив
- Чертов дом в Останкино - Андрей Добров - Исторический детектив
- Хайд - Расселл Крейг - Исторический детектив