Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лужайка, где еще совсем недавно росли подснежники, была усыпана маргаритками. В прозрачном вечернем воздухе донесся из Лоха далекий перезвон колоколов, и я представил себе, как, сидя на корточках между грядок с картошкой, крестится О’Нилл, то же самое делает на заднем дворе Тим Пэдди, на мгновение замерла на кухне тучная миссис Флинн, и служанка моих теток — тоже. Вдалеке послышался веселый лай теткиных собак — по вечерам их выпускали побегать по полю.
— А вот и Джозефина, — сказала мать, спускаясь через застекленную дверь на лужайку. Новая служанка уже успела переодеться в рабочее платье: ее светлые гладкие волосы, так понравившиеся Дейрдре, были аккуратно заправлены под такой же белый чепчик, что носила Китти, а губки — кокетливо надуты. У девушки с таким нежным личиком и руки должны были быть такие же нежные, но нет — как и у Китти, ладони у нее оказались грубые и потрескавшиеся. Мне это почему-то сразу бросилось в глаза.
— Здравствуйте, как поживаете? — выпалил я, и Джозефина, смутившись, пробормотала что-то невнятное.
Тут мать увела ее обратно в дом, чтобы новая служанка могла приступить к своим обязанностям. Тогда я еще не знал, что теперь все близкие мне люди были в сборе и что именно таким я запомню Килни на всю жизнь. Полюбили бы мы с тобой друг друга еще детьми? Ведь ты вполне могла бы жить в Раткормаке, или в Каслтаунроше, или даже в Лохе. Все эти годы я часто воображал себе, что так оно и было. Стоило мне закрыть глаза — и я видел тебя в церкви на воскресной службе. Ты была в синем платье с искусственной розой на шляпке, и я невольно искал тебя глазами, как искал глазами тетю Пэнси мистер Дерензи.
«Суди меня, Господи, не по справедливости, — взывал воскресным утром старый каноник Флюэтт, — а по милосердию». Миссис Флюэтт играла на органе, а потом пели псалмы и читали молитвы: «Тебе Бога хвалим» и «Верую»; оба отрывка из Священного писания читал вслух отец. Мистер Дерензи не сводил восхищенного взгляда с нашей тетушки, а Джеральдина и Дейрдре следили за ним, подталкивая друг друга локтями. Когда это им надоедало, они начинали посвистывать, и мать их одергивала.
Потом мистер Дерензи собирал деньги, и, на радость сестрам, наступал черед тети Пэнси восхищаться своим поклонником, что она, стараясь не подавать вида, и делала. Она смотрела прямо перед собой, и ее пухлые щечки заливались румянцем гордости, когда мистер Дерензи вручал канонику деревянную тарелку для сбора средств, а тот, ставя ее поверх блестящего медного блюда, передавал пожертвования Всевышнему.
— Огромное вам спасибо, мистер Квинтон, — всякий раз говорил, выходя с нами во двор, каноник, после чего он благодарил мистера Дерензи за сбор пожертвований. После службы перед церковью собирались и другие протестантские семьи, разговор обыкновенно заходил либо об урожае, либо о погоде. Многие из этих семей состояли между собой в родстве: в наших краях было принято жениться на кузинах. Длинной процессией мы выходили через массивные чугунные ворота и шли пешком по деревне, мистер Дерензи — с тетей Пэнси, а отец — с тетей Фицюстас. Случалось, они начинали вспоминать детство. «Кто эта дама в лиловом?» — однажды поинтересовался у сестры отец, и тетка напомнила ему, что это дальняя родственница Квинтонов, на которую он, когда ему было пять лет, опрокинул мороженое с черной смородиной. В конечном счете почти все оказывались дальними родственниками Квинтонов.
Пока шла служба, наш экипаж и двуколка тети Фицюстас стояли во дворе у Суини, а лошадь и пони жевали овес из кормушки. «Счастливого пути», — говорил на прощанье мистер Дерензи, подсаживая теток в двуколку, сначала тетю Пэнси, а затем тетю Фицюстас. Тете Пэнси он напоминал, что, как всегда, заедет за ней после обеда, и только экипаж и двуколка выезжали со двора, как его рука опускалась в карман за жестяной коробочкой с табаком. Жест этот вызывал у Джеральдины и Дейрдре неописуемый восторг, и Джеральдина, хихикая, говорила, что тетя Пэнси, должно быть, очень счастлива, ведь лучшего поклонника, чем мистер Дерензи, нет на свете. «Нехорошо быть такими злыми», — увещевала их мать, но сестры уверяли ее, что они и не думали шутить — мистер Дерензи и в самом деле галантный кавалер.
Была в Килни и еще одна любовная история — о ней, правда, ходили лишь слухи. Как сообщил мне Джонни Лейси, отца Килгарриффа лишили в графстве Лимерик духовного сана из-за того, что тот влюбился в девочку из монастырской школы, которая сейчас живет в Чикаго. Мне и в голову не приходило усомниться в правдивости этой истории, даже когда Джонни Лейси рассказывал, как блестели зубы ученицы в темной исповедальне, как она стучала пятками по выложенному плиткой полу и как из-под платья выглядывала ее точеная ножка в черном чулке. Во всех подробностях, словно он сам при этом присутствовал, Джонни Лейси расписывал, как отец Килгаррифф целый час простоял на коленях в епископском дворце и как епископ отдернул унизанную кольцами руку, так и не дав священнику молитвенно прикоснуться к ней губами.
Как-то после обеда, глубоко потрясенный услышанным, я отправился пешком в Лох и вошел в католическую церковь, которая, по словам миссис Флинн, называлась храмом Богоматери Царицы Небесной — название, показавшееся мне более привлекательным, чем церковь святого Антония, куда ходили по воскресеньям мы. Сосновые скамьи были покрыты лаком, на стенах были изображения святых, а в алтаре — крест. Сердце Христово находилось в окружении зажженных свечей, а в исповедальне пахло пылью, как будто зеленые занавески ни разу не выбивались. В ризнице, за стеклянными дверцами шкафа, тоже стояли свечи. Под изображением младенца Христа мерцала красная лампадка; на голове у него красовалась пышная корона, одна рука была воздета в благословении. На вешалке висел стихарь, в углу валялась швабра. В такой же ризнице, вероятно, стояли рядом отец Килгаррифф и монашка. И он пытался незаметно схватить ее за руку, так же как сидевший за столом фермер на обшитом медью ящике для дров. «Страшный грех, Джонни Лейси перешел на зловещий шепот. — Епископ посчитал бы это самым страшным грехом, Вилли».
А Тим Пэдди дал мне понять, что эту историю не стоит принимать всерьез. Тим Пэдди вообще недолюбливал Джонни Лейси, завидовал его легкому нраву и успеху на танцах в Фермое. С угрюмым видом он описывал мне девушек, которых Джонни Лейси угощал печеньем и конфетами. Это были самые хорошенькие девушки на танцах. «Как Джозефина», — добавил он как-то.
Все это Тим Пэдди рассказывал мне, когда красил теплицу. Склонив голову набок, он водил белой кистью по замазке. Внутри старый О’Нилл полол грядки, и я знал, что, если бы отца в теплице не было, Тим Пэдди закурил бы сигаретку и завел со мной разговор по душам.
— Твоя сестра права, — сказал он. — Джозефина красивее, чем Китти.
— А я думал, тебе Китти нравилась, Тим Пэдди.
Обмакнув кисть в ведро с краской, он сморщил свой маленький, как у хорька, носик.
— Я бы не дал за нее и двух пенсов, — буркнул он, опять провел кистью по замазке, покосился на опущенную голову отца и добавил: — Вот Джозефина — дело другое.
Тут из теплицы вышел О’Нилл и велел Пэдди сейчас же стереть краску со стекла. Старик страдал артритом и от этого постоянно ворчал. Когда ему становилось особенно невмоготу, он ползал на четвереньках среди грядок и цветочных клумб, словно какое-то лесное чудище. На вид этот больной старик с лысым черепом годился Тиму Пэдди в дедушки.
— Перестань болтать с мальчиком, — проворчал он, перед тем как вернуться обратно в теплицу. — Берись-ка за дело.
Тим Пэдди скорчил гримасу, продолжая машинально водить кистью по дереву и по замазке. А я ушел и стал смотреть на пустивший ростки горох и на врытые в землю прутья, по которым вились его усики. Вокруг были расставлены капканы на полевых мышей.
Наверно, Тим Пэдди влюбился в Джозефину, решил я. В Килни это была уже третья любовная история. Я пошел домой ужинать и встретил ее, она была в черном платье, которое всегда надевала по вечерам. Ей было восемнадцать лет, хотя тогда я этого не знал; много лет спустя, когда мы перестали стесняться друг друга, она рассказала, что ей исполнилось восемнадцать за неделю до переезда в Килни. К нам Джозефину устроил ее отец, кузнец из Фермоя. Он получил письмо от моей матери, услышавшей про Джозефину от мистера Дерензи, которому в свою очередь ее порекомендовала миссис Суини, жена владельца пивной. После этого мать поехала в Фермой переговорить с ее родителями. «Она научится быстро», — заверил кузнец, и, задав еще пару вопросов, мать объявила, что девушка ее устраивает.
Спустя три недели, утром того дня, когда Джозефине предстояло к нам переехать, кузнец проговорил с ней целый час, а потом отправил к священнику, который, напомнив ей, что она будет жить в протестантской семье, призвал ее к осторожности. «Если по пятницам они не едят рыбы, — сказал он, — пусть дадут тебе яйцо». Но опасения священника не подтвердились: по пятницам, чтобы не было лишних хлопот, в Килни все питались рыбой: мясо нельзя было есть не только Джозефине, но и миссис Флинн, О’Ниллу и Тиму Пэдди.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Квартира на крыше - Уильям Тревор - Современная проза
- Влюбленные в книги не спят в одиночестве - Аньес Мартен-Люган - Современная проза
- Собаки, страсть и смерть - Борис Виан - Современная проза
- Две строчки времени - Леонид Ржевский - Современная проза
- Бравада - Уильям Тревор - Современная проза
- Осенние цветы - Гао Синцзянь - Современная проза
- Нежная добыча - Пол Боулз - Современная проза
- В двух километрах от Счастья - Илья Зверев - Современная проза
- Другие голоса, другие комнаты. Летний круиз - Капоте Трумен - Современная проза